Черные боги, красные сны

— Я знаю, о какой шкатулке она говорит,— сообщил Мхичи, когда Смит закончил свой рассказ.— Этот человек здесь, вон он сидит возле стенки, видишь?

Смит посмотрел в ту сторону и принялся исподлобья изучать худого, высокого уроженца каналов с выражением тревожного беспокойства на изрезанном шрамами лице. Он пил какую-то бурду ядовито-зеленого цвета и так часто затягивался нуари, что вокруг него клубились тучи дыма, в которых время от времени тонула его голова.

— Если шкатулка действительно представляет собой такую ценность, что-то непохоже, чтобы он принимал какие-то меры обезопасить ее,— сказал Смит.— Он же через полчаса будет спать мертвым сном, если станет продолжать в том же духе.

— Взгляни-ка еще раз, да повнимательней,— пробормотал Мхичи.

Смит, слегка озадаченный холодностью его голоса, снова повернул голову и посмотрел на уроженца каналов.

На этот раз он увидел то, что не сумел рассмотреть в первый раз. Человек выглядел напуганным, да так сильно, что на него, похоже, никакого эффекта не оказывал нуари, которым он дымил как паровоз. Его бегающие глазки светились тревогой, а сидел он спиной к стене, чтобы держать под контролем все, что происходит в помещении. Это само по себе здесь, в заведении Мхичи, выглядело очень странно. Еще много лет назад стальной кулак Мхичи и его всегда готовый к действию бластер установили в «Приюте астронавтов» железный порядок, нарушить который ни один человек в здравом уме не решался все эти годы. Мхичи уважали и побаивались не только за его физическую силу, но также и за, так сказать, душевные качества, поскольку местные власти оказывали ему покровительство, предоставляя не только иммунитет его гостям, но и право наказывать нарушителей спокойствия. «Приют астронавта» считался местом святым и неприкосновенным. Впрочем, не совсем так, поскольку человек, подпиравший спиной стенку в том углу, всем своим видом явно демонстрировал страх перед чем-то гораздо более ужасным, чем бластер.

— За ним следят,— снова пробормотал Мхичи, низко склонившись над своим стаканом.— Эту шкатулку он стащил где-то в краю каналов и сейчас боится даже собственной тени. Не знаю, что там внутри, но кое для кого это представляет немалую ценность, и эти люди хотят получить ее назад любой ценой. Ну как, тебе все еще хочется освободить его от этой штуковины?

Смит, прищурившись, посмотрел на драйлендера. Как ему удавалось узнавать то, что было тайной,— неизвестно, но явным было то, что никто на свете еще не уличал его в ошибке. И у Смита было мало желания искать приключений на свою голову, хотя он и не хотел показаться трусом в глазах старого уроженца каналов. И все же его одолевало жгучее любопытство. Загадка Джудаи была так таинственна и так мучительна, что ему не терпелось разгадать ее.

— Да,— медленно произнес он,— тут надо подумать.

— Я достану тебе эту чертову шкатулку,— ни с того ни с сего вдруг сказал Мхичи.— Мне известно, где он ее прячет, а отсюда в соседний дом есть ход, так что мне надо всего минут пять, чтобы добраться до этой штуковины. Жди здесь.

— Нет,— быстро отозвался Смит.— Это будет несправедливо по отношению к тебе. Я сам достану ее.

Широкий рот Мхичи искривился.

— Для меня это почти не представляет никакой опасности,— сказал он.— Ни один человек в Ригхе не осмелится... а кроме того, этот проход я держу в секрете. Поэтому сиди и жди.

Смит только пожал плечами. В конце концов, Мхичи знает, что делает. Он остался сидеть и ждать, время от времени отхлебывая из стакана свой сегир и наблюдая за человеком в другом конце помещения. На его изрезанном шрамами лице был написан самый неподдельный страх.

Когда Мхичи снова появился, в руках у него был маленький деревянный ящичек, на котором красовались венерианские иероглифы. Смит перевел: «Сегир, шесть пинт. Дистиллировано в Ванде, Эднес, Венера».

— Это тут,— пробормотал Мхичи, кладя перед ним шкатулку.— Нынче ночью тебе лучше оставаться здесь. Переночуешь в дальней комнате, окна которой выходят в переулок.

— Спасибо,— ответил Смит немного смущенно.

Он ломал себе голову, с чего это старый драйлендер так для него старается. От него он не ждал ничего, кроме нескольких советов и предостережений.

— Деньги, само собой, пополам.

Мхичи помотал головой.

— Не думаю, что ты их получишь,— откровенно заявил он.— Да и вообще, мне кажется, не коробка эта нужна ей. Ей больше нужен ты сам, а потом уже коробка, вот что я думаю. Она могла нанять кого угодно, чтобы добыть этот ящик. Помнишь, она говорила, мол, она долго искала кого-нибудь типа тебя. Так что нет, ей нужна не коробка, ей нужен человек. А вот зачем — не пойму.

Смит нахмурил брови и стал рисовать что-то пальцем на столе, окунув его в пролитый сегир.

— Я это обязательно узнаю,— упрямо промычал он.

— Однажды я видел ее на улице. И почувствовал такую же антипатию, сам не знаю почему. Не нравится мне все это, Смит. Но если ты считаешь, будто тебе надо разобраться, что к чему, дело твое. Я помогу тебе, если смогу. Давай-ка сменим пластинку. Что собираешься делать вечером? До меня дошел слух, якобы в Лакктале появилась новая танцовщица...

Много позже, в неверном свете быстро бегущих лун Марса, Смит доковылял до узенького переулка позади «Приюта астронавта» и вошел в дверь бара с черного хода. Голова у него была необыкновенно легкой, словно рвущийся вверх воздушный шарик: сказывался выпитый в изрядном количестве сегир. Там еще звучали музыка, и смех, и шарканье множества танцующих ног — вечер он провел в Лакктале. Путаясь в темноте в пуговицах и рукавах, он кое-как разделся и с тяжелым вздохом растянулся на кожаном диване — обычном марсианском ложе.

И перед тем как погрузиться в глубокий сон, он вдруг вспомнил, как со странной, насмешливой улыбкой на губах Джудаи говорила ему: «Я покинула Нью-Йорк потому, что меня позвала за собой... это было сильней, чем любовь...» И, уже засыпая, он подумал: «Что же это такое, что сильней, чем любовь?..» Ответ пришел к нему в голову как раз в тот момент, когда он провалился в сон: «Это смерть».

Проснулся Смит на следующий день поздно. Часы, показывающие три планетных времени, сообщали, что уже полдень по-марсиански, когда старина Мхичи собственной персоной толкнул дверь и вкатил в комнату тележку с завтраком.

— Нынче утром был переполох,— заявил он, останавливая тележку перед Смитом.

Смит сел на диване и с наслаждением потянулся.

— Что ты сказал?

— Тот самый мужик, с каналов, застрелился.

Бесцветные глаза Смита обежали комнату в поисках коробки, на которой по-венериански было написано «Сегир, шесть пинт». Коробка преспокойно стояла в углу. Тогда брови его от удивления полезли вверх.

— Неужели это такая дорогая штуковина? — пробормотал он.— Давай посмотрим, что там внутри.

Мхичи задвинул засовы на обеих дверях, а Смит встал со своей кожаной лежанки и вытащил коробку на середину комнаты. Он подцепил крышку из тоненькой доски, вскрыл этот дважды украденный ящичек и вытащил из него какой-то предмет, завернутый в тряпицу коричневатого цвета. Старый драйлендер с любопытством смотрел через его плечо, когда он принялся разматывать тряпицу. Когда дело было закончено, он целую минуту не вставал с корточек, озадаченно глядя на вещицу в своих руках. А в руках у него оказалась небольшая шкатулочка из слоновой кости, не больше десяти дюймов в длину и четырех в ширину, да и в высоту не больше четырех. Шкатулка была резная, и ее сложная, замысловатая резьба в драйлендерском стиле показалась поразительно знакомой, но ему понадобилось несколько секунд, чтобы, глядя на нее во все глаза, вспомнить, где он мог видеть эти необычные спирали, эти странные переплетающиеся линии иероглифов. Наконец он вспомнил. Неудивительно, что они показались ему знакомыми, поскольку те же самые загадочные знаки он видел всякий раз, когда входил в марсианское жилище и смотрел на стены. Он поднял глаза и увидел те же самые знаки, только гораздо крупней, вьющиеся по стене комнаты. А на шкатулке они были совсем крохотные и казались просто запутанным переплетением линий, искусно вырезанной вязью, покрывающей всю поверхность шкатулки.