Красные башни Содома

Валерий Вотрин

Красные башни Содома

Посреди ночи Господь воззвал по имени к Шемаие, сыну Михи, и тот пробудился. Недоуменно оглядываясь, сел он в своей постели и прислушался, и смотрел долго на свою спящую жену, думая, что это она шутит над ним, ее мужем. Но, подумав, решил он, что непохоже это на нее, не станет она дожидаться середины ночи, чтобы подшучивать над ним, мужем ее. Оставался только Господь. Ибо хоть никогда и не говорил Господь к самому Шемаие, знал Шемаия, как часто говорил Господь к избранникам Своим, пророкам и судьям, чтобы обратить пути народа Своего. Поэтому лег Шемаия и стал ждать, глядя, как постепенно сереет в окне край неба. В этот предрассветный час в городе уже началось движение, торговцы торопились занять место на рынке, и слышно было, как сердито кричат их верблюды. Вот уже и торговцы прошли, и рассвело совсем, а Господь все не говорил к Шемаие. И задремал он, и успел увидать какой-то сон, как вдруг голос громко позвал его: Шемаия, сын Михи! Он тут же проснулся, прокашлялся и тихо, чтобы не разбудить жену, сказал: говори, ибо слышит раб Твой. Голос продолжал: наутро пойдешь и сядешь у ворот. И пойдут мимо двое, и встретишь их, и приведешь в свой дом, хотя бы сопротивлялись они и отказывались. И там накормишь их, и дашь им воды, и положишь у себя. На этом голос умолк, и Шемаия только напрасно ждал продолжения. Когда же понял он, что это все, то торопливо проговорил: так, Господи, сделаю, как Ты сказал. Можно было и промолчать, но Шемаия знал, что нужно придерживаться формы. Проснулась жена, увидела, что он бодрствует, сказала: ты чего не спишь, Шемаия? Но он не ответил ей, весь полный недавним переживанием, встал, пошел на двор ополоснуть лицо и тут тихонько и изумленно посмеялся. Вот, и к нему говорил Господь, к самому ничтожному из рабов Своих. И хоть пророком Своим не сделал, не послал изрекать грозное на города и языки, а дал всего только поручение встретить каких-то двоих… И тут осенило Шемаию, и понял он, что сии двое суть Ангелы Господни, и идут они истребить это место за грехи его. И сел Шемаия. Жена вошла, спросила: ты чего сидишь тут, Шемаия? Иди, кушанье поспело. И шел Шемаия, и ел, и был весьма задумчив.

Ему отчасти льстило то, что Господь полагает его праведником. И впрямь, почему бы ему не называться так? Заповеди Господни он чтит, чтит и Господа Бога своего. Живет в скромности, и семью свою держит в послушании, хотя дочери, эти вертихвостки… А главное, не участвует в постыдных сборищах жителей города, людей сугубо развратных, а когда приглашают на них, не идет, ежедневно страдая и мучаясь в душе при взгляде на дела их беззаконные и неистово развратные. И вот до чего дошло: Господь вознамерился покарать город, ибо вопль о жителях его к Нему, несомненно, велик.

А сколько раз он сам, распалившись в душе, присоединял свой голос к этому воплю, думал Шемаия, идя к воротам. Сколько раз взывал: доколе, Господи, будешь терпеть бесстыдство сие. Сколько раз унывал в душе, видя свое одиночество в кругу беззаконников. Знакомыми улицами проходя через город, он другими глазами взирал на него. Ему где-то было досадно, что Господь не возложил на него удел пророка. А хорошо было бы сейчас встать на площади, и повысить голос свой на всю площадь, и крикнуть: теперь ты будешь разрушен, город, и близки дни разрушения твоего! Крикнуть: отныне и вовеки будет истреблено место сие! Крикнуть… Но прекрати, прекрати досужествовать мыслью, Шемаия, одернул он сам себя. Господь, наверно, знал, что делал. Ты же радуйся, что стал малым сим орудием Его произвола.

Пребывая глубоко в мыслях своих, подошел он к воротам и сел там. У ворот, как всегда, было людно, в город заходили торговые караваны, и торговые же караваны выходили из города. И, облеченный своим новым знанием, радовался Шемаия за караваны, что выходили, и скорбел о тех, что зашли.

Много людей проходило мимо Шемаии. Среди них были знакомые его и незнакомые ему; разные. Одни шли в город. Другие шли из города. Но те, кого ждал Шемаия, не проходили. Он же продолжал сидеть, ибо терпение его было весьма велико. И кроме того, всякий знал, что Господь, Он такой. Сказал — и сделает. Так что сидел Шемаия, ждал.

Между тем вся жизнь города проходила перед глазами Шемаии. Шли пастухи со стадами. Шли женщины с кувшинами. Шли старейшины. Шли нищие. Шли купцы. Шли воины. Шли в город. Шли из города. Здоровались с Шемаией. Не здоровались с Шемаией. Но всяк замечал, что сидит Шемаия у ворот, ждет кого-то.

Так просидел он до полудня, и вот солнце печет, и даже тень от ворот не спасает. И не выдержал Шемаия, взмолился к Господу в душе, говоря: я сделал так, как Ты сказал. И вот, под солнцем жду и изнемогаю, а посланники Твои не идут. Но Господь молчал, и посланники не шли. И стал Шемаия думать о городе.

Вместе со всей семьей переехал он сюда когда-то, и город пришелся ему по душе — большой, славный, хорошо укрепленный. Были, правда, и другие города, побольше и пославней, куда можно было притечь. Но он выбрал из всех этот и не пожалел. Большой и богатый город, средоточие купцов и менял, и рынок его — самый большой в этих землях.

Что же до жителей, то поначалу нравы их не показались ему очень уж дикими. Такими же были нравы и в других землях. Возможно, они и его прельстили бы. Но он был иначе воспитан и вежливо отклонил предложения. А с возрастом вообще становишься суровее, смотришь на окружающее с негодованием, за которым скрывается некоторая зависть.

Если уж так разобраться, думал дальше Шемаия, то неплохой это город. И люди неплохие. В больших городах вон и грехов гораздо больше, и люди хуже, беззаконнее. Да там и почва для беззакония богаче. Вон как в книгах про это написано, про Вавилон написано, про Ниневию, про Иерусалим, — и все это города не чета этому, города огромные, многолюдные, славные. Воистину великие города в очах Господа. И грех их тоже велик в Его очах. В книгах Господь вон что про них говорит — читать страшно! А поди ж ты, по-настоящему ополчился лишь на это место и истребителей Своих наслал.

Да ты же сам, Шемаия, присоединял свой голос к общему воплю, оборвал он сам себя. Сам же взывал: доколе, Господи. И так далее. Ты что, Господа всерьез не принимал? Уж не сомневайся, когда бы были в том же Иерусалиме праведники, взывающие что ни день к Господу об истреблении града сего, уже не стоял бы тот град великий, и был бы истреблен, и погиб бы. А так все довольны, никто не взывает, а Господь Своими делами занят, очень Ему надо серу да огонь почем зря тратить.

Тьфу ты, Шемаия, плюнул он сгоряча, в сердцах на самого себя. Вот до чего додумался. Воистину говорят, праздноумие — грех. Это и праведный ум доведет до преисподней, не без гордости подумал он.

Тем временем день клонился к закату, и Шемаия начал уже волноваться, что ворота закроются, прежде чем придут те двое. И еще стал беспокоиться он, что они уже прошли, и миновали его, и сейчас дожидаются его в городе, и сердятся, и ходят туда-сюда. И было поднялся Шемаия, чтобы броситься в город, как вот, идут те двое по дороге.

С радостью бросился навстречу им Шемаия, и поклонился до земли, и приветствовал их. Были те двое Ангелов Господних запылены и выглядели устало и были даже чем-то недовольны, точно незадолго до этого повздорили друг с другом и теперь старались друг на друга не смотреть. И думал Шемаия, что будут они отказываться идти с ним, и приготовился их сильно упрашивать, но они тут же согласились идти с ним и вошли в город, а солнце в то время уже заходило. И когда вел своих гостей по улицам Шемаия, то думал и боялся, что жители города, люди неистово развратные, завидят их идущими по улицам и придут, чтобы познать их. Ну уж нет, думал Шемаия, ведя гостей своих по улицам. Я лучше дочерей своих отдам им, эти вертихвостки того стоят. А зятья мои, тюти, ничего и не скажут.

Приведши в дом, он усадил их и испек им хлебы, и они ели в молчании. И когда поели, предложил им лечь и отдохнуть, думая в это время: вот, час настал, и сейчас придут от всех концов города требовать гостей моих. И пошел Шемаия и сказал дочерям своим, чтобы они не ложились, ибо могут скоро понадобиться. В это время послышался шум под окнами, и вот стоят люди и выкликают его имя. Он выглянул в сильном волнении, ибо случилось все, как он думал, и один из людей, стоящих под окнами, крикнул: что за двоих привел ты сегодня, Шемаия? Кроме тебя, никто не польстится на них. И разошлись, хохоча. И пошел Шемаия к гостям своим, боясь, не услышали ли, что говорят про них, не обиделись ли, но гости его уже спали. И шел Шемаия спать же.