Девятое имя Кардинены (СИ)

Она положила руку на холку коня, прыгнула ему на бок — по дамски, — обвела ногу вокруг крупа и уже сидя верхом, положила ладони ему на шею.

— Подайте мне одеяло и книгу, пожалуйста, а то забыла.

Томик она сунула за пояс, одеяло перекинула через конский хребет.

— Вообще-то это был чепрак, но не беда, обойдусь. Ехать близко.

— А ты где живешь?

— В эркском квартале. Квартиру снимаю в старых домах.

— Вот теперь я тебя узнал. Ты новая секретарша дяди Лона, а зовут Танеида, Тэйни Стуре, правда?

— Правда.

— Слушай, мы часто сюда выбираемся. Давай с нами кататься? Только не на раздетой лошади, а то я бояться буду.

Она рассмеялась беспечно.

— Хорошо.

Понемногу они привыкли быть рядом все свободные от работы дни. Бархата она подседлывала легким седлом со стременами, но не вставляла мундштука, обходясь одним наголовьем, и шпор не терпела: зачем портить сапоги себе и бока лошади? Конь и так слушается.

Ребята затевали состязания. Со стременами и трензелем, когда им всё же пользовалась, Тэйни ездила еще более рискованно, чем без них: умела и вспрыгнуть в седло на ходу, и стать на нем, балансируя руками, и перекатиться колобком через круп, и сделать «закидку» — не бросая стремени, опрокинуться с седла вбок, так что коса почти мела по земле, цепляя за тернии. Но коронный ее номер именовался «вывоз раненого трупа с поля боя». Как-то она соскользнула с Бархата на землю вялым комочком. Он отбежал было, но подумав, вернулся. Пихнул мордой — чуть шелохнулась. Еще толкнул, картинно недоумевая. Наконец, стал рядом на колени, ухватил за ворот рубашки (ткань затрещала) и стал затаскивать на себя в положении поперек. С некоторым усилием поднялся. Тэйни крутнулась и под аплодисменты всей братии утвердилась в седле, на ходу вдевая ногу в стремя.

— Только не втирай мне, что выездке тебя в Оксфорде учили, — смеялся Нойи. — Скорее уж в индейском цирке Буффало Билла.

— Мы с дедом ведь почти что лэнские жители.

— Там, жаря горных куропаток на вертеле, ты и фехтовать научилась?

Она округлила глаза в комическом ужасе:

— А про фехтование ты откуда знаешь?

— В клубе «Гармония» все тренеры о тебе байки рассказывают.

— Спорт — полезная вещь.

Впрочем, одним спортом ее таланты не ограничивались. Знала уйму разноязыких поэм и стихотворных речений; легко переходя с французского на древнегреческий и с латыни — на арамейский, любила накрыть собеседника макаронической фразой позатейливей и смотреть, как он из нее выкарабкивается.

Ее эскурсы в историю имели вид пестрых «дней минувших анекдотов»: льдинки от айсберга, крошки от пирога, бросаемые пичугам. Нойи довольно все же был искушен в науках, чтобы это чувствовать. Куда более озадачивало его, потомственного коневода, то, что Тэйни кое-что секла и в зооинженерии: родоначальники Обеян, Хадбан, Кохейлан, Сиглави, семья Идрицы, линия Нечетного, стати, масти, колена — все это при случае выстреливалось в собеседника единой очередью. Еще бы, изучишь селекцию, имея коня благородного, но загадочного происхождения (на расспросы отвечала, что еще в Британии землячество подарило).

Еще бывало, вдвоем с Нойи верхами заезжали на всхолмие, лицезрели, как остальные состязаются в стрельбе и вольтижировке. «Седой полковник» и Тэйни, золотая, смугло-розовая и синеглазая: он на дух не переносил кукол, предпочитал крепких бабешек, что сядут на орех своим тылом — и расколют, а иных эпитетов, кроме кукольных, для нее не находил.

Дан, самый изо всех глазастый, понял, куда дело клонится, раньше их обоих.

— Госпожа моя Тэйни, не одолжишь нам колечко с руки? — спросил во время одной из джигитовок.

Это обычай был такой: кольцо девушки бросали наземь, и всадники пытались на полном скаку его поднять. Победитель надевал ей кольцо и целовал в губы.

— Что же, бери, — сказала она храбро.

Дан потянулся было к тяжелому серебряному силту с ободом — виноградной лозой. Но она не дала, сняв другое, в виде золотой змейки.

— Трудненько будет его взять с земли.

— Ничего, лучше стараться будете.

Кажется, ребята мазали нарочно, гребли горстями один песок, пока не раззадорили самого полковника. Увы, ему не повезло еще хуже. Только нагнулся с седла — конь рванул вперед и едва не сронил с себя.

— Тоже мне галанты, — рассмеялась девушка. — Вольтижеры. Придется самой назад брать.

Она послала Бархата, на скаку вынимая ногу из стремени, прежде чем все прочие догадались, что она собирается делать. Перегибаться с седла она и не подумала: просто повисла на одном стремени и поводе, изогнувшись, как лук, кольцо будто само прыгнуло ей в руку — и вот она уже снова гарцует с золотом на пальце.

— Видно, не судьба вам, женишки. Кто хочет меня взять, должен во всем превзойти.

— Так ты девкой и помрешь, — с грустью промолвил кто-то из-за спин. — А если кто тебе так понравится, что хоть из одежек выпрыгивай, а талантами не весьма блещет?

— Такого я сама возьму!

Кончилось дело тем, что Нойи в одно из «дворцовых дежурств» зашел в закуток рядом с кабинетом Лона-ини, где Тэйни переводила очередной обзор со своего макаронского на чистый эдинский. Она дружески кивнула ему, продолжая писать. Разделять языки на письме было для нее делом не так уж легким — невольно подкатывалось под перо самое точное словцо из ее многоязычного словарного запаса… Он смотрел на это, смотрел — и наконец не выдержал, прорвался:

— Тэйни, если не женюсь на тебе — помру.

— Ой, да зачем же тебе помирать, такому баскому, — запричитала она на манер крестьянки. — Или хоть на моих глазах не кончайся, я их мигом закрою, чтобы тебе меня не стыдно было целовать.

И он понял, что его взяли.

Бусина восьмая. Альмандин

Ах, Лэн, город Лэн — золотое кольцо! И Эро, и Эдинер наперегонки желают надеть тебя на руку. Только Горная Страна хочет сама владеть собою. И у Та-Эль Кардинены ни одного кольца на белых, крепких ее пальцах. Но есть у нее Кертсер, вечно угрюмый, отчаянный воин, преданный волк из стаи. Есть друг — не брат, не муж, а больше их всех — Нойи Ланки. Есть целая армия, которая служит не Кесарю, не Маммоне, не Тельцу, а Женщине-О-Семи-Жизнях.

И снова двинулась вперед война. Свито гнездо, угрето, отдано семье — брось. Может, еще даст судьба вернуться к его цветам и книгам. Ты наемник, ты солдат, но отдаешься ты за деньги или воплощенную мечту — никто не знает.

Когда объединенная армия «красных плащей» и «черных всадников» стала над Вечным Городом, уже укрепилась зима. Дальнобойную артиллерию везли по узким обледенелым тропам, пуще жизни оберегая точнейшую оптику приборов и прицелов, вывезенную из Эро — по условию мирного договора. Кардинена самолично надзирала, как лаборатористы распаковывали ее, протирали спиртом и устанавливали. Техники у нее были мастера на весь Динан, да и артиллеристов набирал сам полковник Армор, который тоже напросился к ней в подчиненные.

Во время штурма снаряды аккуратно ложились в стороне от Кремника с его колоколами, мечетей и арочных мостов. Колокола, правда, могли упасть от сотрясений и разбиться, если бы главнокомандующий кэлангов Роналт Антис не снял загодя семь самых знаменитых и не обернул остальные соломой. Местное население по преимуществу всё уже бежало в горы — красноплащники, добродушно ухмыляясь, пропускали одиночек через цепи, предварительно почистив узлы и карманы. Хотя псы Керта уж точно своей дани не брали, за этим он сам надзирал. Люди Нойи — ну, может быть.

Кардинена вместо плаща завертывалась в кобеняк — худела, мерзла, но упорно обтиралась снегом по утрам. Кашель вновь открылся, несильный, но хлесткий и болезненный. Однако глаза смотрели с веселой яростью, и лицо стало понемногу оттаивать. Победа покупалась малой кровью с обеих сторон. Сыграл роль точный военный расчет и психологический фактор: снаряды Армора были с подпиленными стабилизаторами и выли, как грешники в аду, но взрывчатки и разрушений было немного.