Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни (СИ)

Из погружённости в мысли её вывели земные звуки. Глафнег ходил по палатке, что-то ища, и девушка, молча, продолжила наблюдать за его действиями. С каждым мигом движения Глафнега становились всё более резкими, будто он сильнее раздражался, начинал злиться на всё вокруг.

Аккуратно поднявшись со своего места, Вашингктон прошлась по комнате, и, достигнув угла, где лежали разные вещевые мешки, опустилась на колени, чтобы поднять небольшой мешочек, сильно пахнущий табаком.

- Глафнег, – позвала она дедушку, – Вот, держи.

Она протянула ему мешок с табаком и трубкой. Алма уже не представляла Глафнега без его особых примет: с ним, она всегда чувствовала себя спокойно, и всегда вспоминала именно его объятия, во время которых так приятно пахло табаком. Не сильно, а как-то терпко, запах смешивался с холодом.

- Спасибо, – тихо, словно удивлённый поступком девушки, ответил маг.

- Всё в порядке?

- Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?

- Просто ты вроде курил не так давно, однако, всё равно занервничал и… потом я не знаю, что со мной происходит. Извини, я, наверное, ищу то, чего нет.

- Ты сейчас говоришь об…

- Нет, не о Стронцие, – быстро прервала Вашингктон, – я о том, что.… Не понимаю, в кого я такая пошла. Я меркантильная и эгоистичная! – она запнулась, пытаясь подобрать нужное слово, и во время этой паузы её глаза метались по всей палатке, – я не умею делать правильные выбор! – теперь она замолчала.

- Поверь, милая, ты пошла в меня. Правда, так и есть.

В тот де день, ближе к вечеру, решилась дальнейшая судьба отряда, было решено идти на восток.

Дорога продолжалась уже около недели, и они в каждом поселении, в котором останавливались, расспрашивали людей о Жалис. Алма не совсем понимала как себя, так и Глафнега: она никогда не была такой равнодушной, а он никогда не был таким пустым.

Виляя из поселения в поселение, девушка начала думать, что это просто само путешествие влияёт на неё так. Но разве важно было то, что происходит с ней? Саму Алму это, похоже, не интересовало. Только временами, чаще ночью, когда не спалось, Вашингктон думала о себе в третьем лице, рассматривая это лицо как литопс, растение, внешне напоминающее камень. И, когда продолжала развивать у себя в голове эту тему, понимала, сколько смысла можно найти в том, что она, на вид – камень, а внутри – живое растение.

Последнее место, в котором они остановились. Трактир, название которого Алма не разобрала из-за дождя, льющего сплошной стеной. Девушке не хотелось задерживаться в этом районе, но теперь она не одна, пришлось уважить отряд, чьи силы были уже почти исчерпаны. Вашингктон не раз задала себе вопрос «почему так? Я же ещё не устала!».

Комнаты были очень маленькими, но отряду хватило места, чтобы расположится. Девушке сначала было предложено место на вытянутом приземистом камине, но Алма отказалась от него в пользу Глафнега, чьё состояние в последнее время не радовало юную Вашингктон. Она никак не могла понять упадок настроение и энтузиазма мага. Это, разве, случилось, когда она примкнула к отряду? Он не рад видеть её?

Была ночь, однако спали из отряда далеко не все. Крайт сидел тихо, притянув к себе одну ногу, он смотрел в стену, будто пытаясь увидеть нечто особенное, но нельзя увидеть что-то необычное в обычно предмете, когда смотришь на него погружённый в свои, совершенно обычные проблемы.

Алма стояла в самом углу комнаты и наблюдала за Крайтом и Глафнегом. Маг сидел около окна, через которое не поступало и капли лунного света, всё небо перекрывал ливень. Он медленно курил, выпуская дым в маленькую приоткрытую форточку. Она смотрела на спящих Алекса и Кайла, видела, что Эт ворочается, он не спит, видимо эта ночь никому не даёт покоя.

Она опустила глаза. Она чувствовала, как её осаждает отчаянье. Такое простое, открытое, без всяких масок и притворства, открытое всем чувство угнетения и гнили внутри. Алму съедали вопросы о Глафнеге, она видела. Чувствовала, что с ним что-то не так, но никак не могла понять что именно.

Ей было безумно противно сидеть здесь, она ощущала себя, как белое пятно среди грязи, и, что самое интересно, хотела так же себя запачкать.

Поднявшись, Вашингктон тихо подошла к Глафнегу и села рядом с ним, она понимала, что мало хорошего надо ждать от этого их разговора, но не могла его не начать:

- Глафнег, что-то не так? – едва слышно спросила Алма, аккуратно обнимая его одной рукой.

- С чего ты взяла? – произнёс маг, одновременно выдыхая дым.

- Я не знаю, мне так кажется…

- Я просто не знаю, чего хочу от жизни сейчас, вот и всё.

- Понимаю. Сама чувствую почти то же самое, только теперь это не просто пустое проживание дней, а желание попробовать то, что ещё не пробовала никогда.

- И чего ты сейчас хочешь? – Глафнег посмотрел на внучку.

- Не знаю, чего необычного. Пойти и напиться, всё!

- Так иди.

- Ты серьёзно? – спросила Алма, приподняв бровь.

- Поверь, скоро ты сама поймёшь, что тебе нужно, а что нет. Поэтому, пока есть время…, я в твоём возрасте тоже пытался примкнуть ко всякой дряне. Ни к чему кроме этого не привык, – указал на трубку в руке.

- А что Это даёт?

- Не знаю, просто… Этот дым, … когда его вдыхаешь, он приторно оседает внутри, становится горячо и горько. Таким образом, заглушается что-то другое. Нечто большее, больное, не дающее покоя, и, что самое ужасное – невидимое. Это как невидимый враг, с которым бесполезно сражаться, пытать ударить, он есть, но его нет. Он – это ты. А что сделаешь с собой? Закуришь, вдохнёшь дым, надеясь сделать ему больно. И всё равно тебе, тебе больно.… Эти две боли никогда не сравнятся, и не удастся заглушить вой лезвием, воздух невозможно порезать.

- Я бы не хотела, чтобы ты испытывал подобное, – едва слышно прошептала Алма, обнимая Глафнега и ещё аккуратнее и крепче, – я не знаю, что тебя так мучает.

- А что же мучает тебя? Почему хочешь этого?

- Мне противно то, кем я стала. Почему после академии я изменилась? Помнишь, ты говорил о внешних изменениях? Я раньше не заметила их, потому, что не было желания и возможности, – прошептала она.

- О чём ты? – тихо в один голос просили Глафнег и Крайт. Алма не знала, в какой момент друг отвлёкся от своих мыслей и начал слушать их.

- Об этом, – едва слышно выдохнула слова девушка. Встала, вышла на середину небольшой комнаты и выгнула спину в идеальную осанку. Тем самым словно выталкивая из себя крылья. Да, она уже давно заметила изменения в них, в одну из ночей за время их похода.

- Алма, – Крайт уже не мог говорить так тихо, как раньше, – что с твоими крыльями?!

- Я не знаю.

Вашингктон медленно выгнула шею и посмотрела через плечо на крылья. Это уже были не те два небесных создания, сопровождающие её всегда, нет. Крылья, доставшиеся ей словно от чёрной птицы, пропали. На их место вступили два отяжелевших крыла, словно летучей мыши. Перепонки между тонкими костями крыльев просвечивались, однако, чешуя была безумно жёсткая и прочная, как броня, кроме того, такими крыльями можно были легко поранить, поскольку на ощупь они были как наждачная бумага!

Она замялась. А в голове звучали слова Глафнега «Люди меняются внешне после тяжёлого удара». Вашингктон злилась, злилась на себя за то, что позволила кому-то подойти так близко и ударить. Она поняла, что нельзя вообще никого из людей подпускать близко. Но, ведь и так, и так невозможно жить!

- Я… пойду в бар.

Быстро сказав это, Алма вышла из их крошечного номера, быстро втянув назад крылья. Пройдя по тёмному коридорчику до конца, она спустилась вниз, едва не упав на лестнице, та была слишком крутой.

Первый этаж был наполовину забит людьми. Только девушка, осмотрев всё помещение, так и не поняла, на какую половину, которая прибавляется, или на ту, которая исчезает? Впрочем, каждый валяющийся пьяный человек был для Алмы исчезнувшим.

- Что будете? – спросил у Вашингктон бармен.

Осмотрев его, девушка поняла, что единственная трезвая в этом зале, в прочем, низкий человека, грубого, медвежьего телосложения, хоть и пах, словно его макнули в продукты ликёроводочного завода, всё же был в сознании, и соображал здраво, и даже говорил ровно и чётко.