Невеста Человека-лошади

Лорд Дансени

Невеста Человека-лошади

В начале двухсотпятидесятого года своей жизни кентавр Шеппералк подошел к золотому ларцу, в котором хранилось сокровище кентавров, и взял оттуда амулет, который его отец, Джишак, в годы своей славы выковал из горного золота и огранил опалами, добытыми у гномов; Шеппералк надел амулет на запястье, и не говоря ни слова, вышел из пещеры матери. А еще он взял с собой горн кентавров, тот знаменитый серебряный горн, который в свое время возвестил о сдаче семнадцати городов Людей и в течение двадцати лет ревел у стен звездного пояса при Осаде Толденбларны, цитадели богов, когда кентавры вели свою невероятную войну и не были побеждены силой оружия, но медленно отступили в облаках пыли перед последним чудом богов, которое Те произвели в Своем отчаянии, использовав Свое абсолютное оружие. Шеппералк взял горн и зашагал прочь, а его мать только вздохнула и позволила ему уйти. Она знала, что сегодня он не будет пить из потока, ниспадающего с террас Варпа Нигера, внутренней земли гор, что сегодня он не будет дивиться закату и затем не помчится назад в пещеру, чтобы уснуть на ложе из тростников у берегов реки, неведомой Людям. Она знала, что произошло с ее сыном, потому что когда-то давным-давно это случилось с его отцом, и с Гумом, отцом Джишака, и с богами. Поэтому она только вздохнула и позволила ему уйти.

Но он, выйдя из пещеры, которая была его домом, впервые переправился через небольшой поток, и обогнув скалы, увидел раскинувшийся внизу мир. И ветер осени, которая золотила мир, мчась по склону горы, обжег холодом голые бока кентавра. Шеппералк поднял голову и фыркнул.

«Я теперь человек-лошадь!» – громко выкрикнул он; и прыгая со скалы на скалу, он помчался по долинам и пропастям, по краям и гребням лавин, пока не спустился в самые дальние равнины, навек оставив позади Атраминарианские горы.

Его целью была Зретазула, город Сомбелен. Как легенда о жестокой красоте Сомбелен и о чудесной ее тайне пришла из нашего мира в дивную колыбель расы кентавров, Атраминарианские горы, мне не ведомо. И все же в крови человека бывают приливы и древние течения, скорее всего, так или иначе связанные с сумерками, которые приносят ему слухи о красоте из самой дальней дали, как обнаруживаются в море растения, принесенные с еще не открытых островов. И этот прилив, действующий в крови человека, приходит из дивных краев его прародины, из легенд, из древности; он уводит человека в леса и в холмы; он пробуждает звуки древних песен. Так что, может быть, волшебная кровь Шеппералка потянулась в тех одиноких горах на дальнем краю мира к слухам, о которых знали только туманные сумерки и тайну которых доверяли только летучим мышам; ведь Шеппералк был куда ближе легендам, чем любой человек. Уверен, что он с самого начала направлялся в город Зретазула, где Сомбелен жила в своем храме; хотя весь белый свет, все его реки и горы пролегли между домом Шеппералка и городом, который он искал.

Когда ноги кентавра впервые коснулись травы этой мягкой плодородной почвы, он выхватил на радостях серебряный горн, он скакал и кружился, он носился по лугам; мир снизошел на него подобно деве с зажженной лампой, как новое и прекрасное чудо; ветер смеялся, давая Шеппералку дорогу. Он нагнул голову, чтобы быть ближе к ароматам цветов, он подпрыгнул, чтобы быть ближе к невидимым звездам, он мчался через королевства, одним скачком перепрыгивая реки; как я поведаю Вам, живущим в городах, как я поведаю Вам, что он чувствовал, когда мчался вперед? Он чувствовал в себе силу, подобную силе твердынь Бел-Нарана; легкость, подобную легкости тех тончайших дворцов, которые волшебный паук возводит меж небесами и морем на побережьях Зита; стремительность, подобную стремительности птицы, мчащейся с утра, чтобы спеть среди шпилей какого-то города прежде, чем их коснется дневной свет. Он был верным спутником ветра. Радость его была подобна песне; молнии его легендарных родителей, младших богов, начали смешиваться с его кровью; его копыта стучали по земле. Он примчался в города людей, и все люди вздрогнули, ибо еще помнили древние мифические войны и теперь боялись новых сражений и страшились за судьбу человеческой расы. Нет, Клио не описывала этих войн; история не знает их, но что из этого? Не все мы сидели у ног историков, но все слушали сказки и мифы на коленях матерей. И не было никого, кто не испугался бы странных войн, когда люди увидели наяву Шеппералка, скачущего по общим дорогам. Так он миновал один город за другим.

Ночью он останавливался на отдых в тростниках у болот или лесов; перед рассветом он поднимался, торжествуя, и долго пил воду в темноте, и окунувшись в поток, мчался на какую-нибудь вершину, чтобы встретить восход солнца, и послать на восток радостную весть своего ликующего горна. И вот! Восход солнца пробуждался от шумного эхо, и равнины освещались наступлением нового дня, и лиги текли, как вода, льющаяся с вершин, и его веселый спутник, громко смеющийся ветер, и люди, и страхи людей, и их маленькие города; и затем огромные реки, и пустоши, и огромные новые холмы, и затем новые страны за ними, и множество городов людей, и рядом тот же старый друг, великолепный ветер. Королевство за королевством оставались позади, а дыхание ветра было рядом. «Это ли не дивно – скакать по доброй земле в юности», сказал молодой человек-лошадь, кентавр. «Ха, ха, ха», рассмеялся ветер холмов, и ветер равнин ответил ему.

Колокола звонили в ужасных башнях, мудрецы сверялись с пергаментами, астрологи искали знамений у звезд, старики делали осторожные предсказания. «Разве он не быстр?» – говорили молодые. «Как он счастлив!» – говорили дети.

Ночь за ночью приносили ему сон, и день за днем озаряли его скачку, пока он не прибыл в страны Аталонианцев, которые живут у границ мира, и от них он примчался в легендарные страны вроде тех, в которых он вырос по другую сторону мира, и которые лежали на самом краю мира и смыкались с вечными сумерками. И там могучая мысль достигла его неутомимого сердца, ибо он знал, что теперь приблизился к Зретазуле, городу Сомбелен.

День подходил к концу, когда он достиг цели, и облака, расцвеченные вечером, катились по равнине перед ним; он влетел в их золотой туман, и когда они скрыли мир от глаз кентавра, мечты пробудились в его сердце, и он романтично обдумал все те слухи о Сомблен, которые достигали его ушей, ибо существует сродство всего невероятного. Она обитала (сказал вечер по секрету летучим мышам) в небольшом храме на берегу одинокого озера. Роща кипарисов заслоняла ее от города, от Зретазулы, где сходятся все пути. И напротив храма стояла ее гробница, ее печальный приозерный склеп с открытой дверью, чтобы ее удивительная красота и столетия ее юности никогда не вызвали среди людей убеждения, что прекрасная Сомбелен бессмертна: ибо только ее красота и ее происхождение были божественны.

Ее отец был полу-кентавр, полу-бог; ее мать была дочерью пустынного льва и Сфинкс, наблюдавшей за пирамидами; – она была более таинственна, чем Женщина.

Ее красота была как сон, как песня; тот сон о вечной жизни снился волшебным росам, та песня пелась в неком городе бессмертной птицей, унесенной вдаль от родных берегов штормом в Раю. Рассвет за рассветом в сказочных горах и закат за закатом не могли сравниться с ее красотой; ни светлячки не ведали о ее тайне, ни все ночные звезды; поэты никогда не пели о ней, и вечера не знали ее смысла; утро тщетно завидовало тайне, тайна была скрыта от возлюбленных.

Она была девственной, безбрачной.

Львы не смогли добиться ее, потому что боялись ее силы, и боги не осмеливались любить ее, потому что знали, что она должна умереть.

Это и прошептал вечер летучим мышам, это и было мечтой в сердце Шеппералка, когда он галопом вслепую летел сквозь туман. И внезапно под его копытами во тьме равнины появилась расселина в легендарных странах, и Зретазула скрывалась в расселине, и купалась в вечерних лучах солнца.

Стремительно и осторожно он спустился к верхнему краю расселины, и вошел в Зретазулу внешними воротами, которые отворяются к звездам, и пронесся внезапно по узким улицам. Многие выскакивали на балконы, когда он, громыхая копытами, скакал мимо, многие высовывали головы из сияющих окон, как сказано в древней песне. Шеппералк не останавливался, чтобы принимать поздравления или отвечать на вызовы с военных башен, он пролетел вниз через земляные ворота подобно удару молнии своих родителей, и, подобно Левиафану, прыгнувшему к орлу, он ступил в воду между храмом и гробницей.