Паучий замок (СИ)

Юрьев Валентин Леонидович

Паучий замок

Паучий замок

Эта часть старого двора сама по себе была необычна. Сюда скидывали всякий мусор, и тот, который не влезал в контейнеры, и тот, который просто лень было тащить через весь двор. Чего только не гнило и не ржавело в нём: старые матрасы, временно используемые мальчишками в качестве батутов, останки стиральных машин, холодильников и другой бытовой техники, из которых местные пьяницы уже не могли отвинтить ничего полезного, осколки стеклотары, обрывки одежды, и прочая бесконечная дребедень отходов цивилизации.

Границы ареала защищали спины старых сараев, которые как рудименты сохранились в этой части города, когда-то там держали дрова, а заодно и кроликов с курами, а когда провели повсюду газ, их гнилые внутренности заполнил бытовой хлам.

Проплесневелые крыши почти не защищали содержимое от дождя и снега, брёвна опор, державшие на себе всю тяжесть хлипких сооружений, не падали только потому, что стены уже вросли в землю и держались друг за друга, а ещё висели на бесконечном количестве гвоздей такой длины, что просто так разломать дряхлую крепость было невозможно. По этим гвоздям можно было изучать историю города за несколько веков, особенно поражали вываливающиеся иногда из трухи кованые рукотворные квадратные монстры и скобы, которые никакая ржавчина не брала.

Сюда бы бульдозер хороший, чтобы смести подчистую, но жильцы домов, такие же древние, как и эти дома, грудью стояли за свои личные владения и город сдался, кирпичные новостройки обошли их стороной и среди современных многоэтажек район казался большой нелепой опухолью.

В этом заброшенном углу всегда воняло гнилью, а поверху зарос он такой матёрой крапивой и снытью, что даже попытки их выкорчевать кончались крахом, природа оказалась сильнее жалких людишек с лопатами.

Было тут таинственно, пустынно и тихо, шум рядом кипящей городской жизни доносился слабо и это всегда привлекало вихрастых искателей приключений с горящими глазами. В своей загадочной стране они постигали основы кладоискательства, воровали потихоньку яйца из-под кур, учились курить и пить пиво тайком от родителей, а порою даже и ночевали на гнилых тюфяках, поссорившись с ними.

Это был непроницаемый, изолированный мир. Поэтому только кучка ворон увидела двух мальчишек, забравшихся в самую гущу колючих зарослей по своим невероятно важным делам. Стянув рукава футболок вниз, так, чтобы закрыть пальцы, они медленно пробирались в самый нехоженый угол, прикрывая лица локтями.

Всё случилось так быстро, что они даже не успели понять, что же, собственно, произошло, так хорошо двигались и вдруг — ощущение пустоты под ногами, полная потеря координации, нелепое падение и — темнота.

Сколько времени они провалялись, непонятно, хорошенько приложившись лбами, оба, по-видимому, отключились, а очнувшись, сначала подумали, что умерли, но постепенно их тела свой болью начали подсказывать желание жить и выпутаться, выбраться из нелепой сплетенной в узел позы, в которую их закрутило.

Сначала каждый начал стонать, по привычке ожидая, что кто-то сейчас подбежит, участливо заголосит и вытащит, погладит, пожалеет, но никого рядом и быть не могло в этой неожиданной дыре, возможно, в старом колодце, из которого сверху еще сыпалась влажная, вонючая, мерзкая труха с жуками и камнями.

Вместе со стоном и болью, наконец пришло осознание того, что они живы. И что никто им сейчас не поможет. Первым очнулся Пашка, его реакции всегда отличались скоростью.

— Мишка, ты живой?

Вопрос был, конечно, риторическим, он и не ждал ответа, но услышав звук собственного голоса и Мишкины стоны, окончательно пришел в себя.

Руки и ноги мальчишек сплелись в запутанный паучий клубок, каждый лежал на каких-то конечностях другого, а скользкая влажная земля не давала надёжной опоры, но постепенно Пашке удалось, упираясь лбом в Мишкины рёбра, и прокатившись по его голове, кое-как вытащить свои руки, а там уже и Мишка тоже зашевелился сам.

Постепенно они разъединились и начали тестировать свои тела, удивляясь тому, что при падении с такой высоты ничего не сломалось. Только ссадины на локтях и коленях слегка сочились кровью, но к этому им было не привыкать, да по всему телу краснели длинные красные полосы содранной кожи и царапин — следы торможения о края ямы.

Наконец, убедившись, что всё не так уж и плохо, сплёвывая изо рта труху и песок, они начали оглядывать место приземления.

Да, похоже, что это был колодец, остатки брёвен старого сруба можно было разобрать в темноте, но, собственно, какая разница, куда они попали, надо было выбираться, да поскорее.

Когда перестала осыпаться всякая летающая дрянь, запершивающая глаза, удалось увидеть вверху настоящее тёмно-синее небо, в котором, как ни странно, светилась звезда, не очень ярко, но отчетливо.

— Ночь, что ли уже? — Пашка опять успел первым всё разглядеть и сделать поспешные выводы.

— Необязательно. Из колодца звёзды и днём видны.

Мишка, несмотря на медлительность, отличался большей основательностью своих знаний и его догадки часто были правильнее. Они потому и дружили. Их привязанность не одобряли Пашкины родители, простые работяги, имевшие обыкновение "принять", когда был повод и деньги, хотя первое было всегда, а со вторым — похуже. Боялись за сына и Мишкины интеллигенты, которым казалась очень странной и даже подозрительной связь их чистого, такого домашнего ребёнка с хулиганом и чуть ли не бандитом, державшим в страхе весь квартал, невзирая на юный возраст.

Они не знали, конечно, что однажды, "наехав" на хилого на взгляд пацана в маленьких очочках, Пашка, неожиданно для себя, получил хороший отпор. Маменькин сыночек, защищаясь от удара, успел захватить его пальцы и вывернул руку так, что от резкой боли гроза квартала взбрыкнул и сам грохнулся на землю, пытаясь освободиться от прилипчивого захвата.

Если бы рядом были свидетели, то пришел бы Мишке конец, но поскольку Пашкиного позора никто не видел, дело кончилось неожиданно мирно. Маменькин сыночек не убежал с поля боя, как это делали другие, что потрясло суровую рыцарскую душу хулигана, привыкшего побеждать. Он знал, что может раздавить очкарика, но уже зауважал его как своего и с тех пор они не разлучались. Как огонь и вода они дополняли друг друга, и их различие было главной причиной неразделимости, они оба были нужны друг другу.

— У тебя же мобильник есть, глянь время.

Мишка, покопавшись, с омерзением и жалостью достал из кармана мелкое стеклянное крошево, сквозь которое, последний раз моргнув синеватым светом, вывалились осколки экрана, обнажив забавную мелкоту электронных схем и деталек.

— Был мобильник!

Маленькую игрушку было жалко. Сколько раз она развлекала их обоих, а сейчас могла бы помочь связаться с родителями.

— Бблинн!

По Мишкиной просьбе Пашка не матерился в его присутствии, хотя умел делать это так, что уши скручивались, и Мишка краем сознания оценил то, что даже сейчас друг сдержался.

— Да ладно тебе, главное — башка цела…

Пашку не пришлось долго убеждать, его мозг уже и так сообразил, что пора уматывать отсюда, и Мишкины утешительные сентенции повисли в пустоте, потому что Пашка решительно полез наверх, пытаясь удержаться ногами на паре выпирающих из стенки полусгнивших брёвнышек и подтягиваясь за тонкие анемичные корни. И первый шаг подъёма ему удался.

Тогда он кинулся на стенку как таран, резко вбивая ноги на ребра подошв, а руками в разжим упираясь в желтый песок их тюрьмы. Мишка, стоя без дела, почему-то вспомнил, что на Востоке в такой же обычной яме держали узников, а еду им просто кидали, как собакам, через крышку, которую запирали на замок.

Но ход его мыслей прервал шумно дышавший верхолаз, который успел подняться почти на метр и вдруг с грохотом свалился на дно, мыча что-то невеселое. Вслед за ним, долбанув по голове, вываливщимся брёвнышком, сверху осыпался целый пласт песка, подняв тучу пыли и вони.