Холодок (СИ)

Но самое странное творилось с матерью. Невидимые, но как-то странно осязаемые лианы стали обвивать её тело. Сначала она никак не реагировала на это, но потом женщина открыла глаза… и тут меня просто тряхнуло от ужаса. Это не был взгляд моей мамы. Это вообще был нечеловеческий взгляд… Как я не сорвался и не прервал мелодию – не знаю и сам, но я справился. И невидимые лианы начали пеленать туловище матери. А потом… потом они вообще подняли её в воздух, перевернув на живот – похожую кошмарную сцену я видел в фильме «Экзорцист» и уже сам не понимал – то ли это всё происходит в реальности, то ли это кошмары моего подсознания, куда меня загнала столь неосмотрительно начатая мною мелодия.

Но я твёрдо знал, что она уже почти закончена.

А между тем невидимые лианы продолжали своё странное дело – они откинули волосы с шеи матери, словно готовясь казнить её на невидимой гильотине, и тут… тут я увидел в том месте, где затылок переходит в шею, небольшую рубиново-чёрного цвета шишку, странную пульсирующую опухоль. Что же это такое?

И тут ко мне в голову проник вопль Антошки:

«Холодок! Не останавливайся! Только не останавливайся! Мурик знает, что делает, он спасёт твою маму!»

В этот момент мьяли метнулся быстрее молнии к неподвижно висящей в воздухе маме и осторожно полоснул когтём по странному наросту. Кожа разошлась, потекла кровь, а изнутри полезло что-то живое, мерзкое и верещащее. Но Мурик не дремал – он успел перехватить это живое и когтями разодрать в мельчайшие клочки, а потом, недолго думая, оросил эту неаппетитную кучку отходами собственной жизнедеятельности. На мгновение ошмётки вспенились, а потом просто впитались в ковёр, оставив на нём неаккуратное и дурно пахнущее пятно.

Мурик же подошёл к маме и лизнул её в шею, отчего кровь перестала течь. На последних нотах мелодии тело мамы плавно опустилось в кресло, теперь она выглядела так же, как и охранники – спящей. Я опустил невидимую дудочку, и она тут же исчезла из моей ладони – как будто и не было её. Не расстроюсь, если навсегда. Ни за что в жизни не хочу больше делать и видеть такое.

Меня тут же охватила странная слабость, ноги просто подкашивались, и Антошка, рванувшийся ко мне, сумел поддержать меня и усадить во второе кресло. Мурик встал рядом и сердито зашипел, потому что Пригов поднял голову. Мужчина окинул нечитаемым взглядом свой многострадальный кабинет, которому сейчас вполне подошло бы название: «После побоища Игоря Святославовича с половцами», поскольку он под завязку был набит лежащими телами – хорошо, что спящими, а не мёртвыми.

- Что это было? – сумел построить Пригов внятную фразу. – И почему я так странно себя чувствую?

Мы с Антошкой молчали, а моего биологического отца явно потянуло на разговоры:

- Мстислав, прости меня… Не стоило вмешиваться в вашу жизнь… Я виноват.

Тут я просто-напросто обалдел. Неужели сыгранная мной мелодия поставила Пригову на место давно съехавшие мозги? Хорошо, коли так.

Однако тут открыла глаза мама. Огляделась. Торопливо вскочила на ноги и испуганно спросила:

- Что здесь происходит? Мстислав… Славочка… Ты почему взрослый такой? Где я?

- Вероника, - окликнул её Пригов, - ты что, ничего не помнишь?

- Митя? Это ты? Ты жив? Что у тебя с лицом? Где Саша? Почему я здесь? Вчера мы отметили с Сашей десятый день рождения Славочки, потом я легла спать… А проснулась здесь… Я не понимаю… Славочка, почему ты так вырос за одну ночь?

Ничего себе! Это что же за гадость Мурик уничтожил? И, получается, что она давно к маме присосалась, раз последнее, что она помнит – это мой десятый день рождения… Что делать? Надо поговорить, объяснить…

Но ни поговорить, ни что-то объяснить я не успел – едва я попытался что-то сказать, как комната вокруг закружилась, словно кто-то посадил меня на огромную пластинку старинного проигрывателя, и я утонул в кружащемся многоцветье…

А когда я снова открыл глаза, то вновь узрел белый больничный потолок, и меня вдруг пронзила страшная мысль – а вдруг я всё ещё нахожусь в палате реанимации, куда меня привезли после аварии, в которой погиб отец? И всё, что было потом – интернат, другой мир, возвращение домой и борьба с Приговым – всё это просто бред, вызванный комой. И я по-прежнему парализован, только вот ни Антошки, ни Мурика со мной рядом нет. Это было так ужасно, что я судорожно всхлипнул… и тут же услышал знакомый голос:

- Холодок! Холодочек! Ты очнулся? Тебе плохо? Сейчас сестру позову!

- Антошка… - прошептал я. – Антошка, это ты…

- А кто же? – возмутился Антошка. – Думаешь от нас с кошаком так просто отвязаться?

- Я не кошак, - раздалось в ответ недовольное фырканье, - я мьяли.

И тут же из-под кровати вылез Мурик, явно дремавший там в кошачьем облике, поскольку из одежды на нём не было ни ниточки.

- Кошатина бесстыжая, - проворчал Антошка, - хоть халат накинь.

- А вы у меня уже всё видели, - невинно пояснил Мурик, - а в халате оборачиваться неудобно, если медсестра вдруг зайдёт.

Я хмыкнул и заявил:

- Ребята, хватит комедию ломать. Рассказывайте уже всё по порядку. Где я, что с мамой, со Светочкой? Что там с Приговым? И вообще, Мурик, я так и не понял, что ты за гадость на кусочки порвал?

- Ну, вот, - прижался ко мне мьяли, - ни обнять, ни поиграть – сразу к делу.

И полез целоваться, паразит. А когда он закончил своё чёрное, но удивительно приятное дело, моими губами завладел Антошка. И только раздавшиеся в коридоре шаги и знакомый голос матери заставили нас прерваться… несмотря на нехило так стоящую проблему. Мурик мгновенно обернулся котом и юркнул под кровать, я откинулся на подушки и закрыл глаза, причём для того, чтобы изобразить жертву родной медицины, мне даже не пришлось особо надрываться, а Антошка благовоспитанно опустил очи долу, не забыв перед этим бросить себе на колени лежащий на столике журнал. М-дя… похоже, проблема стояла не только у меня.

Дверь отворилась, и в палату вошли. Мама спросила:

- Антоша, как Славочка? Он так и не очнулся?

- Он открыл глаза, но потом опять заснул, - ответил Антошка.

- Не беспокойтесь, Вероника Юрьевна, - раздался незнакомый мужской голос, - ваш сын пережил сильное нервное потрясение, ему необходимо окрепнуть. Пусть спит.

Но тут мне стало до жути интересно, что ж всё-таки происходит, и я открыл глаза:

- Славочка! – ахнула мама. – Ты проснулся!

Я смотрел на маму с некоторым недоумением – кажется, она не играла, а действительно волновалась за меня. Да и выглядела она теперь совершенно по-другому – элегантный брючный костюм, никакой яркой косметики, никаких молодёжных штучек в одежде. Сейчас мама выглядела на свои годы, но это совсем не делало её некрасивой. Наоборот, куда более жалко она выглядела, цепляясь за ушедшую молодость рядом с молодым мужем…

Между тем мама присела на край постели и погладила меня по голове – так, как гладила маленького. Я невольно отдёрнулся… и она огорчилась:

- Славочка… я понимаю, тебе трудно поверить мне, особенно после того, что с тобой произошло, но выслушай меня, прошу тебя… Когда твои друзья мне объяснили, что со мной творилось… а Митя рассказал, как я себя вела… Господи, это было ужасно… так стыдно… так отвратительно… и если ты и вправду не захочешь иметь со мной ничего общего – я пойму. Но сначала… Может быть, ты всё-таки выслушаешь, хорошо? Это много времени не займёт, так что выслушай меня, ладно?

- Хорошо… - прошептал я. – А Светочка? Что с ней?

- Светочка дома, - слабо улыбнулась мама, - с няней… Господи, я даже не сразу поняла, что у меня теперь ещё и дочка есть… такое солнышко. Хочешь, я завтра приду вместе с ней?

- Хочу, - ответил я. – А как твой муж?

- Этот… - брезгливо сморщилась мама, - Валентин? Господи, и как я могла выйти замуж за ЭТО? Так что он уже практически бывший муж. Митя его отпустил. И даже денег дал – кому-то из его родственников на операцию. Но им теперь пускай полиция занимается – смерть Саши я ему не прощу. И себе не прощу.