Бедный маленький мир

За время общения с Зораном я об архивах слышу уже в который раз. Зато Иванна ни о каких архивах никогда мне не говорила. И я даже допускаю, что она ничего о них не знает. Конечно, мне удобнее думать именно таким образом, чем предположить, что она что-то от меня скрывала.

– Наверное, вы не знаете, за что Эккерт выгнал Ираклия? – Зоран встает и потягивается. Он стоит на берегу, уверенно расставив ноги и сцепив руки на затылке. Лайсан тут же дисциплинированно встает рядом с его ногой. – Ираклий – вор он украл часть архива. К счастью, Эккерт изначально архив диверсифицировал, что-то находилось в относительном доступе для его людей, но основной массив он спрятал так, что о его местонахождении не знал даже Кларк. А Иванна, я думаю, знает. Поэтому Ираклию она нужна живой и невредимой. Возможно, в последнее время стоимость эккертовского архива выросла на несколько порядков, но не исключено также, что кое-что оттуда нужно ему как предмет торга или шантажа.

– Да что там, в том архиве? – не выдержал я. – Способ изготовления философского камня? Рецепт эликсира бессмертия?

– Продолжайте, Алекс, – поощряет меня Зоран. – Мне интересно, как долго вы способны, не сбиваясь, перечислять главные вожделения нашего несчастного, забытого Богом человечества.

Я вспоминаю еще святой Грааль, нуль-транспортировку и Эскалибур, после чего сдаюсь.

– Когда случился раскол, произошел и раздел имущества… Ничего, если я сделаю глоточек из вашей бутылки? Свое вино я уже выпил. Так вот, архив был разделен на две части. Процесс дележа оказался длительным и непростым, избрали принцип, что части должны быть сравнимы по ценности, а ценность некоторых… э… экземпляров определить было невероятно трудно. Но ничего, получилось, они же были аристократы и джентльмены. Поэтому никто не ушел обиженным. Каждая Вертикаль продолжала наращивать свою часть архива, финансируя исследовательские программы и поисковые экспедиции, а в некоторых случаях кое-что и покупали. У Эккерта есть, например, весь Тесла, я имею в виду его разработки, конечно. Я знаю, Ираклию он не достался. А вы не представляете себе, что они такое. Эккерт выкупил его, пользуясь связями в Третьем рейхе, с одной стороны, и личным знакомством с высшим советским руководством, с другой. Так они и людей выкупали, в том числе у Сталина, и очень даже успешно. Так вот Ираклий украл часть архива Эккерта, следовательно, теперь частей три. Это одна из двух причин, почему я не могу при всем желании просто убрать Ираклия. Вторая причина – мне нужно понять, что он делает. А ведь явно разворачивает большой проект, только мне непонятно его содержание. И мне неприятно, когда мне что-то непонятно. Мы обязаны контролировать ситуацию и не можем позволить себе крупно проигрывать. Я очень хочу, чтобы у нас с Иванной случился этакий брак по расчету. Ну не смотрите на меня так, это метафора… Я смогу ей предоставить необходимую защиту и очень рассчитываю на ее интеллект и интуицию. Я о ней кое-что понимаю. У меня таких людей нет. Да и мне она даст фору при желании.

– Еще у нее есть деньги Эккерта, – напоминаю я и отбираю свою бутылку.

– На все ее добрая воля, – улыбается Зоран. – Отказываться не будем, но и настаивать не станем. Деньги Эккерта – ее деньги.

Чувство, которое в результате каких-то химических процессов постепенно кристаллизуется во мне, больше всего похоже на ревность. «Брак по расчету» меня все-таки зацепил. Я бы не хотел видеть Иванну рядом с Зораном даже в формате самого что ни есть делового сотрудничества. При всем его аристократизме – он воин и агрессор, привык сворачивать пространство на себя, и когда надо, у него волчья хватка, можно не сомневаться. Я боюсь, что однажды он возьмет да и заглянет ей в душу своими нечеловеческими глазами.

– Значит, хотите забрать у меня мою девушку, – говорю я в шутку. Конечно же в шутку!

– Да ладно вам, не утрируйте. – Он конечно же все видит и понимает. – У меня своя боль, и не делайте из меня идиота.

Лайсан начинает тихо рычать, и шерсть у него на загривке встает дыбом.

– Тихо-тихо, – Зоран хлопает пса по шее, – мы не ссоримся.

Игорек Анисимов красиво поседел, стал носить шкиперскую бородку и курить трубку. После бурных объятий – с обязательным похлопыванием по спине, с обязательными же пятьюдесятью граммами коньяка – Владимир Тимофеевич от души приветствовал его за импозантность.

– Хочу нравиться женщинам, – развел руками Анисимов. – Вот хочу, и все. Причем необязательно молодым. Всяким. Как ты думаешь, Вова, это норма или патология?

– Для тебя – норма, – засмеялся Владимир Тимофеевич. Он помнил, что и в молодости этот маленький ростом, но чертовски обаятельный Казанова не пропускал ни одной юбки, причем отдавались ему быстро и с удовольствием. В результате он женился на молодой приме украинской оперы Оксане, которая была выше его на полторы головы – Игорек был сражен ее гордой монументальностью и античными пропорциями. С годами Оксана античные пропорции утратила, но чувство юмора и снисходительное отношение к проделкам своего мужа сохранила. «Игорек – фавн, – говорила она. – Это так мило. И ужасно смешно». Смешно не смешно но кроме двоих нажитых в законном браке оглоедов Анисимов честно поднимал и выводил в свет еще двух внебрачных дочерей. И почему-то все его отпрыски выбрали архитектуру.

– Небось твое влияние? – поинтересовался Владимир Тимофеевич, закусывая коньяк ломтиком лимона.

– Ты, Вова, как был разночинцем, так им и остался. Мы, дворяне, коньяк лимоном не закусываем.

– Кто-кто? Дворяне? – не расслышал Владимир Тимофеевич и налил еще по пятьдесят.

Анисимов заржал. А потом принялся шуршать в своем громадном чемодане, погрузив в него руки по самые плечи. Наконец выудил и победно поднял над головой длинную картонную коробку.

– Вот, Вова! Блок-флейта! – сказал торжественно. – Красное дерево, авторская работа. Лучший на весь Эйлат мастер делал. Мой подарок тебе.

Владимир Тимофеевич осторожно принял коробку и двумя пальцами вынул чудо-флейту. Подарок был таким неожиданным, так его тронул, что он чуть не прослезился, хотя никогда не был склонен к подобному проявлению чувств, и стал протирать очки бумажной салфеткой. Эх, а он-то, дундук старый, получается, с пустыми руками…

– Игореша, – растроганно сказал Владимир Тимофеевич, – да я ж на флейте после института и не играл-то.

– А теперь будешь, – поднял указательный палец вверх Анисимов. – Потому что она – красавица. А-ца-ца, смотри, какая красавица… За нее и выпьем. Как Алька?

Кстати, Игорек и в Алю во время оно был влюблен, правда, безответно, отчего Владимир Тимофеевич потрясен был до такой степени, что стал, как тогда говорили, к ней «приглядываться». В результате – живут они с Алей тридцать пять лет, и все эти годы Анисимов не устает повторять сакраментальное: «Какую женщину отбил у меня этот шлимазл!»

– Мы с тобой сейчас нажремся, и нас не пустят в зал заседаний, – задумчиво произнес Владимир Тимофеевич. – А у меня сразу после открытия пленарный доклад.

– Какая тема? – живо отреагировал Игорек. – Я буду тебе оппонировать. Ты же знаешь, я могу оппонировать «с листа». В режиме свободной творческой импровизации.

– На каждый тезис построить контртезис и дурак может.

– Ой, Вова, я тебя умоляю! – Анисимов приглаживал волосы перед овальным гостиничным зеркалом и поправлял виндзорский узел галстука. – Я тебя умоляю…

Въезжая в Чернигов, как раз в тот момент, когда маршрутка огибала Вал, Владимир Тимофеевич все-таки сформулировал тему доклада. «Глобализация как условие смыслового коллапса», – подумал он, глядя, как по розовым плитам сквера катится пустая пивная банка. Глобализация – как невозможность якобы очевидного. Танец на граблях. Змея, кусающая себя за хвост.

Основным тезисом доклада будет тезис о Бесконечно Разном, и Владимир Тимофеевич не видел к нему внятного контртезиса. А мыслительную игру с категориальной парой «единое – многое» считал в данном случае неуместной: она только затемнит суть дела, потому что «бесконечно разное» и «многое» – не синонимы, не тождественные понятия. Бесконечно Разное предполагает (имманентно?) принципиальную несводимость по какому бы то ни было из параметров… Тогда как унификация предполагает сводимость, сведение.