Сказание о страннике

Разбойник продолжил:

— Соври ещё раз, и я ударю посильнее, так что кожа до кости сварится. Не из леса ты: говоришь как человек с запада или южанин из Артурана. Вот познакомишься с Эглдавком — узнаешь, как звучит хрефнийский акцент.

Он жестом велел, чтобы Болдха отпустили, и тот рухнул на землю. Прижатый наставленными на него колющими, режущими и рубящими предметами, странник уткнулся горящим лицом в прохладную, мягкую траву, ощутил ее свежесть, ее живительную силу, с упоением вдохнул этот терпкий запах и зарылся поглубже.

Затем его резко дернули вверх и поставили на ноги. Болдх осмотрелся. Следующие несколько секунд он оценивал свои шансы.

Истязатель с митром наверняка был тут главным. Бывалый мерзавец. От него так и веяло смертью. Она глядела из его глазниц, читалась в морщинах и шрамах на грубом лице и даже в развязных манерах. Казалось, он голыми руками насмерть порвал немало молящих о пощаде жертв — так, забавы ради.

Но ещё большие опасения внушали одеяние и надменная манера держаться этого изверга: в них явственно читалось что-то ритуальное, почти религиозное. Возможно, тому виной был кхис, который — теперь Болдх видел — висел в ножнах на поясе садиста; ольхорианский жертвенный кинжал с его волнистым лезвием ни с чем не спутаешь. А вдруг эти головорезы поклоняются Ольхору? От одной этой мысли Болдха чуть не стошнило. Если так, его ожидает жуткая смерть.

Он рассматривал одежду разбойника в поисках какого-нибудь знака или символа Владыки Зла. На плечах бандит носил темно-синий плащ, а под ним — кожаный пурпурный дублет с блестящими металлическими чешуйками. Ни знака, ни эмблемы Ольхора. Но когда бандит повернулся, чтобы что-то сказать тассу, Болдх заметил три символа, вышитых сзади на плаще. Он пригляделся и с изумлением обнаружил, что это не оккультные знаки ольхориан, а руны торок!

Мёртвая голова Ольхора, руна Эрсы и Факел Куны. Вместе.

Что бы это значило?

И что этот большой человек делает среди нелюдей? Почему выбрал такую звериную, дикую компанию? Извращение какое-то.

Делая вид, что потупил взгляд, как бы в знак почтения, Болдх сумел бегло осмотреть разбойников, тайком изучив каждого из них. Он так дрожал, что едва мог стоять, от ужаса все внутренности взбунтовались и подкатывали к горлу. Но Болдх прекрасно понимал, что у него не будет ни единого шанса спастись, пока он не узнает (или хотя бы не оценит) своего врага. Он заставил себя собраться.

Тасс был по крайней мере на фут выше, чем кузнец из Мист-Хэкеля — и намного крупнее. Огромные доспехи едва вмещали тело великана, а на маленькой голове крепко сидел шлем, похожий на чашу для медовухи. В одной руке тасс держал бхудж, внушительных размеров мясницкий топор из зазубренного, почерневшего железа, в другой — сжимал булаву пяти футов длиной, которую человеку не под силу было бы поднять и двумя руками. По правде говоря, выглядел тасс непобедимым и смахивал на джатула — огненного великана, кузнеца из преисподней. Он недвижимо стоял и смотрел на Болдха; его лицо, не обремененное мыслью, ничего не выражало.

В сжимавшей бхудж руке тасс держал поводок, на другом конце которого был привязан боггарт. Мелкий и косматый, как все боггарты, этот был ухожен — в отличие от своих братьев, которые обычно копошились в мусоре где-нибудь на задворках цивилизации, как последние дворняги. Выступающие над нижней челюстью клыки были украшены золотыми коронками, а на руках боггарт носил багхнагхи — что-то вроде шипастых кастетов. Смерив Болдха мрачным взглядом, он облизнулся.

— Не дергайся, пеладан, — предупредил разбойник с митром. — Самцы их вида не любят, когда им смотрят в глаза. Полегче, а то чего доброго наш Гринни решит погадать на твоих кишках.

Гринни. Да, это имя красовалось на ошейнике. Болдх быстро отвел глаза. Боггарты славились своими шаманскими ритуалами: вспарывали жертвам животы, чтобы предсказать будущее по их внутренностям.

А потом жертву съедали.

Нахохлившегося Гринни вернули хозяину — державшему нож у горла Болдха.

Странник не удивился, увидев полга. Мелкий поганец неторопливо принял поводок, наградив пленника своей самой устрашающей ухмылкой. Болдха всегда поражало, как полгам удается запросто смотреть сверху вниз на любого, кто по крайней мере на фут выше их самих. То ли тренируются, гадал он, то ли и впрямь эти мелкие гады уже рождаются самыми заносчивыми ублюдками во всем Линдормине?

Кичливый, как худшие из его сородичей, полг нарядился в темно-красные, зеленые и коричневые тона и был весь обвешан серебром и золотом, а висячие усы могли бы служить подтяжками для штанов. За спиной у полга висело на ремнях метательное копье с широким наконечником, а за поясом торчал халади. И то, и другое — типичное охотничье оружие полгекой элиты. Особенно впечатлял кинжал. Не будь Болдх загнан в угол, он бы оценил его по достоинству: два длинных, изящно изогнутых клинка, разделенных рукоятью. Судя по ауре, которую Болдх ощущал, когда кинжал был прижат к его артерии, это было магическое оружие, возможно из тех, что возвращаются наподобие бумеранга.

Шайка была вооружена куда лучше, чем обычные воры; они скорее походили на боевой отряд, чем на бродячих разбойников. Болдх подумал о своих друзьях: где-то они сейчас? Впрочем, ждать от них спасения все равно не приходилось. Что они могут против таких противников?

По команде вожака второй человек подошел к Болдху. Хотя его волосы были светлые, завязанные в длинный, сальный хвост, эти двое походили друг на друга как братья: оба крупные и мускулистые, с поросячьими глазками на грубых лицах. Однако в отличие от брата, одетого как на похоронах, второй предпочитал выставлять свое тело напоказ. Он снял куртку и повязал на талию, обнажив мускулистый торс.

Приблизившись, он вдруг резко махнул вулжем в сторону Болдха. Тяжелое остроконечное лезвие просвистело у самого лица, едва не задев нос. Болдх отпрянул и упал на спину, а воры расхохотались.

Блондин широко улыбался, как идиот, и Болдх, превозмогая страх, выдавил похожую улыбку, хотя к глазам уже подступали слезы.

— Ещё дюйм, и ты бы сдох. — Владелец вулжа окинул безумным взглядом свою добычу и воткнул длинное древко в землю. Болдх во все глаза смотрел на лезвие, намазанное чем-то вонючим. Отравленное?

Но не успел он присмотреться, как мускулистая рука разбойника легла на рукоять Сполоха и отобрала меч.

Небо тут же померкло, солнце скрылось за тучами; с жутким визгом, сгибая деревья, налетел порыв ветра. Все, включая Болдха, тревожно заозирались.

Вскоре небо прояснилось, и ветер стих.

Вор пожал плечами и вернулся к мечу.

— Сойдет для начала, — дал оценку он и кинул меч брату, который все ещё не мог отвести взгляд от деревьев. Тот поймал пламенник за рукоять и с беспокойством принялся его разглядывать. Пока он задумчиво крутил меч так и эдак, второй продолжил обыскивать Болдха в поисках ценностей.

Вор быстро прикарманил ожерелье из зубов акулы с прекрасной жемчужиной, а остальные предметы раздал подельникам: брошь в форме ятагана; кожаный пояс, украшенный гранатами; тяжелые браслеты из нефрита; даже любимый бурдючок Болдха из кожи ящерицы — все эти дорогие сердцу сувениры из дальних стран, в которых он побывал, мест, таких далеких, что никто, кроме него самого, и представить не мог, где их искать! Болдх был в ярости: у него отнимали самое дорогое.

Но о Сполохе он не жалел: даже лучше, что они забрали эту жуткую штуку.

Вожак наконец оторвал взгляд от пламенника и посмотрел на брата.

— Ну что, мы готовы, Катвулф?.. Отлично, тогда возвращаемся к остальным; они уже должны были закончить. Флекки, свяжи дядю. Поведешь его.

Хогерка, одетая почти как монахиня — в плащ с капюшоном — вразвалочку направилась к Болдху, распуская длинный моток ржавой проволоки. Пока грелл держал руки пленника за спиной, Флекки больно связала его запястья. Платье красноречиво говорило, что она из речных хогеров. От одежды шел затхлый запах, слегка отдававший тиной; даже набор медных орудий на поясе позеленел от сырости. Закручивая врезавшуюся в запястья Болдху проволоку, Флекки не спускала глаз с пленника. Лицо хогерки, серое, с резкими чертами, расчетливое — типичное для ее расы — было вороватым и наглым, как у остальных бандитов.