Илион

Немые создания бережно отвели капитана подлодки в сторону; тот вырвался и побрел, спотыкаясь, назад, но пятеро человечков догнали его и оттолкнули в воду, чтобы не мешал. Оказалось, их работа была еще не закончена.

Марсиане соединили пятьдесят канатов в один и пропустили его по скале, проведя через множество исполинских блоков, каким-то образом вмонтированных прямо в породу. Канат дюжину раз обернули вокруг шеи скульптуры, прежде чем туго завязать.

Манмут смотрел – и не верил. Он-то решил, что исполинские головы имели для МЗЧ некое сакральное значение, что возводить их требовала религия расы или же особые законы психологии. Воображал, будто существа тратят на священнодействие все свое время, силы и разум, не задумываясь более ни о чем. Очевидно, моравек заблуждался.

Сотни зеленых фигурок развернули глыбу, сгрудились позади нее, налегли – и столкнули с обрыва. Голова прокувыркалась в воздухе шестьдесят метров, прежде чем резко натянуть трос. Канат загудел на шкивах, выдирая металлические стержни из кряжа, и вот наконец двери трюма вырвало с петлями, подбросило на пятьдесят метров в высоту и утащило к берегу.

Маленькие создания бросились вплавь к подлодке, однако европеец их опередил. Осветив грузовое отделение поисковыми фонарями, он обнаружил три крупных предмета, в том числе злополучный Прибор, из-за которого и была отправлена экспедиция. В боковой нише затих помятый, искалеченный Орфу.

Остаток энергии в горелке Манмут израсходовал на то, чтобы распилить крепления. Огромный краб медленно всплыл, покачиваясь в мутной морской воде. Да, но как же теперь извлечь его, ведь лодка лежит на «спине»?

Два десятка МЗЧ попрыгали в отсек вместе с пришельцем, отыскали поручни или удобные трещины на панцире, поднатужились и осторожно вытащили пострадавшего на зеленых ручках. Не произнося ни звука, ни разу не уронив и не накренив ионийца, они погрузили его на плот из деревянных роликов, обвязали тросами, а затем плавно отбуксировали к берегу.

Почти тысячная толпа расступилась, пропуская европейца к товарищу. Краб недвижно лежал на красном песке подобно исполинскому, потрепанному бурей трилобиту, которого вынесло на земной пляж в смутную, доисторическую эпоху.

Настороженно косясь на голубые небеса, Манмут опустошил рюкзак и водонепроницаемые сумки, захваченные на подлодке. Первым делом он выложил пять небольших, однако увесистых аккумуляторных батарей. Последовательно соединил их и подключил кабель к питающему вводу друга. Великан никак не отреагировал, хотя, согласно виртуальному датчику, энергия потекла… куда-то. Тогда моравек вскарабкался на панцирь (где впервые рассмотрел физические повреждения друга под яркими лучами солнца) и установил радиопередатчик в гнездо кабельной линии. Проверил связь и, услышав характерное жужжание, активировал собственный микрофон.

– Орфу?

Тишина.

– Орфу?

Никакого ответа. Маленькие зеленые человечки бесстрастно глядели на пришельцев.

– Орфу?

В последующие пять минут европеец вызывал приятеля каждые десять секунд, используя все доступные частоты и перепроверяя соединение передатчика. Линия работала исправно. Вот только друг безмолвствовал.

– Орфу?

Не сказать, чтобы вокруг царила полная тишь. Через внешние наушники до моравека долетало больше шума, чем за всю историю его существования. Волны мягко накатывали на берег, ветер шелестел среди скал, время от времени один из человечков тихонько переступал с ноги на ногу, плотную атмосферу переполняли тысячи различных вибраций. И лишь краб по-прежнему безмолвствовал.

– Орфу?

Манмут бросил взгляд на хронометр. Прошло полчаса с лишним. Все бесполезно. Медлительно, с огромной неохотой, он спустился с помятого панциря, побрел туда, где море лизало пляж, и сел на мокрый песок. Немые существа пропустили пришельца, после чего столпились на почтительном расстоянии, образовав стену из тщедушных зеленых тел. Бывший капитан «Смуглой леди» посмотрел в их невозмутимые лица, немигающие черные глаза:

– У вас что, других дел нет?

Сдерживая слезы, он с трудом узнал собственный голос. Может, акустика здесь такая?

МЗЧ не шелохнулись. Осколки каменного изваяния валялись у подножия скалы, никому не нужные. Дюжина тросов все еще уходила к подлодке, которая недвижно покоилась на мелководье.

Любителя сонетов захлестнула внезапная волна горькой утраты и одиночества. За целых три юпитерианских декады, то есть более чем за три марсианских века, он успел обрести всего три настоящих привязанности. Первая из них, верная «Смуглая леди», была просто полуразумной машиной, но именно для нее моравека и создавали: капитан и судно безупречно дополняли друг друга. Теперь она погибла. Следующим стал напарник по исследованиям Уртцвайль. Убит пятнадцать юпитерианских лет назад. И вот – Орфу.

Манмут оказался за сотни миллионов километров от родной планеты, без единого друга, без особых знаний, нетренированным, совершенно не подготовленным к миссии, возложенной теперь на его плечи. И как же он преодолеет пять тысяч кликов, заберется на Олимп, запустит непонятный Прибор? А если и выйдет – что дальше? Умный, начальственный Корос располагал сведениями о необходимой последовательности действий, но простой «водитель» подлодки?

«А, чтоб тебя, прекрати распускать слюни!» – мысленно прикрикнул на себя моравек. И снова покосился на марсиан. Ему почудилось, что создания выглядят подавленными, даже печальными. Ерунда. Они нимало не огорчились при виде гибели сородича. Так могут ли такие существа посочувствовать утрате думающей машины, с которой даже незнакомы?

Европеец понимал: рано или поздно придется снова вступить с ними в контакт: просовывать руку, хватать чужое сердце… убить… Нет, с этим можно и подождать. Чем позже, тем лучше.

Моравек поднялся, вернулся к исполинскому крабу и принялся отсоединять батареи.

– Эй! – возмутился Орфу. – Повар, я требую добавки.

От неожиданности Манмут отпрянул и сел на песок.

– Святые небеса! Ты жив?

– «Жив», как любой из нашего рода.

– Разрази тебя гром! – Моравеку хотелось рыдать и смеяться, но более всего – заколотить руками по измочаленному панцирю. – А что же не отзывался-то? Я тут зову, зову, зову…

– С ума сошел? Я же был в спячке. С тех самых пор, как на «Леди» кончились воздух и энергия. Как можно говорить, когда ты в спячке?

– Что за бред? Ни разу не слышал об этой дурацкой… спячке!

– А у вас на Европе в нее не впадают?

– Как видишь.

– Ну, что тебе сказать? Тяжеловато нам, высоковакуумным, приходится в космосе. Особенно если тебя некому отремонтировать и перезарядить. Вот и отключаешься до лучших времен. Так бывает. Нечасто, но все же.

– И надолго вы обычно впадаете в… это самое состояние? – Гнев Манмута постепенно уступал место облегчению.

– Да не очень надолго. Часиков на пятьсот.

Знаток Шекспира нащупал камень, сжал его в ладони – и швырнул в краба. Раздался грохот.

– Ты что-нибудь слышал? – спросил иониец.

Европеец тяжело вздохнул, уселся подле друга и начал описывать для него происходящее.

Орфу наконец удалось убедить приятеля в необходимости потолковать с человечками. Хотя идея о бессердечном убийстве одного из крохотных созданий претила обоим – ионийцу, чью жизнь они спасли, даже больше, – однако миссия напрямую зависела от того, как скоро они наладят общение. Манмут рискнул поговорить вслух, чертил на песке линию побережья и вулкан Олимп, затем использовал язык жестов и напоследок прибегнул к той крайней мере, которая остается всем необразованным иностранцам, – принялся кричать в надежде на понимание. Существа молча глазели на него и не отвечали. Наконец одно из них само вышло вперед, взяло моравека за руку и приложило к своей груди.

– Это обязательно? – спросил европеец товарища.