Шадамер и всякие небылицы

Маргарет Уэйс и Дон Перрин

Шадамер и всякие небылицы

— Прошу прощения, добрый господин, — почтительно произнес трактирщик, — тут вам записка.

— Мне? — Мужчина, к которому он обращался, порядком был изумлен. — Но я в ваших краях впервые! Я здесь проездом по пути на восток. Вы, верно, ошиблись. — Он отодвинул записку. — Это, должно быть, кому-то другому.

— Не думаю, чтобы я ошибался, господин, — с многозначительным видом отозвался трактирщик. — Вы вот уже три дня как удостаиваете мою таверну своим присутствием и даже были настолько добры, что называли мой мед лучшим во всей округе…

— Так оно и есть, — прервал поток хозяйских излияний мужчина.

Трактирщик поклонился и продолжил:

— Поэтому смею утверждать, что успел неплохо вас узнать, господин, — как и многие мои завсегдатаи, которые благодаря вашей несравненной щедрости не раз получали выпивку за ваш счет.

Мужчина скромно улыбнулся и разгладил кончики очень длинных и очень черных усов. Потом подмигнул спутнице, молодой женщине с густыми рыжими кудрями, скрученными в тугой узел на шее. На ней было очень простое коричневое одеяние, выдающее принадлежность к адептам земной магии.

— Потому, — заключил трактирщик, — когда мне доставили записку с просьбой передать ее особе, чье описание поразительным образом совпадает с вашим, я не сомневался ни минуты.

— И что же это было за описание? — заинтересовался мужчина, и его глаза заискрились весельем. — Очень хотелось бы услышать.

— Вот что было мне сказано: «Это — человеческий мужчина средних лет, с носом как ястребиный клюв, подбородком как лезвие секиры, глазами голубыми, как небеса над Новым Виннингэлем, и длинными черными усами, которыми он страшно гордится и постоянно разглаживает их или подкручивает. Кроме того, у него длинные черные волосы, которые он связывает в хвост на затылке — на манер лесных эльфов».

— Ха! Да это может быть кто угодно! — возразил мужчина.

— «Он очень красив…», — торжественно продолжил трактирщик.

— А-а! Тогда ты прав. Это и впрямь мне, — уверенно сказал человек и выдернул записку из рук трактирщика.

— Ты невыносим, Шадамер, — вполголоса проговорила его спутница.

— Ты просто завидуешь, Алиса, — бросил ей Шадамер, взламывая печать и разворачивая записку. — Они переговаривались по-эльфийски — вряд ли в карнуанском городе отыскался бы хоть один человек, знавший его. — Завидуешь, что прекрасной рыжеволосой человеческой женщине никто не прислал таинственного послания.

Та закатила глаза и покачала головой.

— Надо полагать, эта записка означает, что наше щедрое хлебосольство все-таки принесло плоды, — сказал Шадамер. — Наконец-то мы хоть что-то узнаем. Признаюсь тебе, этот мед уже надоел мне хуже горькой редьки.

Когда он прочел записку, вид у него стал сперва озадаченный, потом довольный.

— Ну и ну! Этого я точно не ожидал.

Он передал записку спутнице.

«Вы, конечно же, не помните меня, друг мой, но в дни нашей юности мы были товарищами. В то время я ходил в помощниках у преподобного Маги, а вы только готовились стать рыцарем. Мы познакомились благодаря несчастливому стечению обстоятельств, влюбившись в одну и ту же женщину. В жизни не забуду, какие каверзы мы устраивали, считая друг друга соперниками, но все оказалось напрасно — она вышла замуж за другого, и о существовании этого третьего не подозревал ни один из нас. Нагие соперничество переросло в дружбу — дружбу, которая прервалась, когда вы покинули Виннингэлъ в гневе на политику императора, а мне пришло время вернуться на родину и приступить к служению Церкви.

Я с величайшим удовольствием следил за вашими деяниями, и хотя вы путешествуете под чужим именем, когда от одного странника я услышал о щедром чужестранце с волосами черными как ночь, носом как ястребиный клюв и смехом оглушительным, как лавина в горах, тотчас понял, что это может быть лишь один человек. Я убежден, что вас ниспослали сами боги. Я верю, что вы пришли в ответ на мои молитвы.

Если помните, я всегда был особенно восприимчив к пагубной магии Пустоты. Ничего более сказать в этой записке не осмеливаюсь из опасения, что ее могут перехватить. Я живу в городке Кьюнак милях в двадцати от вас к северу. Умоляю, приезжайте без промедления.

Ваш друг, преподобный брат Юльен».

Алиса нахмурилась.

— Откуда он мог узнать, что это ты? Наша родина в сотнях миль отсюда. Мне все это не нравится.

Она отдала ему записку.

— Ха! — ухмыльнулся Шадамер. Он заткнул записку за голенище и поманил к себе трактирщика. — Счет, пожалуйста. Мы покидаем ваш прекрасный город. Естественно, Юльен узнал, что это я, Алиса, — добавил он, подкручивая ус. — Сейчас, небось, у всех в радиусе двадцати миль только и разговоров, что о красивом и щедром чужестранце. И о его хорошенькой рыжеволосой спутнице, — не упустил он случая поддразнить ее.

Он расплатился по счету и оставил такие чаевые, что трактирщик потом еще несколько дней не мог опомниться и расхваливал его на все лады, и в сопровождении Алисы покинул трактир.

Она фыркнула.

— Твое самомнение тебя погубит, Шадамер.

— Вздор, моя дорогая, — отвечал Шадамер, помогая ей сесть на коня. — Меня не погубит ничто и никогда, и все по одной простой причине: все, что говорят обо мне люди, — правда. Собственно, именно поэтому ты от меня без ума.

Он свистом подозвал своего вороного скакуна — норовистого жеребца который наводил на конюхов такой ужас, что они не отваживались к нему подступиться. При виде хозяина конь радостно заржал и ткнулся носом в плечо Шадамера, а когда тот похлопал его по морде, едва не замурлыкал от удовольствия.

— Я вовсе от тебя не без ума. Ты мне даже не нравишься, — холодно отрезала Алиса. — Не понимаю, зачем я вообще с тобой связалась. По твоей милости в один прекрасный день меня прикончат. И тебя тоже — когда ты в очередной раз очертя голову кинешься вразумлять мир.

Шадамер перегнулся и чмокнул ее в щеку, прежде чем она успела его отпихнуть. И галопом умчался прочь, красуясь перед восхищенной толпой, которая сняла шляпы и махала ему вслед.

— Мне следовало бы развернуться и отправиться обратно домой, — пробормотала Алиса и пришпорила коня. Ей пришлось скакать во весь опор, чтобы нагнать своего спутника.

Уже сгустились сумерки, когда они добрались до Кьюнака, небольшого городка, расположенного у границы двух человеческих государств — Карну и Дункарги. Когда-то они были единым королевством, но потом отделились друг от друга после гражданской войны, которая разразилась два столетия назад. Жители Карну и Дункарги горячо ненавидели все остальные расы, населявшие Лёрем, но друг друга еще сильнее. В Кьюнаке имелась всего одна достопримечательность: крупная военная застава, основанная с единственной целью помешать дангкарганцам переходить границу.

Обычно чужестранцам в карнуанских городах рассчитывать на теплый прием не приходилось, но Шадамер с его бойким языком и умением расположить к себе кого угодно очень быстро повсюду становился своим. Стражник, который начал с того, что весьма грубо отказался их пропустить, в конце концов обнял Шадамера со слезами на глазах и долго не хотел его отпускать. Он снабдил их подробнейшими указаниями, как пройти к жилищу преподобного брата, и сопроводил их приглашением вместе отправиться в таверну, когда он сменится с дежурства.

— Что ты ему сказал? — подступила к нему с вопросами Алиса. Карнуанского языка она не знала. — Я уже думала, что он выгонит нас к чертям. С чего это он вдруг бросился к тебе на шею?

— Таков древний карнуанский обычай, когда встречаются родственники, — серьезно сказал Шадамер. — Он — мой троюродный племянник с материнской стороны.

Алиса смотрела на него во все глаза.

— Я тебе не верю.

— Да, но это чистая правда. Как-нибудь потом объясню. Давай поспешим, пока преподобный брат Юльен не отошел ко сну.