Вспомни о Флебе

ро окажешься по ту сторону жизни. - Геронтократ запыхтел и скользнул взглядом по Бальведе. Агент сквозь опущенные ресницы разглядывала прикованного к стене мужчину. - Пойдемте, мисс Бальведа. - Амахайн-Фролк повернулся и взял женщину под руку, чтобы проводить из камеры. - Присутствие этого... этой твари куда более противно, чем запах камеры.

И тут Бальведа подняла взгляд на узника. Игнорируя министра-карлика рядом с ней, пытающегося оттащить ее к двери, она посмотрела на узника ясными черными глазами и развела руками.

- Мне очень жаль, - сказала она.

- Вы не поверите, но это хорошо описывает и мои чувства, - ответил он, кивнув. - Пообещайте хотя бы, что сегодня вечером будете очень мало есть и пить, Бальведа. Мне будет очень приятно, если хоть кто-нибудь там, наверху, окажется на моей стороне... пусть даже мой злейший враг.

Ему хотелось сказать это провоцирующе-шутливо, но в голосе прозвучала только горечь, и он отвел взгляд от лица женщины.

- Обещаю, - сказала Бальведа и позволила министру проводить себя до двери. Голубой свет в затхлой камере померк. У двери она остановилась. Повернув, превозмогая боль, голову, он еще мог видеть ее. Летающий нож тоже здесь, в камере; возможно, он был тут все время, просто Оборотень не обращал внимания на парившее в полумраке тонкое и острое маленькое тело. Он посмотрел в темные глаза Бальведы. Летающий нож шевельнулся.

Целую секунду ему казалось, что Бальведа инструктирует машину убить его сейчас же - беззвучно и быстро, пока она сама загораживает обзор Амахайну-Фролку. Но аппарат лишь проплыл мимо лица Бальведы и вылетел в коридор. Бальведа подняла руку в прощальном жесте.

- Бора Хорза Гобучул, - сказала она, - я прощаюсь с вами.

Она быстро повернулась, сошла с платформы и вышла из камеры. Лестницу вытащили, и дверь захлопнулась. Резиновые уплотнения проскребли по грязному полу и коротко свистнули, сделав дверь водонепроницаемой. Узник еще мгновение смотрел на невидимый в темноте пол, а потом снова погрузился в транс, который изменит его суставы и сделает их такими тонкими, что он сможет освободиться. Но что-то в той торжественности, с какой Бальведа произнесла его имя, сокрушило его внутренне. Теперь он знал - если не знал уже давно, - что никакого спасения нет.

...топя их в слезах...

Легкие готовы были лопнуть. Рот дрожал, горло перехватывало, уши залило дерьмом, но он сумел расслышать сильный шум, увидеть свет, хотя было темно. Мышцы желудка сжимались, и ему приходилось крепко стискивать зубы, чтобы рот не начал хватать воздух, которого не было. Сейчас. Нет... вот сейчас он сдастся. Еще нет... но сейчас обязательно. Сейчас, сейчас, сейчас, в любую секунду он может капитулировать перед этим ужасным черным вакуумом внутри себя... ему надо дышать... сейчас!

Но прежде чем он успел открыть рот, его с силой, будто гигантским стальным кулаком, швырнуло на стену и ударило о камни. Он судорожным толчком выпустил из легких истощенный воздух. Тело вдруг стало холодным, а во все