Колымский тоннель

-- Ну да, -- Краснов без веры усмехнулся. -- Есть только один незыблемый общественный закон:

законы создаются ради исключений.

-- Ладно, -- Такэси вежливо показал тоном нетерпение, -- не будем отвлекаться на теорию. Давай

верить друг другу, иначе ни о чем не успеем договориться. Идет?

Его тон был так тревожно-настойчив, что у Краснова пропало желание сохранять достоинство

капитана госбезопасности. Пахло спасением шкуры -- этот запах он знал уже десять лет, с тридцать

восьмого, когда юным лейтенантом делал свои первые ошибки.

-- Хорошо, -- Краснов быстро кивнул, -- веди игру.

-- Для простоты, -- предложил Такэси, —- говорить будем только мы с тобой, а остальные будут

подсказывать. Идет?

Все кивнули строго, Светлана -- рассеянно, не отрываясь от окна.

-- Сначала я расскажу о нас, -- сказал Такэси. -- Потом -- ты о вас. Идет?

Краснов кивнул. Ему начинала нравиться хватка Кампая.

-- Староверство у нас запрещено, -- начал Такэси.

-- Не пугай человека, -- возразил Иван.

-- Пугай, не пугай, -- не согласился Такэси, -- а все, что за рамками досуга, у нас практически вне

закона. Вот у вас, Краснов, как со староверством?

-- Было время, -- сказал Краснов, -- притесняли за веру. До самосожжений доходило. Сейчас

староверов у нас в основном не трогают. Свобода совести. Хотя, конечно, есть запрещенные

религии. Подпольные секты. Иеговисты, адвентисты...

-- Да, у вас полегче, -- позавидовал Такэси. -- А у нас... Первый раз попадешься на староверстве -

- месяц без работы. Второй -- три месяца! С третьего раза считают рецидивистом, дают целый год!

-- Как это -- без работы? -- Краснов растерялся.

-- А вот так, -- Такэси говорил веско и горько. -- Тесная одиночка, еда до отвала и больше -- ни-

че-го! Больше десятка упражнений не сделаешь, такая теснота. Притом садят в каком-нибудь

оживленном месте, а окно с односторонней видимостью.

-- Это как?

-- Ты видишь, как люди работают, а они тебя -- нет. За два месяца умом трогались,

представляешь?

-- Нет! -- воскликнул Краснов с полной искренностью.

-- Вот именно, -- Такэси вздохнул. -- Если попадемся, нас упекут на год, а вам для начала по

месяцу дадут. Правда, приезжим дают полное одиночество и без окна. Чтобы лучше усваивались

законы. А законы весь месяц талдычат по трансляции.

-- Ну, законы мы и так выучим, -- сказал Краснов. -- А сажать-то нас не за что: мы в бога не

верим.

-- Погоди, погоди, -- Такэси нахмурился, -- бог при чем? За бога не посадят, веруй ты хоть в

загробную жизнь, хоть в амулет, можешь даже в абсолютный ген... При чем тут вера?

-- За что же тогда у вас староверов сажают? Не понял...

Некоторое время Такэси молчал, соображая. Молчали и остальные.

-- Кажется, мы одно слово по-разному понимаем, -- решил наконец Кампай. -- Ты вкладываешь в

староверство некий религиозный смысл... Объясни, пожалуйста.

-- Староверы, -- объяснил Краснов, -- это православные христиане, только в обрядах у них кое-

что по-другому и Священное Писание кое в чем толкуют...16

-- Понятно, -- перебил Такэси. -- У нас иначе. По-нашему, старовер -- это любой человек, который

уверен, что старые знания могут быть использованы производительно.

-- А разве нет?

-- В производительных отраслях -- конечно, да, -- согласился Такэси, -- но ими староверство не

занимается. Нам интересно, какая ВООБЩЕ была раньше культура. Что писали в книгах, какие были

законы, обычаи... Вот то же название нашей Лабирии -- откуда?

-- Вы изучаете историю, -- сказала Светлана, оторвавшись от окна. -- У вас запрещена история?

-- Гм, -- Такэси смутился, его староверы потупились. -- Прости, Светлана, мое замечание носит

вынужденный характер... Это слово... гм... ну, "история"... оно у нас имеет... м-м-м, ну, неприличный

оттенок, понимаешь?

-- Короче, -- Иван, краснея, решился, -- если говорят, что человек рассказывает истории или

занимается историями, это характеризует его с самой дурной стороны. Понимаешь?

Светлана широко раскрыла глаза. Потом сердито сощурилась.

-- Не понимаю и понимать не хочу. Я имею диплом учителя истории общеобразовательной

школы второй ступени! История -- это, мальчики, наука, без которой человек...

К концу своей короткой речи она говорила все тише и печальнее и остановилась, не договорив.

-- Вот так история, -- пробормотал Краснов.

-- Не выражайся при даме, -- Светлана скорбно усмехнулась. И отвернулась к окну.

Вагон пролетал как раз над широкой рекой.

-- Колыма, -- сообщил Иван.

-- А Дебин есть? -- спросил Краснов. Он там бывал в одном лагере.

-- Есть, -- ответил Иван.

-- А что это в воде? -- Светлана угрюмо кивнула на длинные гирлянды поплавков, стоящие вдоль

течения. -- Рыбу ловят?

-- Это электростанция, -- живо сказал Иван. -- Их везде полно. Эти, большие -- для серьезной

энергетики. А есть временные, переносные. Достал из сумки, бросил в ручей -- брейся. Или -- свет в

палатке...

Река давно осталась позади. Вдоль идеально прямой трассы мелькали ближние сопки, плыли

дальние, помахала длинными лопастями очередная стая ветряков.

Светлана молчала мрачно, и все по этому поводу поглядывали на Такэси. Постепенно даже

Краснов, незаметно для себя, признал за ним право на решающий голос.

-- Хозяйка, -- сказал наконец Кампай, -- ты не обижайся, если уже можешь.

Светлана коротко пожала плечами и не ответила.

-- Я понял вот что, -- продолжал Такэси. -- Вероятно, то, что ты называешь... историей, это и есть

наше староверство.

-- Браво! -- ответила она резко. -- Дождалась!

-- Не обижайся, -- повторил Кампай. -- Ты пойми: то, что для тебя профессия, для нас --

запрещенное любительство.

-- Как браконьерство, что ли? -- вмешался Краснов.

-- Вот-вот-вот! -- Кампай обрадовался. -- Именно браконьерство!.. Кстати, браконьерство -- это и

у вас связано с убиванием животных?

-- Рассказывай! -- Светлана кивнула. -- Кажется, это главное.

Она окончательно отвернулась от окна и уставилась на Кампая. Красновскую телогрейку она

сбросила, осталась в халате на голое тело. Но Краснов давно забыл ревновать. Он тоже

сосредоточился на будущем рассказе Такэси. Не то чтобы у капитана были основания для особой

любви к истории, но такой полный запрет на неѐ, равный запрету на браконьерство, казался ему

занятным. Впрочем, всѐ касаемое самосохранения казалось Краснову занятным, и с годами интерес

усиливался.

-- Дело это новое, -- начал Такэси. -- Не наберется и десятка лет.

-- Он первым начал! -- Ганс Христиан указал на Такэси. Тот скромно бросил: "Это неважно" и

продолжал: -- Так совпало, что в библиотеке Минспроса, где я работаю, как и во всякой приличной

библиотеке, время от времени разбирают и чистят хранилища. Естественно: какие-то книги морально

стареют, иные вообще никто не читает, самые читаемые приходят в негодность... И всегда -- я имею

в виду старые, солидные хранилища -- есть такие углы, до которых ни у кого не доходят руки...

Пришел я в Минспрос, молодой и энергичный специалист. Как водится, для начала поручили самую

пыльную работу, по принципу: сладкое -- на закуску. Но я начал не с краю, а с самого дальнего угла.

Туда, по-моему, нога человека ступала только раз, когда вносили эти сокровища... И вот результат: я

-- старовер, они -- староверы, мы везем вас, неизвестно откуда взявшихся, и думаем, как бы вас

спрятать.

-- А зачем нас прятать? -- Светлана стала еще мрачнее. -- Я-то думала -- Магада-а-ан!.. Не хочу

прятаться! Всю жизнь меня прячут -- упрятывают. Одним глазом видела этот Магадан...