Пещера Черного Льда

Геритас, убрав руку с живота Аш, потер выпирающую кость на своем правом запястье.

— И да, и нет. Город подвергся осаде, и произошло много сражений, но в итоге иль-глэйвские таны сменяли сулльскую кровь на свои слезы дешевой ценой. У суллов на службе были демоны, которые сражались за этот город и отстояли бы его, если бы им не приходилось вести свою, более древнюю и неотложную битву. Они все равно что сдали город танам и их вождю Даннесу Фею. Это была не первая уступка, сделанная за счет суллов, и нам всем следует молиться, чтобы она оказалась последней.

Райф, слушая Геритаса, чувствовал, как у него горят щеки — и причиной этому был не только гнев. Его рука почти помимо воли потянулась к вороньему амулету. Райф вовремя остановился, но острые зеленые глаза Канта уже засекли его движение.

— Какой у тебя амулет?

Это был грубый вопрос, и Геритас Кант знал об этом. Кланник, встречая человека из другого клана, никогда не спрашивает о его покровителе. Это всегда узнается из других рук. Райфу не хотелось отвечать. Геритас Кант для него — человек неизвестный, и если Ангус ему доверяет, это еще не значит, что и Райф тоже должен. Но кое-что в этом искореженном человеке поразило Райфа. Геритас знал, что Райф кланник, хотя Ангус не сказал об этом ни слова, а одежда и украшения не давали больше никаких указаний на происхождение Райфа — встреча с дхунитами на Глэйвской дороге это доказала. Либо Кант уловил что-то в его выговоре и манерах, либо Ангус уже упоминал в этом доме о детях своей сестры. И то, и другое не добавляло Райфу уверенности. Он взглянул на Канта. Источенное болью лицо хозяина блестело при свете очага, как полированное дерево.

— Я ворон.

— Свидетель Смерти, — пристукнул палками Кант. — Трудный у тебя покровитель. Он будет гнать тебя и выжимать из тебя силы, а взамен не даст почти ничего, кроме потерь.

Райф не шелохнулся и не моргнул. Эти слова прозвучали как приговор, и ему оставалось оно: принять их. Тот же безымянный страх, пришедший к нему, когда Кант говорил о суллах, наполнил грудь.

Ангус переступил с ноги на ногу, скрипнув половицей.

— Полно, Геритас, к чему такая мрачность. Вороны — умные создания. Единственные птицы, способные прожить всю зиму в Глуши. Они сильные, крылья у них как ножи и голос такой же. Не самые красивые в природе, конечно, но если бы клановый ведун назначал покровителей за красоту, все были бы котятами или, скажем, кроткими ланями.

Кант наложил на лоб Аш отсохшую руку и, помогая ей здоровой, расположил пальцы в волосах, на переносице и поперек бровей.

— И то правда, — промолвил он. — Ворон — мудрая птица, он любит мрак и бдит над умершими.

Сказав это, Кант переменился, точно некий расплавленный металл влился в него и тут же затвердел. Сухая рука, которая только что двигалась лишь с помощью другой, сжала лицо Аш, рот приоткрылся, и оттуда вырвался звук, не похожий на речь.

Аш подалась к нему всем телом. Ее голова приподнялась с пола, губы разжались, открыв сухой лист на языке. Жилы на шее натянулись, запястья напряглись. Запах металла хлынул в комнату — столь сильный, что ощущался не только обонянием, но и на вкус. На губах Канта запузырилась слюна, палки повалились на пол. Все это длилось одно мгновение — затем Кант покачнулся, едва не упав, а девушка снова опустилась на коврик.

Ангус, бросившись к Канту, подхватил его, помог ему встать и подвел к стулу.

Райф, не глядя на них, поспешил к Аш и стал на колени там, где только что был Кант. Когда он протянул к Аш руку, ее глаза открылись.

Облегчение захлестнуло Райфа, сделав его хмельным, глупым и радостным. Его подмывало положить отцовский меч на пол и сплясать над ним. Все разговоры о воронах и смерти вылетели у него из головы, и он поспешил возблагодарить Каменных Богов: они ревнивы, требовательны и могут забрать свои благодеяния назад, если их не умилостивишь. Аш проснулась. Ее большие серые глаза, несколько недель назад показанные Райфу священным камнем, смотрели, видели и узнавали.

— Все хорошо, — сказал ей Райф. — Мы в доме друга. — Он помедлил, зная, что их особые отношения обязывают его сказать ей, как долго она спала. Он не хотел огорчать Аш правдой, но и лгать не хотел. — Ты проспала четверо суток.

Аш смотрела ему в глаза, и ее губы дрожали.

Что же ей пришлось пережить за это время? Мысль о ее страданиях удручала Райфа. Он нагнулся и взял ее на руки. Холод ее тела испугал его.

— Не надо, Райф. — Ангус положил руку ему на плечо. — Оставь ее.

— Я ее им больше не отдам.

Ангус, присев, вгляделся в лицо Райфа и сказал устало:

— Начинается.

Только через четверть часа Райф наконец согласился выпустить Аш из рук.

32

ИМЕНА ЧУДОВИЩ

— Я поставил какие мог преграды между Аш и тем, что зовет ее к себе. Позже я укреплю их. Но знайте, что Скованных и Чудищ Провала нельзя удерживать на расстоянии бесконечно. Они знают, кто такая Аш, и не оставят ее в покое, пока она не даст им то, чего они жаждут.

Изломанное на колесе тело Геритаса покоилось в твердом кресле из черного дерева. Прошел час после пробуждения Аш. Они скромно поужинали жареной бараниной, хлебом и разбавленным пивом, причем Кант все время сетовал на количество гостей, съеденную ими пищу, попусту пропавшие крошки, выплюнутые хрящи, сожженные дрова, а также на износ ковров, стульев, деревянных мисок и ложек. После ужина он вызвал старую монахиню и сообщил ей, что поведет гостей «в подпол» и покажет им свое собрание чужеземных монет. Старуха кивнула быстро и коротко, словно ласточка, клюющая мошек в воздухе, провожая в то же время всех четверых своими подернутыми катарактой глазами.

«Подпол» помещался в дальнем углу земельного участка Геритаса Канта и напомнил Райфу салотопенные ямы на Пустых Землях, где обрабатывалось разом до тридцати лосей. Земляные стены укреплялись скрещенными бревнами толщиной с человека, потолок состоял из соединенных скобками липовых стволов. Между бревнами росли какие-то серебристые травы, колеблющиеся от дыхания. Пол был вымощен прочным, хотя и сильно истертым голубым сланцем. Пахло здесь сырой землей и древностью.

Геритас сказал, что подпол построил полвека назад прежний владелец дома, чудак, убежденный, что мир когда-нибудь захватят безголовые демоны и спастись от них можно будет только под землей. Райфа это рассмешило, Ангус же предположил, что бедолага, возможно, просто устроил себе убежище от жены. Геритас только хмыкнул в ответ.

Он был преисполнен язвительности и теперь, сидя во главе широкого дубового стола, заваленного прикованными к месту книгами, свитками пергамента и медными табличками толщиной с лезвие ножа. Стена позади него блестела от влаги, и только заправленный гусиным жиром фонарь обогревал комнату.

— Не понимаю, — сказала Аш. — Что такое Провал?

Геритас и Ангус переглянулись. Райф внимательно следил за лицом дяди, пытаясь заглянуть за его благодушный фасад. Ангус и Аш сидели рядом на скамье, наискосок от Канта, а Райф — у дальней стены, и этот укромный угол вполне его устраивал.

— Провал — это царство тьмы, — сказал Геритас. — Одни называют его подземным миром, другие — пограничьем, где земля переходит в ад. Наиболее сведущие люди скажут, что это место заточения, тюрьма, если хотите, где кирпич и известка древних чар удерживают существа, которым никогда не следовало бы давать жизнь. — Геритас помолчал, пристраивая поудобнее свои изувеченные ноги, и, когда он снова заговорил, речь его заставила исчезнуть и погреб с земляными стенами, и свет фонаря, и даже его боль.

— Провал — это обиталище тех, кому лучше было бы умереть. Там живут существа, тоскующие по свету и теплу населенного нами мира. Голод — вот все, что им ведомо. Нужда — все, что они чувствуют. Уже тысячу лет они не видели света, однако не перестали жаждать его. Их желание лишь усиливается с годами. Провал холоден и пуст, как вечность; его питают темные реки ада и удерживают на месте чары, столь ужасные и долговечные, что одно приближение к его пределам может убить.