Алая Завеса

— Значит, промышляешь ты мелким воровством на улицах? — спросила она у Юлиана, взяв в руки платье.

— Ничем таким я не промышляю, — немного заикаясь, ответил юноша. — Я хотел вернуть то, что уличный вор украл у меня…

— Неважно, — парировала миссис Скуэйн.

Она чуть подкинула платье вверх и уже через мгновение оно оказалось на ней, словно по чуду. Только Юлиан знал, что не по какому не чуду. С таким же успехом она могла одним лишь взмахом пальца или ладони высушить зеленое платье, но почему то не сделала этого. Странно, однако.

— Сделай мне глинтвейна на ночь, Джо, — сказала женщина своему дворецкому и тот молча кивнул, после чего он обратилась уже к Юлиану: — Смотри внимательнее на его действия, потому что с этого дня глинтвейн мне варить будешь ты.

— Я? Но я не умею, — опешил Юлиан, но всё же посмотрел в сторону Джо, который проделывал какие-то хитроумные операции за кухонным столом.

— Тебе же хуже, — равнодушно сказала Скуэйн, — но меня это совершенно не волнует. С этого дня у тебя есть четкий план твоих обязанностей, от которых ты отступать не должен ни на шаг.

После этих слов Юлиан приготовился к чему-то страшному. Каким бы не был этот план, деньги за это Юлиан хоть получать будет? От этого прямо зависело, кем же теперь он станет — рабом или наёмным слугой.

— Я должен их записать? — спросил он.

— А ты сообразительней, чем я думала, — сказала женщина и протянула ему невесть откуда появившиеся блокнот и перо. Перо. Обычное гусиное перо. А через секунду появились и чернила.

— Но я не умею писать пером, — недовольно пробурчал Юлиан.

— Тоже не волнует. Должен научиться. Итак… Готов? Первое — каждое утро ты готовишь мне завтрак.

Юлиан неловко взял перо в руку, окунул в чернильницу и неловко начал записывать сказанное его новой хозяйкой. Получалось плохо — письмо размазывалось, да и перо в руке не сидело. К тому же он окунал перо в чернильницу после каждого слова, что провоцировало опять же кляксы.

Миссис Скуэйн тем временем пристально смотрела на его левую руку, которой он имел неуважение при ней писать. Словно бы она увидела что-то неожиданное и невообразимое, и, человек, предпочитающий левую руку в письме, виделся ей впервые.

Юлиана это смущало ещё больше, оттого и почерк стал корявым. Едва увидев, что Юлиан худо-бедно дописал сказанное, Скуэйн продолжила:

— Второе — обед и ужин ты готовишь не сам, но помогаешь по кухне повару, выполняя все его поручения безукоризненно. Безукоризненно. Запиши это слово дважды.

Юлиан кивнул.

— Третье. Ты мой личный виночерпий, и это огромная честь. Про честь не пиши ничего, ты не должен вспоминать об этом всякий раз, когда перечитываешь эту книгу. Это значит, что в любое время суток ты должен наливать мне вина, когда я прошу, и ходить за ним в погреб.

Странная просьба, и довольно заманчивая. От вина сейчас Юлиан и сам бы не отказался, тем более после такого напряженного дня. Только вот вряд ли ему кто-то это предложит.

— Четвертое. Ответственный по гостям теперь тоже ты, а не Джо. Открываешь им двери, вежливо приветствуешь… И «вежливо» тоже запиши дважды. И… Вешаешь их пальто или другую верхнюю одежду в гардероб. Обслуживаешь их прихоти во время моих встреч с ними, ибо в эти моменты они столь же твои хозяева, как и я.

А эта обязанность Юлиану понравилась меньше всего. Абсолютно меньше всего. Показываться на глаза тысячам людей, словно ряженый попугай, он вовсе не хотел.

Но послушно записал всё, что услышал.

— Ну и медленно же ты пишешь, — проворчала Скуэйн и продолжила: — Пятое. Ты ухаживаешь за моим личным драконом. Кормишь его, убираешь его клетку, чистишь ему крылья и зубы.

Поначалу Юлиан машинально записывал первые слова, но когда понял смысл слова «дракон», словно подорвался на месте:

— Дракон? Что? У вас есть дракон?

— Не удивляйся. У меня много что есть, и сейчас не время всё это обсуждать. Как-нибудь потом покажу.

А лицензия на дракона у неё вообще есть или он тут незаконно? Везде, где Юлиану приходилось бывать раньше, дракон считался холодным оружием. Холодным, но с весьма и весьма горячим дыханием.

Тем временем Джо поднес миссис Скуэйн небольшой поднос со стоящим на нём прозрачным высоким стаканом с дымящимся содержимым внутри. В нос Юлиана мгновенно ударил аромат меда, смешанный с корицей и перцем, после чего он весьма захотел отведать то, что собиралась пить эта женщина. Но никто не предлагал.

— Шестое, — сказала миссис Скуэйн, немного отхлебнув глинтвейна. — Ты следишь за моей личной обсерваторией. А именно настраиваешь телескопы.

— Зачем их настраивать? — не удержался и спросил Юлиан. — И как?

— Я пару лет назад приобрела троих феечек, но спустя это время их вдруг стало около двадцати и я отправила их жить в обсерваторию, потому что больше некуда. Они очень любопытны, но очень неаккуратны, и каждую ночь после них разруха… Да… Каждое утро эту разруху приводишь в порядок ты. Но это тот же пункт.

Отлично. Ещё и феечки.

— Кормишь феечек, благо, не ты. На этот случай у меня есть отдельный человек.

Юлиану от этих слов если и стало легче, то чуть.

— Седьмой пункт. С утра ты читаешь мне свежую газету, когда я завтракаю. А когда твой голос надоест мне, включаешь радио и переключаешь на те волны, которые я тебе велю. Самое легкое поручение.

Читать Юлиан любил, но вряд ли в слух и то, что не приносит ему удовольствие. Зато радио терпеть не мог. Телевизор был гораздо лучшим другом, только вот в этом доме такой хитроумный аппарат Юлиану увидеть ещё не довелось.

— Восьмой пункт на сегодня будет, пожалуй, последним. И это самая сложная обязанность. Я, Ривальда Скуэйн, являюсь для тебя здесь мэром, королем и губернатором и выполняешь ты все мои просьбы, независимо от степени их абстрактности.

Она на несколько секунд замолчала, но в этот раз Юлиан только делал вид, что писал. С таким он смириться не мог.

— В этот же пункт обязанность не быть таким идиотом, — продолжила Скуэйн, которая теперь стала ещё и Ривальдой.

— Что? — неосмысленно спросил Юлиан.

— Этому перу не требуются чернила, оно пишет и так, — недовольно сказала Ривальда, после чего даже немного улыбнулась. — Времена чернил прошли уже давно.

Юлиан состроил донельзя недовольную мину и попытался нацарапать что-то на листе блокнота пустым пером. И, надо же, писало оно не хуже. Только вот на этот раз всё это делать было весьма удобней.

Дурак. На такую ловушку попался.

— Дай посмотрю, что написал, — сказала Скуэйн и выхватила блокнот из-под руки Юлиана без его разрешения.

В течение пары секунд она пристально вглядывалась в написанное, после чего недовольно и даже дерзко спросила:

— Какой у тебя отвратительный почерк… Почему не записал последний пункт?

— Он не уважителен, — неожиданно выкинул Юлиан.

— Неуважителен? — казалось, что Скуэйн вот-вот взорвется, но что-то ещё сдерживало её. — Ты нарушил восьмое правило только что и в следующий раз за подобное будешь наказан.

Юлиану очень не нравился её тон, да и опрометчивая его смелость мигом куда-то улетучилась. Теперь ему предстоял сидеть и, опустив голову, ждать дальнейшего развития действий.

— Тебе не нужны чернила, а мне не нужно и перо, — недовольно протороторила и она и протянула блокнот Юлиану.

Теперь там уже красовался пункт «восемь» и включал он в себя следующее: «Я никогда не должен подвергать сомнению свою обязанность повиноваться миссис Ривальде Скуэйн во всём. Во всём. И я полнейший идиот». Причем написано всё это было почерком Юлиана. Ловко это она.

Сзади послышался тихий кашель и незаметный до этого дворецкий Джо, о существовании которого в последние несколько минут все уже забыли, проговорил:

— Прошу прощения, миссис Скуэйн. Но что тогда буду делать я?

— Ты? — немного озадачилась вопросом ты. — А ты будешь учить его.

Тот сухо кивнул и продолжил безмолвно стоять, словно призрак.

— Кончилось, — сказала Скуэйн, глядя в свой бокал. — Новый создать уже не могу, его можно только сварить. Никто не может, даже я.