Восход Черной луны

Но сколь ни сопротивлялась Ирина, изредка она вынуждена была признаваться самой себе, что есть в этом пижоне нечто по-настоящему мужское. В его рассуждениях о жизни немало самостоятельности и, как это ни удивительно, уважения к женщинам. Порой это уважение казалось Ирине обидно снисходительным, но учитывая его национальность, (Роман осетин), было вполне допустимым. Ирина уже не замечала, как легко дает втянуть себя в беседы с Романом, потому что беседы эти были интересны. Но не проходило и дня, чтобы девушка не задала поклоннику свой традиционный вопрос:

— Зачем ты за мной ходишь?

Вероятней всего вопрос этот задавался с одной лишь целью; получить тоже ставший традиционным ответ:

— Может, я жениться хочу.

Обычно подобным диалогом эта тема и исчерпывалась, но однажды Ирина позволила себе развить ее.

— Интересно, как ты себе представляешь обязанности мужа? — полушутя спросила она.

Но Роман подошел к вопросу серьезно и обстоятельно.

— Прежде всего я бы любил и уважал свою жену. Я заботился бы о ней больше, чем о себе самом. Она была бы у меня одета лучше всех, никогда не ездила бы на автобусе, у нас был бы свой дом и в доме все то, что необходимо для ее счастья. Я мечтаю прийти с работы и застать на кухне жену, а рядом с ней ползающего по ковру малыша.

— Ах, значит, на кухне у тебя будут лежать ковры? В Осетии так принято?

Роман неожиданно смутился, сделал паузу и вдруг так проникновенно заговорил, что тут же смутилась уже и Ирина:

— Клянусь матерью, никто не будет любить тебя сильнее и преданнее, чем и ты когда-нибудь и сама поймешь это только дин того, чтобы понять, тебе нужно встретиться с другой любовью, а этого я не смогу допустить.

Глаза Романа недобро блеснули серо-стальным отсветом, и он закончил свою мысль в лучших обычаях джигитов Кавказа:

— Я убью его и тебя!

— Грозное заявление, — насмешливо произнесла Ирина.

Парень остановился, бессильно опустив руки, и глаза его стали чуть влажными. Ирина перестала улыбаться. Тревожное предчувствие овладело ею:

«А ведь он и в самом деле, пожалуй, мог бы решиться на убийство. С его самолюбием и темпераментом это вполне вероятно».

От этой мысли она поежилась. Они шли по вечерней, несмотря на непогоду, заполоненной народом улице Энгельса, манящей теплом и уютом баров, кафе, ресторанов и кинотеатров. Роман молчал и молчание это почему-то казалось Ирине убедительней всяких слов. На какой-то миг девушка поверила в то, что Роман влюблен, действительно влюблен, а не пытается взять реванш за оказанное сопротивление.

«Нет, он не способен на такую подлость, — уже убеждала себя Ирина. — И потом, было бы странно обладать таким упрямством, тратить столько времени с единственной целью поиграть со мной и бросить».

Она смотрела на красивое лицо Романа с нежной, как у девушки, кожей, большими серыми глазами и тонкими, но мужественными чертами и впервые признавалась себе, что это лицо ей нравится. Она подумала о том, что далеко не каждой из ее подруг довелось встретиться с такой самоотверженной и бескорыстной любовью.

«Своей угрозой он ведь только что объяснился мне в любви, — с удивлением осознав этот факт подумала Ирина».

От этой мысли ее охватило странное, неиспытанное ранее буйно-ликующее ощущение. Ей захотелось петь, плясать, дурачиться и кокетничать. Они проходили мимо массивных дверей гостиницы «Московская», которые резко распахнулись, пропуская веселую компанию, видимо, направляющуюся в ресторан гостиницы.

— Ну, что ж ты не пригласишь избранницу на торжественный ужин по поводу предложения руки и сердца? — озорно поинтересовалась Ирина, многозначительно поглядывая на двери гостиницы. — Или слабо?

Роман с недоверием взглянул на девушку, пытаясь прочесть в глазах ее истинные намерения, Ирина с приветливой улыбкой ждала ответа, и он успокоился, убедившись, что на сей раз это не ловушка.

— Хорошо, пойдем, только не сюда, — радостно ответил он.

Глава 20

Ресторан был на удивление пуст. Оркестр на небольшой эстраде наигрывал скорее для себя, чем для немногочисленных посетителей, прелестную мелодию из Битлз, которую не смогло испортить даже отвратительное исполнение.

Подошедший пожилой метрдотель, подобострастно улыбаясь, поинтересовался:

— Ужинать будете?

Роман высокомерно кивнул и тусклым, безразличным голосом, каким в «крутых» фильмах говорят с прислугой, не ответив на вопрос, лаконично спросил:

— Мой столик свободен?

— Свободен, свободен, — засуетился метрдотель.

Ирина с изумлением наблюдала за метаморфозой, произошедшей с Романом. Гримаса снисходительного пренебрежения на его лице была столь вызывающа, что у Ирины словно оборвалось внутри.

«Да он просто заевшийся хам из завсегдатаев городских кабаков, — с брезгливым ужасом подумала она. — Он же этого человека ни в грош не ставит, хотя тот ему более чем в отцы годится. А впрочем, эта порода прислуги позволяет молодым хамам топтаться по себе вовсе не бескорыстно, а за определенную плату. Интересно, откуда у него деньги? Каждый день такси, в ресторане — свой, одет с иголочки… А впрочем, какое мне до этого дело! Привел сюда — пусть кормит. Сейчас я нанесу нешуточный ущерб его кошельку».

С этими достойными намерениями она последовала за Романом к стоящему у окна столику, который расторопный официант уже «заваливал» закусками. К своему стыду Ирина была в ресторане впервые. Она с любопытством рассматривала обстановку, одновременно стараясь делать вид, что здесь ей все так же хорошо знакомо, как и многоопытному Роману.

«Теперь понимаю Светку, — язвительно думала она, — потерять такого денежного кадра. И это при ее заносчивом характере и постоянном стремлении к удовольствиям. Странно, как она вообще пережила такую трагедию! Как только я не пала жертвой от ее руки».

В гардероб Ирине и Роману идти не пришлось. Тот же подобострастный метр с угодливой улыбкой, от которой Ирину едва не стошнило, помог им снять верхнюю одежду и лично отнес ее гардеробщику, поспешно вернувшись назад уже с номерками. Тем временем Роман вовсю демонстрировал галантность, манерно помогая Ирине устроиться на стуле.

«Сейчас начнет мне подробно объяснять, в какой руке вилку держать», — ядовито подумала девушка, раздражаясь его излишней обходительностью.

Все дальнейшее мало укладывалось в скромное слово «ужин». Это было настоящее Лукуллово пиршество. На столе появлялись новые и новые блюда. По количеству деликатесов и сосредоточенному обслуживанию официанта, повинующегося малейшему взгляду или движению руки Романа, Ирина давно поняла, что ее наивная попытка истощить кошелек парня, была заранее обречена на неудачу.

«Откуда у него такие деньги? Он же студент. На стипендию, даже если ее увеличить на порядок, так не разгуляешься, а ведь он, судя по всему, завсегдатай этого заведения. Богатые родители? Во всяком случае, другого объяснения я найти не могу», — в конце концов заключила Ирина.

Она вспомнила, как считают деньги ее отец и мать, зарабатывающие их честным, нелегким трудом. Знакомые и друзья Ирины, — все были люди, знающие цену рублю. Девушку охватило отвращение к этому пресыщенному, элегантному хаму, явно испытывающему удовольствие от покупки чьей-либо угодливости.

Мелькнула мысль:

«Он ведь сейчас и меня пытается купить! Точно, вот оно, его истинное лицо! А я-то, дура, ему поверила. Ну нет, дорогой мой осетинский Крез, вот это у тебя и не получится».

Ирина прервала наконец свое брезгливое молчание:

— Так что же, ты по-прежнему настаиваешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

— Да, — кратко ответил Роман, пристально вглядываясь в ее глаза.

— Дай-ка мне, Рома, номерок от гардероба, и я тебе отвечу.

Роман с готовностью извлек из внешнего нагрудного кармана пиджака металлический квадратик и протянул его Ирине: