Крыса в чужом подвале

Старая история, рассказанная еще раз.

Часть первая.

1.

Пятиминутный разговор на повышенных тонах завершался.

− Значит, этого полковника вы решили не cдавать?

Капитан Малинин протянул собеседнику весомую папку с документами. В данный момент его лицо точно соответствовало фамилии - красным красно от негодования и злости!

− Совершенно так, − последовал утвердительный ответ.

В отличие от капитана второй участник разговора спокоен.

Капитану хотелось выругаться. Но не выругался. Во-первых, его посетитель имел звание майора. Майор Дубов. Во-вторых, представлял государственную службу, спорить и перепираться с которой бесполезно и очень вредно. И для карьеры и для здоровья.

− Вы хоть видели, что он натворил? - сдержанно поинтересовался Малинин.

− Фотоматериалы, − сознался Дубов, забирая папку.

− А я воочию лицезрел работу вашего полковника, − Малинин не сдержался в официальных рамках. − Моего следователя чуть инфаркт не хватил!

− Увольте его, − запросто порекомендовал Дубов. − Если нервы не в порядке уже не работник. Тем более следователем.

На Малинина накатило. Советует, советчик!

− Вас бы туда! - вырвалось у капитана. - Может быть и посовестились хлопотать за ублюдка.

− Уж коли он ублюдок, то наш, − Дубов щелкнул пальцем по папке. - А вам этих жалко?

− Жалко пуля для вашего ублюдка оказалась травматическая, − выдохнул последнее слово Малинин.

На том и расстались.

Тот о ком вели речь капитан и майор, лежал на жесткой койке тюремной больницы. Костя для друзей, жены и её родни. Костас для бабки (Хронике заманьа, яя!*) гречанки с Кубани. Константин Иванович Борзовский для остального мира.

Взгляд, устремленный вверх, изучал зигзаги и выверты потолочной трещины. Вполне возможно, не трещина, а тень занимала Костаса. Тень от решетки, разлиновавшая потолок. Полоска светлая, полоска темная…

…На сборы три дня. В аэропорту быстрое прощание. Дубов тогда припоздал, успел лишь сказать своим ребятам пару напутствий, да на дорожку крепко похлопать по плечам. С богом!

Нудный перелет, а за ним неделя в тесной каюте старой тихоходной посудины под либерийским флагом. Корабль вонял мазутом, гнилыми фруктами и краской подновленных бортов и палуб. Даже легкий шторм, трепавший их в течение суток не смог отмыть и выветрить въевшийся в переборки запах. От безделья резались в карты и шахматы. Презрев устав, купили у стюарда огромную бутылку рома. На этикетке залихватский пират призывал: Взять на абордаж! Взяли! Одну, потом вторую. Качество напитка не шло в сравнение даже с сивухой. Дерьмовый вкус рома с трудом заедался апельсинами, которыми угощали бесплатно. Но, в чем в чем, а в питие россияне впятки не идут, потому ром закончился быстро. Болели от него дольше, чем пили.

В порт назначения вошли ночью. Редкие огоньки, застывшие краны, жиденькие гудки отходящих в плавание судов.

Их встретил молчаливый гид, сопроводил до стоянки такси. Город промелькнул неоновыми рекламами и пустыми улицами. В аэропорту битком военных патрулей. На транзитных пассажиров им плевать. Патрули и транзитники каждый сам по себе. Интересы не пересекались.

Здание вокзала в выщерблинах пуль. Часть верхнего этажа выгорела. Пожар потушили и этим довольствовались. Последствия от огня никто убирать не собирался.

В зале ожидания малолюдно, скучно и убого. В каждом углу автоматы с кока-колой и местным пивом. В ресторанчике симпатично, но аппетитные блюда абсолютно не съедобны. В ожидании отлета маялись до утра.

Списанный в Штатах за древность Дуглас ДС-3 продолжал служить небу. Облупившийся, помятый, несчетно раз чиненный, легендарный летун кудахтал и отстреливал дымком. Когда самолет выруливал на полосу, левый мотор заглох.

Пилот, пронесся по салону мимо встревоженных пассажиров и выскочил из транспорта. Послышались удары чем-то тяжелым. На взлетку посыпались метизы: болты, гайки, шплинты.

− Pojbany dupa*! - выругались в кабине по громкой связи.

− Наши, − обрадовался Серега Демиртчан. - Значит полетим.

Так и вышло. Двигатель запустили, самолет потарахтел и натужно взлетел. Три часа болтанки и тряски показались вечностью. Преодолевая пространство, старина Дуглас грозился закончить летную карьеру последним пике, прихватив к богу и весь груз: живой и багажный.

На подлете самолет обстрелял с земли.

− Мама-Африка, − объявил прибытие Стас Станев, покидая борт авиадрандулета.

И без него понятно, не Антарктида. Жарища, пальмы, обезьяны…

Сильно поглазеть по сторонам им не позволили, увезли к побережью. К защищенной от ветров бухте, в милый домик, с газоном у порога и садом до самого берега.

Загорелось искупаться. От всех этих перелетов, у Костаса стойкое ощущение пропыленности и затхлости. А здесь прямо-таки рай. Лазурная волна лениво накатывала на прибрежный песок. Желтый-желтый. Яркий-яркий. Пахнущий солнцем и солью.

Всех опередил Серега. Даже упаковку пива, прихваченную в аэропорту, бросил.

− Представляешь, я Алинке сказал на север еду, − и, довольно похохатывая, забежал воду.

Костас рассмеялся. Невеста у Сереги ревнивая! Плюс обладательница коричневого пояса по киокусинкаю. Не забалуешь!

− А ты в тенечке схоронись, − посоветовал ему Стас. Ему тоже здесь нравилось. После пивка, жизнь идет как надо!

Но что Сереге увещевания! Для него море это все! Море… Это МОРЕ!

С побережья их забрали тем же вечером.

Ранг военного советника подразумевал широчайшие полномочия и обязанности. От каптенармуса и воспитателя до военврача и палача. После недельных бесплодных усилий, Костас четко осознал, легче научить маршировать стаю макак, их вокруг тьма-тьмущая, чем здешних призывников присягнувших Революции. И смех и грех! Служба называется! Часовой мог, запросто, прямо с поста, отправиться за десять километров навестить родню. Разводящему с караулом раз плюнуть отлучится в соседнюю деревню на свадьбу знакомого. Хорошо если постреляют в честь новобрачных, а не раздарят казенное оружие. На полосу препятствий − у борцов за народную власть животы болят. Жрать в столовой - до колик и дайте с собой на вынос. Пробежать версту - проблема. Отплясывать под барабаны и хлопки приятелей - пожалуйста, хоть до зари!

− Парни, − вразумлял Костаса и иже с ним старый кубинец, духовный брат товарища Че, приехавший сюда двадцать лет назад. - Здесь не нужна просветительская или воспитательная работа, здесь нужна дрессировка. Не бросайте слов на ветер и не тратьте время и нервы. Бейте рожи!

Кубинец отличался радикальными методами в решении поставленной перед ним задачи. Армии нет, но она будет! За это его уважали. Те, кто революцию устроил.

Однажды, кто-то из пополнения новобранцев попортил деревенскую девчонку. Ладно бы разошлись миром, не убыло бы от девки. Прикончил, придурок! Дел наделал, а следы оставил. Через два дня вся деревня прибыла в расположении воинской части. Народ галдел, народ возмущался, народ требовал, народ грозился перекинуться на супротивную революции сторону.

Кубинец построил потенциальных обвиняемых и спросил у деревенского старейшины.

− Который?

Весь в бусах и перьях старичина, тыкал пальцем во всех подряд, не зная кому инкриминировать злодейство. Кубинец вытряхнул из старенького револьвера пули, оставив одну, и крутанул барабан.

− Раз ты не знаешь, твой Ориша Шанго* не знает, я сам его найду.

И приставил оружие к голове крайнего.

− Этот?

Глухой щелчок.

- Нет.

Два шага к следующему. У солдата подкосились ноги, едва не упал. Старик пальцем указует - он, он! И трясет амулетом-погремушкой, высушенным львиным хером с мошонкой.

− Проверим.

Опять щелчок.

− Ошибся, уважаемый.

Следующий… Следующий в страхе вытягивает шею.

− Бах!

За мгновение до выстрела, Костас увидел мистическое озарение несчастного. Все! Конец!

Вняв совету кубинца, Костас первому же самовольщику свернул скулу. Второго приказал связать и оставить на берегу крокодилам. Боевой дух подразделения резко начал крепнуть.