Бог Света (Князь Света) (др. перевод)

Приверженцы называли его Махасаматман и говорили, что он был богом. Он, однако, предпочел отбросить Маха-и-атман и называл себя Сэмом. Он никогда не уверял, что он бог, но никогда и не говорил, что он не бог. Обстоятельства были таковы, что никакое признание не могло бы принести пользу. А молчание могло.

Поэтому он был окружен тайной.

Это было в сезон дождей…

Это было во время великой сырости…

В дни дождей поднялись их молитвы, и не от перебирания узлов молитвенных шнуров, не от верчения молитвенных колес, а от большой молитвенной машины в монастыре Ратри, богини Ночи.

Высокочастотные молитвы были направлены вверх через атмосферу и дальше, в то Золотое Облако, называемое Мостом Богов, которое окружает весь мир, выглядит как бронзовая радуга в ночи и является местом, где красное солнце становится оранжевым в середине.

Некоторые монахи сомневались в ортодоксальности этих технических молитв, но машина была построена и пущена в ход Ямой-Дхармой, падшим Небесного Города; и, говорили, он много веков назад построил мощную громовую колесницу Бога Шивы: эта машина летала через небо, оставляя за собой сгустки огня.

Несмотря на то, что Яма впал в немилость, он все еще считался непревзойденным мастером, хотя Боги Города, без сомнения уморили бы его реальной смертью, если бы узнали о молитвенной машине. Но нет также никакого сомнения в том, что они уморили бы его реальной смертью и без молитвенной машины, если бы он попал под их опеку. Каким образом он уладит этот вопрос с Богами Кармы — это уж его дело, но никто не сомневался, что он найдет пути, когда настанет время. Он был вполовину так же стар, как и сам Небесный Город, а едва ли десяток Богов помнил, как было основано их жилище. Все знали, что он был мудрее Бога Куберы в областях Мирового Огня. Но это были меньшие его Атрибуты. Он был более известен другими сторонами, хотя мало кто из людей говорил о них. Высокий, но не чрезмерно, крупный, но не тяжелый, он двигался медленно и плавно. Он носил красное и говорил мало.

Он ухаживал за молитвенной машиной, и гигантский металлический лотос, который он поставил на крыше монастыря, вертелся и вертелся в своем гнезде.

Легкий дождь падал на здание, на лотос и на джунгли у подножия гор. За шесть дней Яма выпустил много киловатт молитв, но статика уберегала его от того, чтобы услышали Наверху. Он шепотом взывал к более известным из обширного потока божеств, обращаясь к их наиболее выдающимся Атрибутам.

Раскат грома ответил на его просьбы, и маленькая обезьянка, помогающая Яме, хихикнула.

— Твои молитвы и твои проклятия действуют одинаково, господин Яма, — комментировала она. — Можно сказать, никак.

— Тебе понадобилось семнадцать воплощений, чтобы дойти до этой истины? — сказал Яма. — Тогда понятно, почему ты все еще обезьяна.

— Вовсе нет, — сказала обезьяна, которую звали Тэк. — Мое падение, хоть и менее эффективное, чем твое, не включало элементов личной злобы со стороны…

— Заткнись! — сказал Яма и повернулся спиной к обезьяне.

Тэк понял, что, видимо, коснулся больного места. В попытке найти другую тему для разговора, он подбежал к окну, прыгнул на широкий подоконник и уставился вверх.

— На западе прорыв в облачном покрытии, — сообщил он.

Яма подошел, проследил по направлению взгляда Тэка, нахмурился и кивнул.

— Да. Оставайся здесь и сообщай мне. — И он подошел к панели управления.

Лотос наверху перестал вращаться, а затем повернулся к пятну чистого неба.

— Прекрасно, — сказал Яма. — Мы что-то получаем.

Под ними, в подземельных кельях монастыря был получен сигнал и тоже начались приготовления к приему гостя.

— Облака снова сомкнулись, — сказал Тэк.

— Теперь это уже неважно! Мы загарпунили нашу рыбу. Она идет из Нирваны в лотос.

Еще один удар грома, и дождь как град застучал по лотосу. Змеи голубых молний свивались, шипя, над вершинами гор.

Яма замкнул последнюю цепь.

— Как ты думаешь, он снова будет в своей плоти? — спросил Тэк.

— Иди, чисти бананы своими лапами!

Тэк решил, что его отпускают, и вышел из комнаты, оставив Яму закрывать машину. Он прошел по коридору и вниз по широкой лестнице. Дойдя до площадки, он остановился, услышав голоса и шарканье сандалий; к нему шли со стороны холла.

Он без колебаний вскарабкался на стену по резьбе, изображающей пантер и слонов. Поднявшись на балку, он отклонился в глубокую тень и неподвижно ожидал.

Через арку прошли два монаха в темно-красных мантиях.

— Почему она не расчистила небо для них? — спросил один.

Второй, постарше, более тяжелого сложения, пожал плечами.

— Я не настолько мудр, чтобы отвечать на такие вопросы. Она в тревоге, это ясно, иначе она никогда не даровала бы им это святилище и Яме — его использование. Но кто может указать границы ночи?

— Или настроение женщины, — сказал первый. — Я слышал, что даже жрецы не знали о ее появлении.

— Возможно. Но в любом случае, это кажется хорошим предзнаменованием.

— Похоже, так.

Они прошли через другую арку, и Тэк прислушивался к их шагам, пока они не затихли совсем.

Но он все еще не оставлял своего насеста.

«Она», о которой упоминали монахи, могла быть только самой богиней Ратри, почитаемой орденом, которому было дано святилище последователей Сэма Великодушного, Светлейшего. Теперь Ратри тоже была в числе отпавших от Небесного Города и носила смертную плоть. У нее всегда были причины злиться по всякому поводу, и Тэк понимал: ее приняли в дарованное святилище, но в соглашение не входило ее личное присутствие. Это могло подвергнуть опасности возможность ее будущего восстановления, если слово об этом дойдет до надлежащих ушей. Тэк вспомнил, как темноволосая красавица с серебряными глазами ехала в лунной колеснице из эбенового дерева и хрома, запряженной черными и белыми жеребцами; ее охрана тоже была черная и белая. Она поднималась по Небесному Проспекту и соперничала в славе с самой Сарасвати. Сердце Тэка заколотилось в волосатой груди. Он снова видел ее. Однажды, очень давно, в счастливые времена и в лучшем теле он танцевал с ней на балконе под звездами. Это длилось всего несколько секунд. Но он вспомнил об этом; тяжелое дело — быть обезьяной и иметь такие воспоминания.