Рыжие псы войны

Эльдар Сафин

РЫЖИЕ ПСЫ ВОЙНЫ

Пролог

Быть смертным — значит быть игрушкой высших сил. Неважно, кто ты — человек, орк или людоед, половинчик, гоблин или эльф, — ты всего лишь малая часть чьих-то планов.

Ты можешь работать и любить, строить планы и стремиться к осуществлению мечты. Но рано или поздно тяжелые длани Владык сомнут реальность где-то рядом, и ты, даже не замеченный всесильными повелителями миров, вдруг превратишься в фишку в чужой игре: пойдешь в бой, окажешься в центре восстания или, потеряв руки или ноги, сядешь просить милостыню у храма какого-нибудь фальшивого божества.

Однако может случиться и так, что весь твой мир, все вокруг тебя превратится в гной и слизь, исчезнет и пламени, а сам ты останешься маленьким черным пятном среди десятков тысяч таких же посреди безжизненного Осколка, захваченного силами Хаоса.

Бегемант был дьяволом, ему не грозило оказаться игрушкой в чужих руках, он являлся игроком — тем, кто переставляет фишки.

Он сидел на голой скале и рассматривал темно-серое пятно на светло-сером граните. Мир вокруг него был тусклым и простым, цвета колебались между черным и белым, не выпадая из строгой гаммы.

Бегемант водил тяжелой когтистой лапой по камню, но при этом делал сразу несколько дел.

Во-первых, он обдумывал грядущие планы — завоеванный Осколок был для него всего лишь первым, и останавливаться на нем он не собирался. Во-вторых, он отдавал приказы слугам на куске тверди, что стоял следующим в очереди на захват, и слуги эти, покорные его воле маги, занимались тем, что оживляли героя.

Воспитывать нового героя — долго, дорого и небезопасно, а этого Бегемант пестовал много лет. Из правителя захудалого рода, смелого и решительного парня он постепенно превратился во всемогущего хозяина Орды, хана, чьи армии грозили всему миру.

Он стал воином, талантливым военачальником, умелым командиром — и он повиновался Бегеманту полностью и безоговорочно, а потому нельзя было оставить его мертвым.

А в-третьих, дьявол страдал.

Что такое страдать, он узнал совсем недавно, ведь никто из порождений Хаоса не знал, не чувствовал ничего подобного — Бегемант отлично понимал это, и ему приходилось прикладывать массу усилий, чтобы демоны из его окружения не заподозрили о слабости повелителя.

Несколько лет назад, в астральной битве с правителем Осколка, где сейчас оживляли героя, Бегемант одержал уверенную победу. Нападение оказалось внезапным, выпитая из поверженного мира жизнь вместе с поддержкой материнского Хаоса дали дьяволу громадное преимущество, и бывший маг, выбившийся во Владыки, — Дегеррай — потерпел поражение.

Однако потом, разбирая детали сражения, Бегемант вспомнил, как противник нанес последний удар — смешной, слабый и странный одновременно. Он просто кинул часть себя, часть своей души — так, как бросает защищающийся ребенок тряпичного медвежонка, набитого соломой, в солдата, закованного в панцирь.

Спеша добить врага, дьявол не обратил внимания на этот удар.

Но к его безмерному удивлению, через некоторое время после битвы, когда Дегеррай исчез с астрального плана, оставив свой Осколок беззащитным, внутри самого Бегеманта началось нечто странное.

Воспоминания, чувства и желания жалкого мага возникли там, где им было не место — в рассудке дьявола. Он стал другим. В нем появился изъян, который следовало скрывать от Хаоса и от приближенных демонов.

Это было не страшно — Хаос прощал своим слугам все, если они выполняли его заветы и разрушали упорядоченное.

Страшным оказалось то, что Бегеманту стало неинтересно вести эту войну. Управлять сотнями шаманов и безумцев, вести в бой героя, воскрешать его после смерти и строить планы на захват новых Осколков.

Внутри у дьявола происходили изменения, и он безмерно страдал.

Пока он еще мог выполнять все, что нужно его создателю. Давалось это все тяжелее и тяжелее, и внутри все чаще возникали неведомые ранее чувства — они несли страх и смятение.

На сером камне сидело порождение Хаоса, принесшее смерть целому миру, готовящее на ту же участь еще один кусок тверди, и между ним и гибелью сотен тысяч смертных стояло только все возрастающее безумие.

Дайрут

Айн стоял на балконе Цитадели — отсюда открывался превосходный вид на столицу. На высокие новые дома в три-четыре этажа — вдалеке, за городской стеной, на двухэтажные кварталы с узкими кривыми улочками, с множеством таверн и лавок, постоялых дворов и конюшен, с храмами Владыки Дегеррая и соборами Светлого Владыки — рядом, в центре.

Столько людей, как сейчас, в Жако он видел только раз в жизни — почти шесть лет назад, на коронации императора.

Но тогда все были веселыми, люди смеялись, и пили, и танцевали на площадях. Айну едва исполнилось восемь лет, и он с любопытством рассматривал одежды первосвященника бога Дегеррая и свиты короля Доросомная, чью тогда еще совсем маленькую дочку сосватали ему во время празднеств.

А через полгода после коронации в империи начали происходить странные вещи, начиная с того, что первосвященник Владыки Дегеррая сбежал неведомо куда. «Упадок», — назвал это все отец Айна, первый полководец Империи Десяти Солнц, и слово это с тех пор прозвучало не раз.

Сейчас все выглядело куда печальнее, чем в день коронации, и затянутое свинцовыми тучами небо словно обещало — скоро начнется.

Будет буря.

Айн тяжело вздохнул, развернулся и ушел с балкона, оказался внутри Цитадели. Крепость служила одновременно и дворцом — во всяком случае, от мощных, в три локтя толщиной стен до покоев императора — да будет его сон спокойным и мудрым — можно было пройти, не выходя на улицу.

Но Айн не спешил туда, где жил правитель, он спускался на кухню, туда, где два десятка поваров день и ночь сновали между своими котлами и печами, — после пропущенного завтрака очень хотелось есть.

На узкой темной лестнице, где обычно ходили только поварята, Айн разминулся с толстым мужчиной в белом колпаке.

Лица прислуги редко кто запоминает, но сын полководца готов был поклясться, что раньше он этого человека во дворце не видел. Сделав еще несколько шагов, Айн неожиданно понял, что его беспокоит этот мужчина — причем гораздо сильнее, чем пустота в животе.

Из покоев, куда выходила лестница, легко добраться до центра императорского дворца, а поварской колпак защитит от вопросов. Сейчас же, когда в Империю вторглась Орда, когда отец Айна сражается с ней и не может защитить своего старшего брата — императора — да будет светлым его путь, — оставлять подозрительного человека в сердце Цитадели просто так нельзя.

Айн бросился обратно, поднялся на этаж и побежал к императорским покоям. Миновав два зала — Сиреневый и Бордовый, он оказался под заинтересованными взглядами стражников и в тот же миг увидел впереди подозрительного незнакомца.

Тот шел спокойно, уверенно и по всем повадкам был типичный повар, так что Айн почувствовал укол сомнения. В одной руке толстяка был небольшой поднос с накрытым серебряной крышкой блюдом.

Вместо того чтобы идти дальше прямо, он свернул к двери для слуг, чем окончательно смутил Айна.

А затем сына полководца озарило: через комнату для прислуги можно пройти в лакейскую, оттуда — в покои камердинера наследника Тори, а там уже и до покоев самого принца рукой подать, и миновать «повару» придется только двоих стражников!

— Стой! — крикнул Айн.

Как только крик разнесся по дворцу, несколько воинов кинулись к толстяку. «Повар» быстро скользнул в ближайшую дверь.

Когда сын полководца ворвался туда, подозрительный тип уже лежал на полу, хрипя и изрыгая проклятия. Слабо шевеля рукой с длинным стилетом, «повар» грозил всем вокруг, что их немедля заберет к себе Хаос, а в живот ему была воткнута алебарда черноусого охранника.

— Как вы узнали? — поинтересовался воин у Айна.

— Почуял, — пожал плечами тот.