Дваждырожденные

Митра кусал губы, упрямо избегая взгляда Учителя. Риши продолжал:

— Эта сила дает нам возможность преодоле вать ограниченность телесных форм, связывая свои сущности в единый венок общины. Никто не может сам научиться управлять брахмой. Обрете ние собственного опыта при поиске вслепую зай мет всю жизнь. Поэтому нужны учителя, без ко торых нет пути восхождения. Община и есть сли яние сил всех учителей. Разделение — величай шее зло. Каждый человек незримыми струнами связан с другими людьми, с землями, в которых никогда не бывал, с богами, о которых не слышал, даже с небесными светилами. Он не слышит виб рации тонких сил, не замечает диссонансов до тех пор, пока нарушение гармонии не проявит себя на поле материального мира.

— Но какой же остротой слуха надо обладать, чтобы услышать все мелодии? Какому разуму под силу проследить все связи? — обреченно вздох нул Митра.

Учитель кивнул:

— Ты уловил главное: разуму это не под силу. Есть иной путь постижения — духоразумение. Не все можно высказать словами, не все постичь мыс лью. Но каждый из нас с детства наделен способ ностью воплощаться в предметы и явления, пости гая суть и связи. К сожалению, когда человек ста новится взрослым, он все больше доверяет обыден ному опыту, теряя способность к внутреннему ви дению. Закрывшись в коконе своих заблуждений, он теряет способность к расширению сознания. Дваждырожденный же открывает себя миру, стре мясь вместить все разнообразие его проявленных и непроявленных форм. Мы сплетены сиянием на ших сердец в единый узор. Нам не надо запасать знания, каждому члену узора доступно все, достиг нутое братством. Отдав все, мы обретаем силы и мудрость всей общины.

Митра пожал плечами:

— Я не видел общины, я не понимаю жертвы, а брахму я не чувствую… Как видно, не дано. Так какой смысл продолжать учение?

Да, я вижу… — он задумался на мгновение, прошептал, видно советуясь с самим собой, — чувственный опыт…время посвящения…. — и добавил уже громче, — ладно, я окуну вас в волны сил, накатывающиеся из невообразимых глубин Космоса.Тебя, Митра, может удержать в ашраме только второе рождение.

И что, для этого снова лезть в утробу матери? — поинтересовался Митра.

Меня покоробила его грубость, но Учитель лишь снисходительно улыбнулся:

О нет, просто надо отбросить все, что ты приобрел с момента рождения, выкинуть из головы все страсти и заблуждения.

Это и есть жертва? — задумчиво кивнул Митра, — потерять свое прошлое.

Учитель кивнул, на этот раз совершенно серьезно:

— Ты прав, от вас потребуется жертва отрече ния. Здесь, в глубине горы есть система пещер, в которые не проникает ни один луч света, ни один звук снаружи. Там вы проведете в полном одино честве некоторое время, как младенцы в утробе матери. Бессмысленно растрачиваемые ранее чув ства, как потоки масла, пролитые на алтарь, воз жигают внутренний огонь, разгоняющий мрак не вежества и страх смерти. Тогда вам откроются ис тинные краски мира, вы поймете, что были слепы ми младенцами… Появятся новые мысли, новые цели, новый свет… Но и тяжелое бремя ответствен ности за себя и за других, и неизбывная боль со страдания, и оковы долга перед нашим братством. Навсегда покинет вас безмятежность непонимания.

Учитель замолчал и долго сидел, прикрыв глаза, спокойно ожидая, чтобы смысл сказанного дошел до нас. Потом он взглянул в наши глаза и там прочитал ответ. Но все равно спросил:

Муни и Митра, за вами право выбора. Делая шаг в мир брахмы, готовы ли вы к тому, что вас ждет?

Да, Учитель, — хором ответили мы, всерьез думая, что самые большие тяготы нам предстоит вынести во время обряда посвящения…

Да, второе рождение не было легким. Ведь ему предшествовала смерть. Как еще можно назвать месячное заточение в абсолютно темной пещере? Лишь раз в день открывалось в стене узкое окошечко, через которое молчаливые слуги протягивали мне кувшин с водой и несколько пресных лепешек. Но чувство голода быстро притупилось, как и все другие чувства, кроме страха. Я растворялся во мраке и тишине, забывал, как выглядит свет, как звучит человеческий голос. В кромешной темноте я не видел даже собственного тела, и временами мне начинало казаться, что и оно уже поглощено темнотой. Я — только тонкая струйка мыслей, бестелесный ветерок, скользящий по равнодушным холодным камням. Весь мой мир сузился до узкой, дрожащей полоски воспоминаний где-то на границе яви и бреда. А потом и эту светлую кайму захлестнули страх и отчаяние, и в безумии я корчился на полу пещеры, сжав голову руками в невыносимой муке второго рождения. Но я не сошел с ума. Я выдержал.

В темноте и неподвижности потеряли смысл привычные органы чувств. Только тогда сущность стала искать иной способ постижения мира. Лучи брахмы, как руки слепого, потянулись сквозь чакры во внешнее пространство. Зерно духа стало познавать мир непосредственно, минуя телесную форму. Это и было прозрение. Боль, как яркая молния, пронзила мое тело, разорвала темноту в клочья и смыла их, как чистая вода грязь и глину с песчаного дна. После страданий пришел сон, потом голод. Я нашел в темноте кувшин с холодной водой и жадно выпил ее, радуясь каждой капле, словно божественному нектару прозрения. Странная легкость ощущалась во всем теле, мерцающая и звонкая пустота. Мерно, спокойно билось сердце. Мрак не слепил, а ласково обнимал глаза, которые, казалось, обратились к какому-то дальнему, неверному свету в бесконечной дали моего сознания. И этот свет не гас, он набирал тепло и силу, дарил недоступное мне раньше ощущение ясности и покоя. В непроницаемых гранитных стенах кельи мне было тепло и уютно, как младенцу в руках матери. В лесной хижине я научился ощущать дыхание жизни, идущее от неба и земли, деревьев и живых существ.

Здесь, в нерушимом покое каменного панциря горы, я учился слушать собственные мысли, чувствовать первые тонкие струи брахмы, пробивающиеся в пустой неподвижной оболочке собственного тела.

А потом пришел Учитель и, открыв дверь кельи, повлек меня за собой к дальнему, чуть розоватому свету выхода из пещеры. Я встал на карнизе, чуть не ослепнув от алой полоски заката на западной стороне неба. Голова кружилась от ветра, на-стоенного на свежих травах. Я дышал полной грудью, чуть не плача от счастья. Вслед за Учителем из другой кельи ко мне поднялся Митра.

За дни заточения неузнаваемо изменился мой друг. Насмешливые складки по углам губ разгладились. Ушла затаенная тоска из глаз, и на осунувшемся лице они сияли спокойной силой, как светильники перед изображением божества. Мы сидели у входа в пещеру. Под нами, сколько хватало глаз, простиралась широкая равнина, кое-где изрезанная квадратами рисовых полей. Над макушками пальм стояли прозрачные золотые короны — подарок уходящего солнца. У подножия нашей горы распустило оранжевые душистые цветы дерево кадамба. Чуть подальше розовели побеги яблони джамбу, плескались на теплом ветру ветви ашоковых деревьев. Мы беседовали, наслаждаясь торжеством зелени в начале сезона дождей.

Скоро развезет дороги так, что не проехать… — сказал Митра и, поймав мой встревоженный взгляд, поспешно добавил:

Нет, нет, я никуда не уеду! Да вы ведь знали, Учитель, что так будет?

Учитель кивнул. В его глазах вспыхивали и гасли радостные искры.

Так все-таки я свободен или нет? — не выдержал Митра, — неужели вы знаете все, что я сделаю в следующее мгновение? Неужели все предрешено кармой?

Нет, — спокойно ответил Учитель. — Карма лишь определяет последствия поступков и воздаяние за них. Для человека так же невозможно предугадать результаты деяний, как предвидеть направление полета упавшего с неба пера. Проклятье или дар свободного выбора всегда остается с нами… Но я знал, что ты не уйдешь от нас, потому что и до посвящения ты уже был дваждырожденным. Как и Муни.

Но ведь Муни тоже попал к вам совсем недавно. Почему же он так смиренен и благостен, впору позавидовать…

Муни впитал эти качества так же естественно, как законы общины. Его не надо учить тождественности. Любой крестьянин внутренне сливается со своей землей, соседями, родным очагом. Для живущего на земле мир един. Ему и в голову не придет пытаться изменить его.