Судьба Убийцы (ЛП)

Дважды я бил его: первый раз рукой, второй – ремнем. Он молил отхлестать его посильнее, чтобы содрать татуировку у него со спины. Думаю, он искренне этого хотел.

Как только он поправился и готов был вернуться к своим обязанностям, он взобрался на штабель ящиков на рыночной площади и объявил во всеуслышание, что он – истинный Белый Пророк своего поколения, и что его держат в Клерресе узником. Он воззвал к быстро собравшейся толпе, которая вознамерилась помочь ему бежать. Когда я схватил и встряхнул его, чтобы заставить замолчать, один из зевак запустил в меня камнем. Только лишь благодаря вмешательству двух стражников я смог уволочь его обратно за стены.

Я исполнил свой долг, как поступил бы любой на моем месте, и теперь ходатайствую, чтобы меня освободили от ответственности за лурика, известного как Любимый. При всем уважении, я полагаю, что он не дисциплинирован и опасен для всех.

                                                             Люциус

Моя жизнь стала лучше, по крайней мере, так я себе говорила. Мы разместились в удобной каюте, обедали по расписанию, а Двалии не часто выпадал случай меня побить. Казалось, что улучшение нашего благосостояния и вправду смягчило ее. На море воцарилось лето: дули прохладные ветры, штормы случались редко. Поскольку Винделиар наложил на меня чары, команда воспринимала мое присутствие без вопросов и любопытства. Я жила только настоящим, и жизнь была не так уж плоха. От меня мало что требовалось. Я приносила еду Двалии в каюту и забирала пустые тарелки. Когда они с капитаном вечерами прогуливалась по палубе, я следовала за ними на приличном расстоянии, притворяясь, что оберегаю честь своей госпожи.

В данный момент играть роль было незачем. Я сидела на палубе у двери капитанской каюты. Когда капитан предложил свои покои леди Обретии, Двалия вряд ли сообразила, что он и сам собирается остаться там. Я услышала изнутри ритмичный стук и тщетно понадеялась, что это голова Двалии бьется по переборке. Темп ускорился, что меня крайне расстроило. Время, когда капитан Дорфел занимал Двалию, было самым мирным в моем подневольном существовании. Она начала издавать слабые стоны, которые едва просачивались через толстые доски стены.

До меня донеслись шаркающие вниз по сходному трапу шаги. Я думала о море, о перекатывающихся волнах и о том, как на них играет солнце; о морских птицах, которые парят высоко наверху и все равно кажутся большими. Насколько крупной оказалась бы одна из них, сядь она на палубу? С меня? Чем они питаются? Где они гнездятся или отдыхают, когда мы во многих днях пути от суши? Мои мысли были заняты этими ширококрылыми белыми созданиями и больше ничем. Когда рядом со мной плюхнулся Винделиар, я представила, как он мог бы выглядеть, если бы был птицей. Я вообразила его с клювом, блестящими перьями и оранжевыми когтистыми лапами со шпорами, как у петуха.

– Они все еще там? – спросил он хриплым шепотом.

Я не посмотрела на него и не ответила. Длинные блестящие серые перья.

– Я не буду пытаться проникнуть в твои мысли.

Я не верю тебе, я тебе не доверяю, я не верю тебе, я тебе не доверяю.

Я лишь подумала об этом, но не опустила свои стены. Он был уже не так могущественен, как когда только принял змеиную слюну, но все еще силен. Я начинала догадываться, что в отличие от магии моего отца, которая всегда была при нем, волшебство Винделиара зависело от того зелья. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем оно полностью выветрится? Пока я не буду полностью уверена, мои планы должны остаться тайной. Не думай об этом.

Я тебе не доверяю, я не верю тебе, я тебе не доверяю.

– Ты не доверяешь мне, – в его голосе было столько тоски, что я почти почувствовала себя пристыженной. Но ведь он прочитал это в моих мыслях и высказал вслух. Ему нельзя доверять. Я ощущала это каждой клеточкой своего тела. Я отчаянно нуждалась в союзнике, но Винделиар им быть не мог.

Я не верю тебе, я не доверяю тебе, я не верю тебе, я не доверяю тебе.

Он с тревогой посмотрел на закрытую дверь.

– Бедная Двалия. Он все не останавливается! Она должна винить меня. Я заставил капитана Дорфела видеть в ней самую прекрасную женщину, какую тот только мог вообразить. – Он почесал затылок. – Нелегко убеждать его в страсти к ней. Я всегда должен знать, кто ее видит. Это изматывает.

– Что он видит, когда смотрит на нее?

Чертово любопытство! Вопрос сорвался с губ прежде чем я вспомнила, что не должна с ним говорить. Я попыталась снова думать только о птицах.

Он улыбнулся, польщенный тем, что я с ним заговорила.

– Я не говорю им, что видеть в точности. Я говорю им, что они видят то, что им нравится. Насчет Двалии я сказал капитану, что перед ним прекрасная женщина, которой он хочет помочь. Я не знаю, как именно она выглядит для него.

Он взглянул на меня, ожидая дальнейших расспросов. Но я проглотила язык и стала думать о том, что волны иногда вспыхивали так ярко, что я не могла на них долго смотреть.

– Насчет себя я сказал им видеть «простого слугу». Не представляющего угрозы. Того, о ком не стоит беспокоиться.

Он снова подождал. Я хранила молчание.

– Я сказал им, что ты грубая и мрачная, и что от тебя плохо пахнет.

– Плохо пахнет? – снова вырвалось у меня, хотя я не собиралась говорить.

– Так они оставят тебя в покое. На той лодке, что была раньше, были те, кто смотрели на тебя и хотели... того же, что он делает с бедной Двалией. – Он скрестил на груди свои короткие толстые руки. – Я защищаю тебя, Пчелка. Даже когда ты ненавидишь и не доверяешь мне, я все равно тебя защищаю. Я так хочу, чтобы ты, наконец, поняла, что мы везем тебя в безопасное место, туда, где тебе суждено оказаться. Ради тебя Двалия столько перенесла, а ты в ответ только чинишь ей препятствия и нападаешь.

Из каюты донеслись протяжные стоны, как если бы она услышала его и пожелала вызвать еще большее сочувствие. Винделиар посмотрел на дверь и снова на меня.

– Нам стоит войти? Мы нужны ей?

– Они почти закончили.

Я понимала, что они совокупляются, но не представляла, как это делается. Дни, проведенные в качестве караульного, научили меня тому, что этот процесс связан с возней и стонами, а после в каюте пахнет потом. Следующие несколько часов Двалия будет дремать и перестанет цепляться ко мне. Меня не волновало, что капитан делал с ней во время своих дневных визитов.

– Она должна позволить ему. Если она откажется, то мне будет сложнее заставлять его верить, что он ее любит. Она терпит это, чтобы гарантировать нам безопасный путь до Клерреса, – нелепо и назидательно сообщил мне Винделиар.

Я хотела было сказать, что сомневаюсь в его правоте, но прикусила язык. Чем меньше мы разговариваем, тем мне же лучше. Солнечные блики на волнах. Серые птицы в небе.

Стоны стали громче и чаще, а потом вдруг перешли в протяжный вздох и прекратились. Несколько судорожных ударов, и все звуки в каюте стихли.

– Я никогда не узнаю, каково это. Я никогда не буду этим заниматься, – жалобно, как ребенок, проговорил Винделиар.

По небу скользили серые птицы, ветер надувал паруса, блестели волны.

– Я едва помню, что они сделали со мной. Только боль. Но так было нужно. Они очень быстро поняли, что я не должен делать детей для Клерреса. Подобных мне девочек они убивают. И большинство мальчиков. Но Двалия вступилась за меня и мою сестру Одессу. Мы были близнецами, родились от одного из самых чистых родов Белых, но... с дефектом. Она оставила меня в живых, хотя остальные считали, что мне лучше умереть, – он сказал это так, будто я должна была восхищаться добротой Двалии.

– Ты не хочешь видеть, что она делает. Глупо! – от ярости я потеряла самообладание. – Она кастрировала тебя, как теленка, а ты пресмыкаешься перед ней, да еще и с благодарностью. Кто она, чтобы решать, что ты не должен иметь детей? Она бьет и обзывает тебя, а ты ползаешь у нее в ногах, как пес, учуявший чужую мочу! Она пичкает тебя какой-то мерзостью, чтобы у тебя появились магические силы, которых она не понимает, а ты позволяешь ей решать, как их использовать! Ей плевать на тебя, Винделиар! Ей все равно! Но ты слишком глуп, чтобы увидеть, что она тебя использует и избавится, как только ты перестанешь быть полезным. Она бьет и обзывает тебя, но стоит ей улыбнуться, как ты обо всем забываешь и прощаешь ее! Ты зовешь меня братом, но тебя не волнует, что она хочет причинить мне боль, а потом убить. Ты знаешь это не хуже меня. Ты мог помочь мне. Если бы я была тебе не безразлична, ты бы помог мне! Мы должны были сбежать, когда тот корабль пришел в порт, ты мог бы отправиться домой к моей семье, ты мог выбрать жизнь для себя самого! А вместо этого ты помог ей убить женщину, которая не сделала тебе ничего плохого и была добра ко мне. Ты бросил калсидийца, оставил его умирать после того, как внушил ему ее убить! Ты трус и дурак!