Плач серого неба (СИ)

«Карл, Лемора», мысленно затянул я снова, «это…»

— Это… что у вас тут такое происходит?! — вырвалось у меня вместо того.

Глава 34, в которой завершаются метаморфозы, а учеба начинается без ученика

Стрелка манометра постоянно убегала к дальнему краю шкалы и принималась безудержно содрогаться, пытаясь вырваться на свободу. Астан уже и не помнил, сколько раз ему приходилось всем телом повисать на тяжелом и скольком от его собственного пота рычаге. Со свистящим хохотом рвался наружу одуревший от свободы пар, громоздкий механизм сухо взревывал и останавливался на мгновение, а после громко и зло выл, раскручивая маховик исполинской машины. Сиах, глаза которого выпучились от натуги, подвозил к лотку одну стальную пластину за другой. Пластины были разные, и когда попадалась большая, мальчишка стравливал пар вне очереди и, пока котел набирал давление, сломя голову мчался помогать. От жары кожа ящера пахла резко и неприятно, и, пока они тащили к лотку очередной металлический прямоугольник, Астан старался дышать как можно меньше. От этого здорово страдала его внимательность и Сиах, который злобно шипел при каждом опасном крене тяжелой ноши.

Машина с грохотом обрушивала на стальные листы тяжелую болванку, что-то лязгало, и на несколько мгновений механизм стихал. Ящер шипел, мальчишка стравливал пар и бежал на помощь.

Зал старой церкви было не узнать. Весь пол покрывали бухты прочных, но гибких шлангов, мотки проволоки, какие-то трубы и ящики, а у дальней стены… Туда Астан старался не смотреть. Пусть в его душе и не осталось места сомнениям, какой-то темный, неясный комок в самой ее глубине при каждом взгляде на дюжину неподвижных тел, что завернутые в куски мешковины лежали на столах, начинал шириться и сдавливать нутро.

Хлопнул пресс, взвизгнул резак. В последний раз завыл пар, и машина остановилась. Но отдыхать было рано — едва переведя дух, мальчишка и ящер взялись за инструменты, и работа закипела с новой силой — со скрежетом вставали на место болты, щелкали, сгибаясь, скобы, хрустели кожаные ремни. Когда же настала пора браться за напильник и обтачивать две дюжины новеньких, только что отлитых петель, Астан чуть не заорал беспомощно похлеще давешнего пара. Но сдержался и целых два оборота проклинал собственную слабость, чувствуя, как тяжелеет напильник и немеют руки.

— Последние штрихи к первому портрету нового мира! Ну-ка, ну-ка, собрались! — Астан еще не видел отца таким веселым… нет, счастливым! — Радость старика почти озаряла жаркий полумрак, — все помнят, что нужно делать? Если забыли — смотрите на кожу, я все метки расставил. Нужно быть совсем тупым, — голос на краткое, едва заметное мгновение напитался злобой и яростью, — чтобы промахнуться. Шланги тоже помечены. Ай, молодцы! — он подбежал туда, где широкой звездой распялились в стороны двенадцать стальных лепестков, каждый из которых трудолюбивый сын снабдил парой петель у широкого основания. — А я еще гадал, нужно ли тащить так далеко эту махину. Ну вот, пригодилась же! — он весело подмигнул помощникам, — а то бегали бы вы с тачками по коридору.

Звук, раздавшийся из дальнего угла, пропитал последние слова, обволок их и растворил. В этом всхлипывающем стоне погребальной песней смешались живой вздох и скрежет разгибающегося стального обруча.

— О! Слышу, слышу, пора, — заулыбался шире прежнего старик и припустил к застывшей в тенях живой громаде. — Чего встали? — донесся его суровый голос мгновение спустя, — А ну, за дело!

И они взялись за дело. Сначала на крюках опустился огромный котел. Скобы с остро заточенными краями прошли в специально приваренные ушки и, не задерживаясь, пронзили едва дрогнувшую плоть. За последние дни тело Хротлина разрослось. Астан, хоть и старался лишний раз не глядеть наказанному орку в лицо, все равно несколько раз мазнул самым краешком глаза по расплывшимся чертам, и едва не вывернулся наизнанку от отвращения. Серая блестящая кожа где-то шла буграми и наростами, где-то висела, как гриб-паразит висит на березе, а в некоторых местах покрылась совсем уж тошнотворными влажными язвами, по краям которых выступала гадкая белая пена.

Скобы намертво соединили плоть с металлом, и по приказу старика ящер принялся крутить ручку лебедки. Забряцали, натягиваясь, цепи и поползли вверх. С губ существа, которое никто уже не причислил бы к какому-либо известному виду, сорвался легкий, едва слышный стон, но больше оно не проронило ни звука.

Отец поджал губы и нетерпеливо, быстро-быстро захлопал в ладоши. Астан вздрогнул и стремглав помчался к стене, где на удобной, выносливой тележке стоял широкий металлический конус. Его вершина была словно срезана, и вниз, до самого основания, спускался полый металлический цилиндр. От вершины к округлой нижней панели шла дюжина крепких ребер, между которыми протянулись крепкие рыбацкие сети.

Вскоре тележка оказалась под безвольно повисшими в воздухе ногами. По команде Сиах ослабил нажим когтистых лап, и рычаг принялся раскручиваться в обратную сторону.

— Тише ты! — прикрикнул старый альв, и они с Астаном толкали и тянули спускавшееся тело до тех пор, пока его ноги полностью не погрузились в цилиндрическое гнездо, а стальной обруч на поясе Хротлина не звякнул о своего близнеца в верхней части трубы.

— Хорошо! — похвалил отец, и работа закипела с новой силой. Все трое носились вокруг тела, прикручивали шланги к котлу, а другие их концы втыкали прямо во влажно зиявшие язвы. Высокий Сиах притащил стремянку, вытянулся во весь рост на ее вершине и скобами закрепил у орочьего подбородка несколько пружин и ремней.

— Будет немного больно, — предупредил дирижер этого безумного концерта, и ящер потянулся за клинком. Что-то мокро чавкнуло, и об пол, брызнув темной кровью, шмякнулся кусок разбухшей плоти, узнать в котором руку было бы нелегко. — Тащи, быстрее! — прикрикнул отец, и расторопный Астан мгновение спустя уже вез вторую тележку, на которой лежала достойная замена бесполезной живой конечности. И вновь захлюпали шланги, напряженно заныли пружины, заскрипели ремни…

Когда все закончилось, Астан не мог вымолвить ни слова. То, что заполняло сейчас тени в дальнем углу оскверненной церкви, ничем не напоминало былую гору беспомощного мяса, хотя по сути ушло от нее недалеко — приклепанный, пришитый, а кое-где и просто воткнутый в тело металл оставался безжизненным и неорганическим. То, что некогда звалось Хротлином, стало изощренным издевательством над природой — уродливым и нелепым комом железа и плоти. Временами плоть мелко подрагивала, и прикрытые веки живой скульптуры напрягались, силясь сжаться плотнее.

— Почему он не смотрит? — прошептал Астан.

— Боится. Бедняга давно разучился видеть собственными глазами. — Отец, затаив дыхание, полными обожания глазами глядел на порождение своего разума. У Астана на миг перехватило дыхание — сквозь радость на лице альва вдруг проступило нечто иное, чужое, страшное… Но вот старик тряхнул головой, и отвратительная гримаса вновь сменилась улыбкой. — Ну что же мы! Некогда, пялиться, некогда, пора заканчивать. Сиах!

Ящер скользнул во мрак и вернулся с маленьким столиком, на котором, намертво схваченная серебряными тисками, замерла реторта с яркой синей жидкостью.

— Астан!

Мальчишка, закусив от напряжения губу, извлек из полумрака затейливый ком бронзовых щупалец. Металлические трубки разных длин и диаметров сплетались вокруг пронзавшей весь клубок широкой воронки. Одни врастали в стенки длинного и тонкого патрубка, другие лишь огибали и поддерживали под края широкий раструб.

— Ставь сюда, — скомандовал отец и начал прилаживать к одной из трубок маленькую резиновую помпу. — Вот так. Теперь закрепляем.

В шесть рук они быстро справились с задачей. Гибкие шланги, уходившие в вены Хротлина, соединились с трубками хитрого устройства. Вздохов больше не было, лишь иногда пробегала по раздутому телу легкая дрожь.

— Да свершится чудо! — Словно опытный дирижер палочкой, старый альв взмахнул последним свободным шлангом. Длинная толстая игла азартно подрагивала, впитывая возбуждение отца.