Сказание о страннике

Так она пела за работой. Закончив, хогерка взяла в руку пату и стала подгонять Болдха уколами острия.

Уже на выходе с поляны главарь на секунду остановился и обернулся к Болдху.

— И, друг, — выкрикнул он, — подтяни-ка штаны... Вот молодец!

Вряд ли Великандия успела сильно измениться с момента пленения Болдха, но в его глазах страна вдруг утратила всю свою красоту и очарование. Она стала холодной, суровой и безжизненной, как каменистая пустошь, пепельно-серой; и теперь эту бесцветность суждено оживить лишь алой пролитой крови.

Боль от ожога на лице острыми иглами стреляла в голову, вызывая приступы тошноты. Ко всему прочему Болдх обливался потом, и причиной тому был не только страх. Сам воздух изменился, стал липким, как в джунглях, и душным, как в поздний вечер на свежескошенном поле.

Едва заметный ветерок донес голоса откуда-то спереди: звенящие от ярости, гневно клокочущие. Особенно один. Когда они подошли поближе, Болдх различил голос Нибулуса; тот изрыгал неистощимый поток высокохудожественной, лихо закрученной брани, и Болдх не осмеливался даже подумать, кому эта брань предназначена, и почему.

А затем странник увидел своих товарищей, и его сердце облилось кровью. Они стояли на склоне поросшего колокольчиками луга, спускающегося от вековой рощи с раскидистыми дубами. Обступив Женг. Плечом к плечу. С оружием в руках.

Окруженные остальными ворами.

Болдх разочарованно осмотрел вторую часть банды. Их также было семеро: четыре мужчины, одна женщина, ещё один хогер и — такое он видел впервые в жизни — дракус. От этих воров, как и от схвативших Болдха, веяло какой-то разнузданной кровожадной удалью.

До драки дело пока не дошло, зато хватало смачных ругательств, которые, извергаясь, словно лава, накаляли атмосферу Насколько Болдх мог разобрать с такого расстояния, обличительная речь Нибулуса предназначалась не стоящим перед ним налетчикам, а двум жрецам: оба явно отказывались выполнить его приказ и «заняться делом». Нибулус был без доспехов (оказавшись в Великандии, он больше их не надевал), однако, судя по решимости с которой пеладан сжимал Анферт, ни о каком повиновении и речи не шло.

— Да что с вами обоими? Ещё и не из таких переделок выходили! Деритесь же!

Но драться было некому. Лесовик лежал на земле, пытаясь подняться и зажимая глубокую рану на лбу. Паулус, очевидно, ждал, когда вернется Болдх и перевес сил чуточку изменится, и потому стоял наготове, не двигаясь с места. Обнажив полуторный меч, наёмник бесстрастно смотрел на стоявшего перед ним разбойника в маске, который пытался запугать его своим обширным набором жутких орудий.

А Катти... плута уже и след простыл.

Болдха грубо подтолкнули, и ещё раз — сильнее, так что он споткнулся и едва устоял. В конце концов странник получил такой тычок в спину, что потерял равновесие и грохнулся на землю. Хотя в последний миг ему удалось повернуть голову, чтобы не удариться обожжённой щекой, он все равно громко закричал, когда острые травинки впились в обгоревшую кожу.

Сильные руки поставили Болдха на ноги и снова подтолкнули вперед.

Две группы с радостным гиканьем воссоединились, и в сторону окруженных путников был дан залп из грубых выкриков, сопровождавшихся непристойными жестами.

Нибулус, который тоже рассчитывал на возвращение Болдха, наконец его увидел. А ещё он увидел, кого тот с собой привел, и связанные руки, и хогерскую пату у шеи. У пеладана отвисла челюсть.

— Болдх, дурная твоя голова! Ты что делаешь? — Он так разозлился, что сам не понимал, что несет.

— Вас спасать пришел, — едва отдышавшись, выкрикнул Болдх. — Разве не ясно?

Когда они приблизились, разбойник из второй группы что-то крикнул на незнакомом языке главарю схватившей Болдха шайки. Это был невысокий коренастый мужчина лет под сорок, который как раз благодаря своей обычности выделялся их этой странной компании. Короткой стрижкой, полным краснощеким лицом и ничем не примечательной одеждой он скорее походил на каменщика, чем на вора.

Однако на поясе у него висела здоровенная «утренняя звезда», и вдобавок он держал в руках мушкетон, направленный прямо на Нибулуса.

После воссоединения разбойников расклад стал четырнадцать против четырех, если не считать обездвиженных Болдха и Лесовика. По мнению Болдха, им оставалось лишь сдаться; попытки договориться стали бы пустой тратой времени, а сопротивление — самоубийством.

Так почему же, ради всего святого, Нибулус стоит и размахивает мечом? У Болдха снова прихватило живот, сердце стиснула черная тоска, и он явственно расслышал тиканье часов, отсчитывающих последние секунды его жизни.

Неясно, что сказал человек с ружьем главарю шайки, которая захватила Болдха, но в ответ главарь замотал головой, ткнул большим пальцем руки в сторону пленника и отозвался на том же языке. Последовал явно весьма резкий ответ коротышки, и, как ни странно, разбойник с митром отступил. Злобно оскалившись, он повернулся к Болдху и снова обратился к нему:

— Скажи своим, чтоб сдавались. Пусть отдают ценности, оружие, лошадь — и валят отсюда!

Теперь все взгляды были обращены на Болдха. Он прочистил пересохшее горло и перевел услышанное. Поняв, что общение стало возможным, эскельцы заметно оживились. Кое у кого в глазах даже мелькнуло восхищение их неудавшимся спасителем, но Болдху было не до гордости.

— Болдх, ты их понимаешь? — с надеждой в голосе спросил Нибулус. И добавил: — Что у тебя с лицом?

— Порезался, когда брился, — отозвался Болдх. — Да, я их понимаю: это вроде как мой родной язык. И я настоятельно прошу тебя их слушаться.

— Не секретничать! — предупредил тип с поросячьими глазками, поднеся острие ножа к глазному яблоку Болдха.

В этот момент внутри круга защищавшихся что-то зашевелилось и все увидели, как Лесовик поднимается на ноги. Причем, несмотря на рану, он не шатался, а стоял уверенно и твердо, крепко сжимая в руке посох. Словно он специально оставался лежать, черпая силы из самой земли, готовясь к смертной битве. И теперь, горделивый и статный, он с холодной решимостью смотрел в глаза врагов — воплощение праведного гнева. Правда, впечатление слегка портил капюшон: волчья голова съехала на бок и сейчас скорее походила на драную кошку.

— Вот это я понимаю! — с улыбкой выдохнул Нибулус.

Болдх же просто прикидывал в уме шансы пятерых против четырнадцати.

— Делай, что они говорят, — гаркнул он Нибулусу. — Ладно?

Болдх ждал ответа пеладана, и по бровям его струился пот. Нибулус не спускал глаз с человека с мушкетоном. Пеладан впервые видел подобное оружие, но был опытным воином и знал, что когда в лицо тебе смотрит огромный раструб, нацеленный красноглазым маньяком с кабаньим рылом, — добра не жди.

Прошла секунда, другая, и какое-то неуловимое движение губ пеладана подсказало Болдху, что тот принял решение.

— Когда я ударю, врежь гаду локтем под дых — ровным голосом произнес Нибулус.

У Болдха глаза полезли на лоб.

— Прости, — с искренним сожалением в голосе добавил пеладан. — Как только мы сдадимся, нас перережут.

— Нет! — зашипел Эппа и вцепился в уллинх пеладана.

Воры тем временем крепче сжали оружие.

Да, — вмешался Финвольд. — Нас все равно убьют. Ты что, не понял? Они же из Тивенборга.

Обычно желтоватое лицо Эппы вмиг стало пепельно-серым.

Тивенборг. С незапамятных времен злодейская крепость на Воровской горе была как гнойный нарыв, который то и дело прорывался, опустошая окрестности. Расположенная глубоко в диких горах на самом востоке Пендониума, крепость долгие годы привлекала подонков, слетавшихся туда как навозные мухи.

Язык, с которого переводил Болдх (хотя сам странник лишь сейчас это понял) был тивенским наречием — исковерканной, упрощенной версией пендонийского, смешанного с языками соседних племен. А учитывая присутствие здесь обитателей Хрефны и Божгода — все вставало на свои места. Лишь Тивенборгская клоака могла породить подобное сборище отщепенцев.