Отражение (СИ)

Отражение

Атту любовался танцующей сестрой. Её волосы в разлёте танца казались золотыми отблесками костра, а она сама напоминала тонкую огненную ящерку, извивающуюся словно языки пламени. Ирса превосходила в искусстве танца прочих женщин, живущих в древнем замке Вхархелисов, и тихий Атту любовался ею словно драгоценным камнем всю свою жизнь с тех пор, как она родилась, всего несколькими десятилетиями позже его. В этот раз он держался чуть вдалеке, в густых тенях, не принимая участия в танце, и как обычно наблюдал. Беззаботная Ирса отдавалась праздничному веселью полностью, абсолютно и всеохватно, привычно даря себя целиком друзьям и родным, – а врагов в замке у неё вовсе не было. Даже пожилая вечно всем не довольная Улса, служившая знатному роду Вхархелисов с такой глубокой древности, что о тех временах даже никто не помнил, искренне любила девушку, всегда привечая её добрым словом.

Атту не танцевал, но его сердце пело в такт инструментам, а душа полнилась тихой радостью. Свет звёзд, таких ярких в их родной прерии, сейчас покорно отступил, уступая место неровному танцу костров: эльфы праздновали окончание иссушающего лета. Когда-то плодородная земля несколько сотен лет назад начала иссыхать, и зелёные луга постепенно превратились в некое подобие степи. Слой чёрной земли становился всё тоньше, и из-под него проступала красная глина и жёлто-оранжевая каменная порода, такая же, из которой состояли останки тут и там маячивших древних скал. Великий лес отступал, земля оголяла свои кости, но эльфы не сдавались, умудряясь вновь и вновь возделывать свои родные владения, на глазах долгоживущей расы становившиеся полупустыней. Как бы то ни было, вокруг поместья Вхархелисов раскинулся сад, а дневная работа всё ещё не отнимала столько сил, чтобы праздник не мог наполнить их души искренней радостью.

Длинные пышные волосы Ирсы летели в стремительных движениях танца, придавая её изящным движениям ещё больше плавности и даря некую манящую незавершённость, они не путались и совсем не мешали танцовщице, казались то загадочной дымкой, то туманом, то языками пламени. Вот на них легла ночная тень, и волосы Ирсы на какой-то миг стали непривычно чёрными, вот яркий отблеск костра расцветил их в насыщенно-рыжий, вот мелькнул родной светло-персиковый тон – оттенки и цвета менялись быстро, с каждым поворотом, наклоном, впитывая в себя все краски праздника, все краски ночи. Волосы Ирсы всегда привлекали к ней внимание, а Улса не раз ворчала вслед пропорхнувшей девушке, что кто-то из Вхархелисов как пить дать согрешил с предками Атту и Ирсы, смешав аристократическую кровь чародеев с кровью прислуги, и подарил таким образом Ирсе знак своего древнего высокого рода. Никаких особенных магических талантов Ирса не проявляла, а потому Атту отмахивался от этих слухов, но нет-нет, да и вспоминал их, когда над кустами сада мелькал редкий бледно-персиковый оттенок волос его идущей по делам сестры.

Праздник окончания лета нанизал ещё одну бусину на длинное ожерелье прожитых лет пяти родов слуг достопочтенных эльфийских чародеев: сотни эльфов трудились на благо ныне оставшегося без хозяев замка и огромных владений почти угасшего рода Вхархелисов. Единственный оставшийся ныне в живых наследник рода оставил поместье, когда Атту был ещё совсем ребёнком, и с тех его тут не видели. Иногда он присылал краткие распоряжения Улсе, которая читала их, качала головой и только молча кусала губы, не решаясь высказывать вслух неподобающих преданному слуге мыслей. Оружие и деньги, а иногда и странные магические артефакты, которые запрашивал в своих письмах последний ныне живой Вхархелис, всегда тут же исправно высылались по указанным адресам. Но последние лет сорок письма больше не приходили. Может быть, род старинных чародеев и вовсе прервался: поговаривали, что на границах было неспокойно.

Молодая быстроживущая и быстроплодящаяся раса людей всё активнее вытесняла эльфов с их исконных владений: говорили, не единожды уже проливалась кровь, говорили, не за горами война. Много чего говорили слуги в свободное от работы время: ведь сюда, в самое сердце древних земель эльфов, лежащее далеко за столицей, новости доходили редко. Здесь, на этих землях, никогда не видели людей, и Атту почти никогда не думал о них. Печаль не касалась его сердца.

Ирса танцевала, не зная усталости, словно огонь костров с его бесконечной пляской языков пламени, всех оттенков, от ярко-алого до нежно-жёлтого. Она улыбалась, она всегда улыбалась, танцуя, и на губах Атту блуждала тень её улыбки. Другие танцоры сменились за ночь уже пять или шесть раз, лишь одна хрупкая Ирса почти не останавливалась, лишь пару раз пригубила воды и вновь растворялась в магии своих движений. Во всём мире никто не может танцевать так – Атту был готов поклясться в этом. Он как заворожённый всё смотрел и смотрел на сестру.

Когда рассвет притушил сияние костров, а на горизонте тёмной полоской замаячил ставший видимым Великий лес, Ирса начала свой последний танец. Праздник состоялся на славу. У костров осталось в два раза меньше фигур, многие удалились на отдых, а оставшиеся уже чувствовали тяжесть подступающего сна. Атту не ощущал усталости, но предрассветные сумерки смешали его восприятие меняющимся освещением, он никак не мог понять, спит он уже или ещё нет, где он, кто он и чего он желает, лишь тёплый огонёк кружился у гаснущего костра, согревая его душу изнутри. Брат и сестра утонули в магии танца напополам с изнеможением, наблюдатель и танцующая, ведущая и ведомый.

Они не заметили чёрной растущей точки на горизонте, отделившейся от Великого леса, не услышали приближающегося стука копыт, не видели, как отдыхающие у костра повернули голову на звук и вскочили, не уловили удивлённых вскриков. Застывшее время раскололось, когда тонконогий изящный жеребец резко выскочил на поляну с костром и громко заржал на оказавшееся так близко пламя. Протестуя, попытался подняться на дыбы, но всадник удержал его. Ирса вскрикнула и вдруг осела на землю прямо из незаконченного, сломавшегося кручения танца – она, не отрываясь, смотрела на всадника, не в силах отвести взгляд, словно увидела призрака. Атту инстинктивно дёрнулся – броситься вперёд, защитить, рука уже искала нож – но, переведя взгляд на застывшего всадника, тоже удивлённо застыл. Запал охотника рассыпался гаснущими углями.

Усталый от долгого пути, запавшие глаза кажутся тёмными, всадник пристально смотрел на хрупкую съёжившуюся у ног его коня фигурку, и шокированный Атту словно видел несуществующее зеркало между двумя лицами – лица близнецов смотрели друг на друга, мужчина и женщина, одна уставшая от долгого праздника, другой от долгой скачки домой. Чудовищное сходство подчёркивал одинаковый цвет волос, длинные растрёпанные волосы танцовщицы и неаккуратный взлохмаченный хвост всадника, свисающий ниже стремени. Тонкие губы странника изломало странное подобие улыбки, и почти угасший костёр вдруг вспыхнул до небес, сыпя искрами и едва не опалив Ирсу.

За спиной всадника разгорался рассвет. Тени, сгустившиеся на его лице, в ярком свете пламени стали словно гуще. Ирса не закончила последний танец в ночь праздника окончания лета. Илло Вхархелис вернулся в свой родовой замок.

Пересуды улеглись быстро. При свете дня сходство Ирсы и хозяина поместья не так бросалось в глаза, к тому же слуги видели его не слишком часто: по большей части он предпочитал проводить время в библиотеке и своих магических лабораториях и довольно мало интересовался тем, что творится вокруг. Всё пошло своим чередом, Атту выполнял свои обязанности, работал в доме, саду и на полях, любовался природой, гулял по окрестной прерии, охотился, приглядывал за сестрой.

Как-то раз, вернувшись после утренней охоты, Атту отправился искать Ирсу в саду, сегодня она должна была заниматься цветами. Солнце нещадно палило, несмотря на наступившую осень, погода всё ещё стояла жаркая и ясная. Тени сада дарили вожделенную прохладу и наполняли воздух сладковатым ароматом нектара. Соскучившись и желая поскорее поймать улыбку сестры или её тихую задумчивость, охотник шёл быстро, но привычно бесшумно, аккуратно обходя кусты и клумбы. Обошёл несколько небольших оранжерей, лабиринт кустарника, укромных уголков у пруда – Атту отлично знал, где именно Ирса любит задерживаться подольше, разговаривая с цветами и травами. Наконец, в дальней беседке за зарослями мелькнуло пятно светло-персиковых волос.