Ледяное сердце (СИ)

Романовская Ольга

Ледяное сердце

Глава 1

Убийство — часть их жизни. Едва заметное дуновение — движение. Они, как и все ночные охотники, передвигаются стремительно. Быстро осмотреться, втянуть в себя воздух, почувствовать тонкий, едва уловимый запах жертвы; он у каждой разный: от кого-то пахнет молоком, от кого-то — дешевым спиртным. Девушки часто благоухают розами: они любят душиться розовой водой. Он не любил розовой воды: она портила обоняние, мешала ощутить тепло струящейся под покровом кожи крови — такой приятной, солоноватой на вкус.

Вот она, беспечная жертва — заблудившийся охотник или неосторожная парочка, предавшаяся любви на лоне природы. Он слышит их шумное дыхание, неровное биение их сердец.

Тень мелькает от дерева к дереву.

Вам бы насторожиться, голубки, оторваться на время от жарких тел друг друга и прислушаться. Хотя, что вы можете услышать, ведь он ступает неслышно, разве что чуткий слух косули различит его поступь. Но вы так заняты собой, что ничего не замечаете.

Ночь — его любимое шелковое покрывало, в которое он обертывается каждый раз, когда голод берет за горло. Охотиться днем запрещает закон, но ночью лес становится его территорией.

Жаркий блеск сосредоченных красно-коричневых глаз. Мышцы напрягаются, волна дрожи проходит от шейных позвонков до кончиков пальцев. Еще одно мгновение — и прыжок.

Убивать нужно быстро, нанося один единственный удар. Он никогда и не наносил больше, его жертвы умирали без предсмертного крика, едва соприкоснувшись с поцелуем вампира.

Эйдан любил, когда ему попадались парочки: тогда он мог поделиться с Ульрикой. Он привык, что она всегда была рядом, что их тени переплетались под покровом ночи, как потом их тела после сытного пиршества, прямо там, рядом с этими выпитыми до дна глупыми людишками.

Ульрика… Она была гибкой, как кошка, и во взгляде у нее было что-то кошачье, недаром она так ловко загоняла в ловушку целые купеческие караваны. С такой напарницей нечего было волноваться за завтрашний день, когда у них заканчивались запасы еды, Ульрика просто надевала свое белое платье и, поцеловав Эйдана, отправлялась на охоту. Помниться, он все время спрашивал, почему она выбрала маркий белый цвет, а Ульрика каждый раз с усмешкой отвечала:

— Потому что люди считают его цветом невинности.

И она выглядела невинной, будто непорочная незамужняя дева, в своем белом платье с газовым шарфиком на шее, стыдливо прикрывавшим грудь.

Ульрика заплетала волосы в две длинные косы и укладывала их на затылке, потом доставала из сундука дорогие кожаные ботинки (обычно она ходила босиком, ее ногам не страшны были царапины и занозы) и уходила в деревню.

Она любила рисковать, выбирала самое людное место, завязывала знакомство с каким-нибудь мужчиной, позволяла ему приволокнуться за собой, а потом в ночных сумерках звала прогуляться на сеновал, где вместо обещанной ласки дарила смертельный поцелуй.

Покончив с одним, Ульрика перебиралась на другой край деревни, и история повторялась, только на этот раз она разрешала ничего не подозревающей жертве снять со своей шеи платок и чмокнуть себя в щечку. Этого Ульрика не выпивала, а, до последней капли собрав кровь в стеклянный сосуд, относила возлюбленному.

Как же она умела обольщать, какой желанной казалась мужчинам, жаждавшим прикоснуться к ее плоти! Видели бы они ее, возвращающуюся домой по пустынным проселкам, с ботинками в одной руке и склянкой крови в другой, в забрызганном живительной алой влагой платье, с распущенными волосами цвета воронова крыла…

Ульрика умела быть кем угодно: наивной девственницей, опытной куртизанкой, смешливой озорной девчонкой, непреступной красавицей — лишь бы только мужчины пошли за ней. Возбудить желание — вот, что было ее главной задачей, вот на какой крючок она ловила своих жертв.

Но все же одной грани Ульрика не переступала — она никогда не позволяла «пище» притрагиваться к своему нагому телу. Стоило заигравшемуся мужчине в шутку или намерено засунуть руку ей за корсаж — как его настигал поцелуй смерти, за это она убивала, даже если не была голодна.

Ульрика иногда бывала в деревне и в часы мирной послеобеденной сытости, когда глаза ее утрачивали красноватый отлив, незаметный при свете свечей. Она питала слабость к мускусу и регулярно посещала торговца, снабжавшего ее этим товаром; взамен вампирша не трогала его и его семью.

Эйдан схватился за голову, сжал ее так, будто силился расколоть, разломить на части. Животный крик боли вырвался из его горла, и он ничком рухнул на траву рядом с Ульрикой. Она была в том же белом платье, в тех же серых кожаных ботинках, от нее так же пахло мускусом, те же ржавые пятна расплылись по истершейся от частых стирок ткани — но только у крови был другой запах, ее запах! Это не была кровь человека, это была кровь охотника, безжалостно убитого другим охотником. Ульрика не успела дойти до деревни — ее остановили три стрелы. Сразу три, будто одной было мало! Две в спину и одна в сердце, которое навсегда замолкло.

Ложь, что сердце вампира не может биться! Да, для простого смертного биение его едва различимо, но сердце истинного вампира, а не ожившего мертвеца, которому не спится в могиле, трепещет. Всего десяток ударов в минуту, но с какой надеждой иногда ждешь этих ударов! Как ждал их Эйдан, склонившись над безжизненным телом, но сердце Ульрики молчало.

Люди хотя бы могут поднести к губам друга зеркало — у него не было и этого. Было только отчаянье, тупое беспросветное отчаянье, которое вампир не мог выразить словами.

Когда он нашел ее, кожа Ульрики уже заиндевала, покрылась трупными пятнами — яд быстро расползался по телу. Возлюбленная лежала на боку, скрючившись, вытянув одну руку вперед. По-прежнему прекрасная, по-прежнему восхищавшая блеском своих волос — и отпугивавшая оскалом смерти, поцеловавшей ее побелевшие губы.

Кровь Ульрики блестела на примятой траве; он измазал ею лицо, растер ее по ладоням… Холодная кровь, остекленевшие глаза, остановившееся сердце.

В порыве надежды на чудо, вампир прильнул к губам Ульрики, попытавшись влить в нее частичку своих жизненных сил — но у заговоренных серебряных наконечников нет противоядия.

Труп стремительно разлагался, от него пахло прелой листвой.

Ульрика — всего лишь прах, отныне он остался один.

Эйдан слышал, как она звала на помощь, прибежал так быстро, как смог, но не успел, охотники уже сделали свое дело. Он искал их, метался по лесу, как раненый дикий зверь, в бессильной ярости оставляя зарубки от клыков на деревьях, но они взяли с собой жреца, вампир не мог подойти к ним и кружил, кружил, кружил, вбирая в себя их запах.

Потом он вернулся к Ульрике, лег рядом и долго-долго плакал, пугая своим воем лесных обитателей. Эйдану казалось, что он бы провыть так всю оставшуюся бесконечную жизнь. Бесконечную… Пока голод изнутри не разрушит тело, медленно, мучительно, постепенно. Он заслужил это, он не уберег ее.

Как, как они выследили ее? Они же всегда работали чисто, не оставляли следов.

Ульрика не была новичком, она сама могла бы многому научить окрестных вампиров. Только благодаря ее стараниям они пережили трудные времена, когда люди нанимали охотников для ночных облав. Люди такие наивные, полагают, будто вампиры не посмеют навестить их днем! Этим и пользовалась Ульрика, да и сам Эйдан пару раз убивал при свете солнца. Разумеется, они избегали горячих весенних и летних лучей, от остальных же прекрасно защищали волосы и одежда. Такие, как Ульрика, заманивавшие жертв при помощи женских чар, в солнечные дни мазали лицо специальным кремом; у любой уважающей себя вампирши был свой состав. И вот теперь баночка с кремом осталась, а Ульрики уже не было.

Говорил же он ей: не стоит так часто бывать в деревне!

Внутри него образовалась пустота, которую нечем было заполнить.

Эйдан собственными руками вырыл в могилу в мягкой осенней земле, трудился с особым упорством, пытаясь заглушить огонь, сжигавший внутренности.