Зима в Эдеме (пер. О. Колесникова)

Он отрезал несколько кусков сырого мяса от передней части оленьей туши, затем прошел сквозь разбитую дверь в ханале. Трупы все еще лежали там и уже начали смердеть. Их надо убрать до наступления темноты. Когда он подошел к сохранившейся части помещения, он услышал пение, хотя звуки в отдельности сами по себе ничего не значили. Он стоял, незамеченный у входа в залу и слушал, как Имехей пел грубоватым мужским голосом. Эта печальная песня сразу же напомнила Керрику о том далеком дне, когда Эсетта пал после смерти Алипол.

Имехей прервал пение, когда увидел Керрика; затем, увидев мясо, которое принес Керрик, засиял от радости в предвкушении еды. Они оба ели с жадностью, их мощные челюсти и острые конусовидной формы зубы быстро перемалывали пищу.

– Вы знаете Эсетту? – спросил Керрик.

– Брат по ханале, – быстро произнес Имехей, но с большим интересом добавил: – Еще есть мясо?

Керрик подал отрицательный знак, который означал, что мясо принесут позже, затем спросил:

– Здесь был еще один самец, Алипол, вы знали его? Он был моим другом.

– Имехей недавно прибыл сюда из Энтобана, – сказал Надаске. – Что касается меня, то я был уже здесь, когда Алипол впервые появился в ханале до того, как он ушел на побережье.

– Он работал в основном при помощи больших пальцев рук, чтобы делать вещи необыкновенной красоты. Вы знаете об этих вещах?

– Мы все о них знаем, – прервал Имехей. – Кроме того, в нас нет силы, жестокости, грубости и женственности. Мы знаем, что такое красота.

Тотчас же он, как только закончил говорить, повернулся в сторону и отодвинул одну из драпировок с орнаментом, чтобы приоткрыть нишу в стене. Встав на цыпочки, он подтянулся и взял оттуда статуэтку из проволоки и протянул ее Керрику.

Это был ненитеск – возможно, тот же самый, которого Алипол показывал ему в тот далекий, теплый день. Щит, отогнутый кверху и назад, три острых, направленных вперед рога, глаза, сияющие как драгоценные камни. Имехей с гордостью протянул статуэтку, и Керрик, взяв ее, повернул так, чтобы на нее падал свет. В этот момент он почувствовал такую же радость, как и в тот раз, когда Алипол впервые показал свою скульптуру. Вместе с радостью он испытывал горечь, потому что Алипол был давно уже мертв. Сталлан послала его на берег, где он нашел свою смерть. Сталлан тоже умерла, от этого он ощущал какое-то удовлетворение.

– Я возьму ее, – сказал Керрик, и тут он увидел их жесты, выражающие ужас.

Имехей осмелился даже придать женственный оттенок своим движениям. Керрик все понял. Они воспринимали его как самца, весь город знал о его принадлежности к мужскому полу, и это их изумляло, но теперь он вел себя слишком грубо, как самки. Он попытался исправиться.

– Вы неправильно поняли. Я всего-навсего хотел бы взять эту прекрасную вещь, но она должна остаться здесь в ханале, где Алипол намеревался хранить ее. Эсекасак, приближенной охраны больше нет, теперь вся ответственность ложится на вас. Охраняйте и берегите ее.

Они не могли утаивать свои мысли, даже не делали попытки. Оторванные от мира, где они были лишены всякой ответственности, они, с которыми обращались как с молодыми фарги, вышедшими из океана и не умеющими говорить, – как могли они стать какими-то другими, если на самом деле они были такими, какими они есть. Теперь они пытались понять эту новую идею. Сначала отшатнулись от нее, потом приняли ее и, наконец, возгордились. Когда Керрик увидел все это, он начал постепенно понимать, почему они остались в живых. Не благодаря самим себе, а благодаря ему. Благодаря его эгоистичным побуждениям. Он был тану, но в равной степени он был и йиланом. Особенно отчетливо он это осознавал, разговаривая с самцами, и он не мог избавиться от этого и не мог стыдиться этого.

Когда он говорил с ними, его мысли возвращались к жизни, к той части его разума, что принадлежала йилану. И не только разума, но и всего его существа.

Он был таким, каким он есть. Керрик – тану, Керрик – йилан.

– Вода у вас есть, еды я еще принесу. Ни в коем случае не покидайте этого помещения.

Они выразили знак согласия и приняли указания, продемонстрировав при этом истинно мужское единодушие. Он улыбнулся при их утонченном проявлении силы. Единственная мысль, что он вел себя подобно самке, быстро вернула его на свое место. Они начинали нравиться ему по мере того, как он постепенно осознавал, что скрывалось за их любезными манерами.

Потрескивали брошенные в костер кости. Саску с переполненными желудками дремали на солнце. Саноне посмотрел на Керрика снизу вверх, когда Керрик подошел и сел рядом с мандукто.

– Есть вещи, о которых я должен поговорить с тобой, священник саску, – сказал сухо Керрик.

– Я слушаю.

Керрик собрался с мыслями перед тем, как снова заговорить.

– Мы сделали то, зачем пришли сюда. Мургу мертвы, они больше не представляют угрозы. Теперь ты можешь взять своих охотников и вернуться в свою долину к вашим людям. Но я должен остаться здесь – хотя причины для этого только сейчас становятся ясными. Я – тану, но я также принадлежу к йиланам, то есть к мургу, которые вырастили это место. Здесь есть бесценные вещи, бесценные для тану. Я не могу уйти, не взглянув на них, не думая о них. Я имею в виду смертоносные палочки, без которых нам мургу никогда не победить.

Он замолчал, потому что Саноне поднял руку, чтоб перебить его.

– Я слышу все, что ты говоришь, Керрик, и начинаю понимать кое-что из того, что меня так волновало. Все представлялось недостаточно ясным, но теперь все это становится на свои места. То, что я могу понять сейчас, когда Кадайр признал форму мастодона и очертил мир, он тяжело ступил на скалу и оставил свой след глубоко в твердой скале. То, что нам нужно, – это истина, с которой мы должны следовать по указанному пути. Этот путь привел тебя к нам, и ты привел с собой мастодона, чтобы показать нам, откуда мы пришли – и куда нам предназначено идти.

Карогнис, бог зла, послал мургу, чтобы они уничтожили нас, но Кадайр, бог небес, послал мастодона, чтобы провести нас через заснеженные горы к этому месту, чтобы отомстить им. И они уничтожены, и это место горело, но оно не сожжено. Ты ищешь здесь истину, это означает, что ты тоже, как и мы, следуешь по пути мастодона.

Теперь я могу понять, что наша долина была лишь временной остановкой, пока мы ждали, когда Кадайр проложит тропу к нам. Мы останемся в этом месте, остальные саску присоединятся к нам.

Так как Керрик с трудом улавливал смысл сказанного Саноне – глубина знаний мандукто была недосягаемой для него, – он с энтузиазмом приветствовал это решение.

– Конечно – все, что я хотел сказать здесь, в Альпесаке, столько всего, что одному человеку не понять этого за сто жизней. Ваши люди, которые шьют одежду из растений, делают камни из мягкой грязи, они все узнают об этих штуках в Альпесаке. Город еще поживет.

– Ты своим звукам и движениям придаешь определенный смысл? Это место имело название?

– Это место было названо местом тепла и солнечного света, я не знаю, как это сказать поточнее на саске, наверное, так: «Пески, лежащие вдоль побережья океана».

– Дейфобен, или золотой пляж. Хорошее название. Хотя иногда бывает трудно даже мне, воспитанному на таинствах и их разгадывании, представить себе, что мургу могут говорить, а эти звуки, которые ты издаешь, на самом деле являются языком?

– Да. И им не так легко овладеть. Керрик, чьи мысли сейчас были заняты йиланами, не мог утаивать страдания, которые переполняли его. Саноне с пониманием кивнул.

– На тропе Кадайра был отпечаток ступни – это не так легко понять. А теперь расскажи мне о захваченных в плен мургу. Почему мы не убиваем их?