Олимп

«Они что же, по ночам отпускают охрану?» – прикинул молодой мужчина, всегда прибывавший при свете дня.

Да нет, не похоже. Какой в этом смысл? Войниксы еще охотнее орудовали в темное время суток. И потом, кузен Ады несколько раз наблюдал, как ночью меняется стража. Однажды он и сам простоял на карауле с двух до шести часов утра, после чего факсовал обратно к себе с помутневшими от усталости глазами.

Одно утешало: лестница над эспланадой была открыта с двух сторон. Как только грозовая вспышка высвечивала очередной пролет или площадку, Даэман устремлялся вверх по ступеням или бегом пересекал темное пространство. Арбалет он держал наготове, почти касаясь пальцем предохранителя.

Еще не успев шагнуть на первый жилой этаж, гость догадался, что его там ожидает.

Сигнальные огни в металлическом бочонке на обращенной к городу террасе уже догорали. Бамбуковый настил забрызгала кровь. Багровые разводы темнели на стенах, на нижней стороне карниза. Даэман распахнул незапертую дверь первого обиталища, не принадлежавшего его матери.

Кровь была повсюду. Мужчина не мог поверить, что в жилах сотни с чем-то людей, даже вместе взятых, могло течь так много красной жидкости. Куда бы он ни посмотрел, в глаза бросались бесчисленные свидетельства паники: наспех забаррикадированные двери, сметенные вместе с дверями баррикады, кровавые отпечатки ног на лестницах и террасах, разбросанные обрывки пижам… И никаких следов сопротивления. Ни одной обагренной стрелы, ни единой пики, хотя бы пролетевшей мимо цели, вонзившейся в косяк. Похоже, никто и не подумал хвататься за оружие, не говоря уже о том, чтобы применить его.

А главное, не было тел.

Бывший собиратель бабочек обыскал еще три обиталища, прежде чем набрался мужества заглянуть к матери. Везде его встречали бесчисленные алые пятна, изломанная мебель, растерзанные подушки, сорванные со стен ковры, искромсанная набивка кресел – окровавленные перья и белая пена… Но ни единого тела.

Дверь в обиталище Марины была затворена. Прежние автоматические замки, реагировавшие на отпечатки пальцев, перестали работать после Падения; Гоман поставил обычный засов и цепочку – чересчур ненадежные, по мнению Даэмана. Так оно и оказалось. Несколько раз постучавшись и не получив ответа, гость трижды пнул посильнее, и хлипкая дверь слетела с петель. Мужчина двинулся в темноту с поднятым арбалетом.

В прихожей пахло кровью. В задних комнатах, окна которых выходили на Кратер, горел приглушенный огонь, но коридор и большая приемная утопали во мраке. Кузен Ады шел как можно тише. Нога то и дело ступала в невидимые лужицы, по ним пробегала рябь. От этого и особенно от вони желудок сводили спазмы. Вскоре глаза достаточно притерпелись, чтобы стало ясно: никто и ничто не ждало незваного гостя. Трупов здесь тоже не было.

– Мама! – Даэмана испугал собственный крик. И снова: – Мама! Гоман! Кто-нибудь!

Звякнули потревоженные ветром колокольчики на террасе. Молния озарила главную гостиную. Шелковые голубовато-зеленые ковры на южной стене (сын Марины видел их тут с юных лет, хотя и не особенно восхищался рисунком) покрылись красно-бурыми полосами и кляксами. Уютное, любимое Даэманом кресло из мятой гофрированной бумаги, принимающее самые удобные для тела формы, было изорвано в клочья. Но и здесь не нашлось ни единого трупа. Мужчина уже сомневался, готов ли он идти дальше.

Красные пятна, разводы и отпечатки вели с террасы в общую гостиную, а оттуда – в большую столовую: Марина обожала принимать гостей именно там, за длинным столом из красного дерева. Даэман дождался нового всполоха (тучи отползали на восток, так что промежутки между молнией и раскатами грома все больше затягивались) и, вскинув оружие на плечо, тронулся по багровым следам.

Три вспышки подряд позволили увидеть все до мелочей. Тел как таковых по-прежнему не было. Зато на двадцатифутовой столешнице, вздымаясь чуть ли не до потолка, то есть на целых семь футов над головой вошедшего, белела пирамида из сотни черепов. Казалось: это всего лишь призраки, оставшиеся на сетчатке после ярких разрядов. Дюжины провалов-глазниц уставились мужчине прямо в душу.

Опустив самострел и защелкнув предохранитель, Даэман осторожно приблизился. От крови все в комнате потемнело, и только стол оказался девственно чист. Перед оскалившимися мертвыми головами, точно посередине, лежала бережно расправленная старая туринская пелена.

Мужчина забрался на кресло, в котором обычно сидел, обедая с мамой, и наступил на роскошную столешницу. Теперь острый конец пирамиды очутился у него перед глазами. Вспышки уходящей грозы сверкали на остальных черепах, начищенных добела, без единого следа плоти, – но верхний немного от них отличался. На затылке мертвой головы и сзади, чуть пониже – чудилось, тут поработал виртуозный парикмахер, – вилось несколько рыжих прядей.

Такие волосы были у самого Даэмана. И еще – у его матери.

Он соскочил со стола, распахнул остекленную стену, неверным шагом вышел на террасу, перегнулся через перила – и тут же изверг содержимое желудка прямо в красный, исполненный лавы зрачок исполинского Кратера. Потом его снова вывернуло, и еще, и еще, и потом еще несколько раз, хотя в животе уже ничего не оставалось. Тяжелый арбалет выпал из ослабевшей руки на пол. Наконец мужчина умылся и прополоскал рот над медным тазом, подвешенным на декоративных цепях для купания птичек, после чего рухнул на пол, прислонившись к бамбуковым перилам и безучастно глядя в комнату через открытые стеклянные створки.

Молнии полыхали все реже и постепенно тускнели, однако алое зарево Кратера нещадно высвечивало изогнутые кости черепов. И рыжие локоны.

Девятью месяцами ранее кузен Ады разрыдался бы, как тридцатисемилетний мальчишка – впрочем, почему как? Теперь, хотя желудок обжигала боль, а в груди сжимался черный кулак неведомой прежде ярости, он постарался размышлять трезво.

В том, кто или что подстроило увиденный кошмар, сомневаться не приходилось. Войниксы не питались жертвами и тем паче не уносили трупов. Мерзкие создания творили зло без разбора и без всякого порядка. Нет, это послание для Даэмана, оставить которое способно лишь одно из порождений тьмы. Всех до последнего жителей обиталища прикончили, обсосав их кости, словно рыбьи остовы, а мертвые головы сложили в груду только ради того, чтобы весть дошла по адресу. Судя по запаху свежей крови, ужасное случилось считанные часы назад, если не раньше.

Не торопясь поднимать арбалет, мужчина встал на четвереньки, медленно поднялся на ноги, вытер замаранные ладони, зашел в большую комнату, обогнул длинный стол, наконец, взобрался на него и снял материнский череп. Руки тряслись. Плакать совсем не хотелось.

Люди лишь недавно узнали, как погребать своих мертвецов. За последние восемь месяцев в Ардис-холле скончались семеро: шестерых убили войниксы, а еще одну девушку за ночь унесла таинственная лихорадка. «Старомодные» земляне еще не догадывались, могут ли они заражаться друг от друга.

«Может, забрать ее отсюда? Устроить похороны у дальней стены – на месте, которое выбрал Никто для нашего кладбища?»

Нет. В мире, полном факс-узлов, Марина более всего была привязана к этому обиталищу и Парижскому Кратеру.

«Но не бросать же маму здесь, подле прочих, – нахмурился сын. – Где-то среди них лежит негодяй Гоман».

И мужчина вернулся на террасу. Ливень разошелся еще сильнее, а вот ветер поутих. Целую минуту Даэман стоял у перил террасы, подставив лицо прохладным струям, которые продолжали отмывать и без того чистый череп. Затем выронил материнскую голову и проследил за ее долгим падением. Когда крохотная белая точка исчезла на фоне багрового ока, он поднял арбалет и тронулся в обратный путь: большая столовая, общая гостиная, прихожая, коридор…

Тут мужчина застыл. Не потому, что услышал какой-то звук: дождь барабанил так сильно, что даже аллозавр незаметно подкрался бы среди такого шума. Нет, кузен Ады понял: он что-то забыл.

«Что?»