Право на безумие

Лужа была большой и величественной. Можно сказать – монументальной. Она не пересыхала даже в жару, лишь покрывалась растрескавшейся коркой. Грязь в ней была жирной, липкой и неживой. Над ней никогда не вились ни мошки, ни букашки, словно боясь чего-то и облетая ее стороной. С опаской к ней относился и Леший, которому посчастливилось одной промозглой осенью поскользнуться и грохнуться в зловонную жижу. Эта смесь воды, земли и городского мусора очень плохо отстирывалась, и он для себя решил, что из ее дальней родственницы и вылез на еще невинную Землю тот, кого он теперь называл Майклом. Почему он так решил, Леший не знал. Не знал и почему сейчас пошел этой дорогой, хотя всегда старался обходить эту мерзость стороной. Но лужа лежала спокойно, признаков агрессии не проявляла, и он благополучно добрался до своего пункта назначения.

Отдел, не смотря на воскресенье, жил своей обычной активной жизнью. Опера сновали по этажам, кто с озабоченным, кто с уставшим, а кто и с отсутствующим видом. Собирались группками по интересам, чтобы выпить кофе и покурить в каком-нибудь кабинете. Поскольку борьба с коррупцией и курением в Службе была практически равнозначной, курили тайком, в тех местах, куда начальник отдела не забредал. На перекуре делились последними новостями, событиями и делами, которыми можно было поделиться, там же занимали друг у друга деньги до зарплаты и обсуждали, что делать вечером. Расходились по своим рабочим местам, где и отдавали свои знания персональным компьютерам, чертыхаясь про себя от их «скорострельности» и надеясь, что их не «заглючит» до момента сохранения документа. А потом разъезжались в разные стороны, и работали на территории, не считаясь ни с личными проблемами, ни с обеденными перерывами, ни с отсутствием государственного бензина, ни со своей безопасностью. В общем, как пошутил один местный острослов: «Если бы, проклятые буржуины знали, чем и как мы с ними боремся, им бы стало стыдно». В принципе, из этой неспешной суеты и рождались потом те дела, о которых иногда писали в газетах… или не писали.

Алексей добрался до своего кабинета минут через двадцать после того как открыл дверь отдела. Перекинулся парой слов, выпил чашку кофе, узнал о прибывающей очередной московской комиссии и не торопясь, поднялся на свой этаж. Воскресенье позволяло делать все неспеша, и не ставить о своем приходе в известность начальника. К сожалению, на объем необходимых к понедельнику результатов это никак не влияло. Он включил комп и чайник, разложил документы, и начал потихоньку собираться с мыслями для документальной отработки очередной плановой позиции.

В бумагах они тонули. Выходящие новые приказы и ведомственные инструкции, служившие, как мыслилось их разработчикам, повышению эффективности работы, несли за собой новый ворох документов, в которых опера плавали по мере своих умственных и моральных способностей. И чем дольше работал в конторе человек, чем опытней и грамотней он становился, тем больший ворох разнообразных бумаг и документов проходил через его руки и голову и тем меньше у него оставалось времени на саму эту оперативную деятельность, на которой, собственно, и держалась и сама Служба, и безопасность страны, в частности. Но человек есть человек. А опер, если он опер, есть опер. Поэтому, где наплевав на бюрократию, где отодвинув ее в дальний угол, занимались тем, чем и должны. Защищали свою страну на своем месте, иногда получая за это боевые награды и даже премиальные. А если не получалось скрыться от чиновничьей составляющей, печатали в свободное время, ночами, овладевая смежной профессией секретаря-машинистки.

Комиссии из Центра любили приезжать в теплое время года. Их члены, улыбаясь, в один голос заявляли на совещаниях, что прибыли оказать методическую и другую необходимую помощь, вмешиваться или как-то по- другому влиять на рабочий процесс абсолютно не собираются. Потом расходились по своим направлениям, и отдел «становился». Его состав бросал все текущие дела и начинал приводить в порядок имеющиеся документы, сверять описи с наличием, делать разноски, писать дополнительные объясняющие и поясняющие справки. Потом нес все это на проверку, а затем судорожно бросался исправлять выявленные недостатки. Затем, комиссии уезжали и присылали разгромные телеги, объясняя, что работа не ведется, шпионы не ловятся, дела не шьются, а цвет чернил отличается от общепринятого. Местный народ все это спокойно и привычно выслушивал. Тихо матерясь, воспринимал решение руководства Управления об урезании каких-нибудь выплат в качестве дисциплинарного наказания за проявленную халатность в служебной деятельности, и начинал работать как обычно, надеясь, что следующая проверка прибудет как можно позже.

Чайник громко клацнул выключателем, сообщив о своей готовности угостить кипяточком. Алексей навел себе кофейку и снял трубку затренькавшего внутреннего телефона.

- Леха, здорово.

Звонил Мишка со смешной и всем известной фамилией Сыроежкин. Был он здоровым и умным двадцатисемилетним парнем, сыном богатых и известных в области родителей. Обаятельный, остроумный и абсолютно не жадный. В контору пришел исключительно по собственному желанию, наперекор мнению семьи, работал, выкладываясь по полной, и довольно успешно. А потом у него случилась командировка в Чечню, где один горный житель прострелил ему колено. Часть ноги так и осталась в этом ауле, а Мишка вернулся с протезом и орденом «Мужества», потому что, невзирая на ранение, смог взять необходимую сволочь, причем живым. Ему сочувствовали, женщины жалели (чем он нахально и пользовался), потом привыкли, а Мишка написал рапорт на главного руководителя с просьбой оставить его на службе. И его оставили. Родители махнули рукой, мол, что взять с идиота, и купили ему огромного «японца» с автоматической коробкой, чтоб передвигаться легче было. Вот он и передвигался, в том числе и по карьерной лестнице, умудрившись за «реальные результаты» получить очередное звание досрочно.

- Как самочувствие? Слышал, ты в аварию попал.

-  Да ничего. Все нормально.

- Сергеич, тут проверка очередная ожидается, будут наличие имущества проверять. Поэтому шеф распорядился всем оружие сдать. Пока не посчитают, выдавать не полагается. Я по журналу глянул, ты ствол с собой таскаешь. Приказано, пока не сдашь, из отдела не выпускать.

- Хорошо, я сейчас.

 Леший неожиданно для себя успокоился. В принципе ситуация с утратой пистолета пришла к своему логическому завершению. Не то чтобы неприятностей стало меньше, но проблема выбора больше не стояла. Этому Алексей и обрадовался. По крайней мере, ему не нужно было лезть к криминалу с просьбой о покупке пистолета. Нужно было писать рапорт и нести его начальнику отдела. Вопрос был только в одном – что именно писать в этом рапорте? Если ссылаться на временную потерю памяти, то надо объяснять, почему молчал целые сутки. Если же быть хотя бы слегка откровенным (он пощупал кулечек с собранными с пола квартиры металлическими опилками), тогда можно получить уж совсем плохую репутацию. Он допил кофе и стал просчитывать различные ситуации развития событий. Вывод во всех случаях был крайне неутешительный. Скорее всего его ждало увольнение. Перестав себя накручивать, он вышел во двор, выкурил сигарету, послушал треп водителей и, плюнув через левое плечо, пошел к шефу.

Начальник отдела был молодым полковником, спортивным и очень перспективным. У него где-то впереди отчетливо блестели генеральские звезды, и он, обладая здоровым офицерским карьеризмом, делал все возможное, чтобы этот блеск стал ярче и еще отчетливее. Владимир Петрович Федоренко был профессионалом своего дела, с академическим образованием, правда четко разбирался лишь в одной линии работы, которой и занимался всю свою оперскую жизнь, а потом и как руководящий работник. Было это направление по борьбе с коррупцией, которое периодически у руководства страны выходило на первую позицию. И как-то так получалось, что все громкие реализации, разработчиком которых являлся Федоренко, происходили именно в момент очередной волны по борьбе с этим практически неистребимым злом. Естественно следовали необходимые оргвыводы, способствовавшие служебному росту и широкой известности в узких кругах, которые, собственно, и позволили ему в настоящее время занять свой нынешний пост. По другим линиям деятельности отдела все обстояло несколько сложнее, но, к его чести, начальник гнул свою линию только в тех случаях, когда находился в плохом настроении.