Городок Нонстед

— Уже иду! — прохрипел мужчина, стараясь, чтобы голос звучал нормально. Он отчаянно осматривался, ища что-нибудь, что могло бы сойти за оружие. Но в убогой комнате не было ничего подходящего. “У меня заняты руки”, - повторил он про себя. И Натан понял, что делать. Спокойно открыты двери, как будто ничего не подозревая, а когда женщина подойдет, толкнуть поднос в лицо Альбертине Микельсен. Горячий чай обожжет и даст ему несколько секунд преимущества. Нужно будет найти оружие и тогда…

— Мне еще долго ждать?

Он подошел к двери, взялся за ручку и резко рванул. Альбертина Микельсен стояла на пороге, целясь в него из большого тизера, который держала обеими руками.

— Я же говорила, что руки заняты, — злобно улыбнулась она и нажала на спуск.

Электроды воткнулись в его тело. Натан ощутил боль, которую еще никогда не испытывал. Мир залила пурпурная краска.

Когда он сумел открыть глаза, увидел только размытые силуэты, в одном из которых сумел распознать Альбертину, сидящую в кресле. Она пила чай.

У женщины было спокойное довольное лицо, освещенное легкой улыбкой, наверняка выученной в ходе десятков уроков ассертивности (ассертивность — способность человека не зависеть от внешних влияний и оценок, самостоятельно регулировать собственное поведение и отвечать за него — Примечание переводчика). Выверенным движением она поставила кружку, поправила юбку и вздохнула.

— Уже время, мистер Маккарниш, — сказала она. — Я должна вернуть вас в реальность. Завтра в полдень у меня важное дело в Сиракьюз, а туда неблизкий путь.

Боль пожирала тело, рвало его в клочья. Фигура Альбертины то исчезала, то появлялась вновь. Натан Стиснул зубы и попробовал подняться, но мышцы не слушались. Он лежал на полу, обезумевший от ослепляющей боли.

— Паралич вскоре пройдет, — голос будто бы несся издалека. — Так, по крайней мере, написано в инструкции по использованию. Но вас я на всякий случай связала. Телефонным шнуром — убила двух зайцев одним выстрелом. У Вас тут важная встреча, мистер Маккарниш, и скоро. Жаль, если бы вы ее пропустили. В моей профессии это непростительный грех.

Она встала и сняла плащ, который висел на крючке возле дверей. Натан следил за ней взглядом. Он мог двигать только глазами.

До скорого свидания, — сказала женщина и вышла.

Из-за спазмов боли Натан уже ни в чем не был уверен. Он не знал, что тут делает, почему здесь оказался, действительно ли на кровати лежит Фиона. Он не был уверен, что может доверять своим ощущениям. Ему казалось, что, когда Альбертина шла к дверям, в зеркале на стене он увидел совсем другого человека. Потом наступила тьма.

— Натан?

Никогда раньше он не слышал, чтобы в одном слове было одновременно столько страха и надежды.

— Натан, это действительно ты?

С трудом он открыл глаза, титаническим усилием повернулся на бок. Подождал, пока пройдет приступ боли и зрение восстановиться.

— Фиона, — прохрипел писатель. — Да, это я. Ради Бога, что все это значит? Где ты все это время была? Что с тобой стряслось?

— Не знаю, — ее голос дрожал. — Натан, я и вправду ничего не знаю. То был какой-то сон, ненормальный кошмар. Натан, это ты? Боже, ты ли это?

Она несколько раз повторила его имя дрожащим голосом, с отчаянной надеждой.

— Да, это я, — прошептал он. Горячие слезы катились по его щекам, волнение мешало дышать, вытесняя даже страх. — Да, это я, любимая. Слушая, я не имею понятия, во что вляпался, но как-то мы выберемся.

Несмотря на то, что любое движение сопровождалось сильной болью, он начал извиваться, стараясь ослабить узлы. Но те были крепки. Плача от боли и ярости, Натан сменил тактику. Попробовал залезть в карман и достать оттуда что-нибудь. Карман, в котором он носил мобильник, был пустым. Скорее всего, Микельсен забрала аппарат. Нож или какое-то другое оружие англичанин не носил. В карманах могла быть зажигалка, немного мелочи и какие-то бумажки. Телефонный шнур врезался в его запястья, но Натан не переставал, доставал из карманов очередные мелочи и клочки, но потом вздохнул и замер.

— Ты можешь пошевелиться? — спросил он Фиону.

— Нет, — удивленно ответила она. — Наверное, меня связала. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Что это значит? Кто она такая? Что с нами происходит?

— Не знаю, — процедил Натан сквозь зубы.

— Но… — Ее голос был сдавленным. — Но нам ведь ничего не угрожает?

— Нет, — соврал он. — Ничего, любимая. Ничего.

Мужчина не мог подняться, он даже не мог освободить рук. Телефон исчез, а на дворе шумел ливень. Никто не услышал бы криков, даже если… Даже если бы в мотеле остался еще кто-то живой. Вспышки, которые Натан видел в окне офиса, не оставляли такой надежды. Кроме них, в мотеле не было никого. Но вскоре кто-то должен был прийти.

Через страх и отчаяние стали пробиваться первые мысли. Если Альбертина Микельсен не застрелила его хладнокровно, так же, как администратора, а вырубила тизером и связала, значило, что Натан составлял часть какого-то плана. Микельсен, скорее всего, действовала по чьему-то заказу, и использовала Фиону, чтобы его сюда заманить. Использовала ее.

Он посмотрел на девушку, которая лежала на кровати со связанными руками. На ее щеках появился едва заметный румянец. Это наблюдение пробудило в мужчине ярость. Он стиснул кулаки и попытался ослабить шнур.

Фиона, будто почувствовав его состояние, тоже начала бороться. Повернулась раз, второй, задела ногой радиоприемник, который упал на пол и включился. Комната наполнилась шумом, в котором замирали последние такты композиции The Cure с диска “Pornography”.

— Я уже с вами, — сказал диджей Алекс.

Диджей Алекс? Так далеко от Нонстеда?

— Это ваш неутомимый несгибаемый повелитель эфира, — продолжал диджей, — который вопреки вашему желанию пробует приобщить вас к культуре и научить с уважением относиться к великим вещам. Это были The Cure, идеальная музыка, чтобы перерезать себе вены. О, нет, извиняюсь, это нельзя произносить вслух. Идеальная музыка, чтобы повеситься, хе-хе-хе. А вообще-то я могу говорить то, что мне нравится. Никто и так не слушает.

— Я слушаю, — буркнул Натан, собираясь с силами для очередной атаки на узы.

— Знаю, англичанин.

Его изумление было таким огромным, что Натан несколькими спазматическими движениями сумел развернуться на 180 градусов, чтобы посмотреть на радиоприемник. Это было дешевое японское радио-будильник, из тех, которыми оснащены номера недорогих отелей. Оно лопотало, опершись о ночной столик, и мигало цифрами. Было без 15 два.

— Ты меня слышишь? — прокричал писатель.

— А ты меня слышишь? Почему бы и нет? Отлично, значит это не галлюцинация. Что у тебя?

— Не слишком хорошо. — Натан проглотил слюну и неожиданно увидел среди карточек, которые он достал из кармана, визитку агента Соула. Блеснул луч надежды. — Послушай, Алекс, не… Ты можешь позвонить кое-кому?

— Хо-хо, будь уверен. Знаешь, по эту сторону Атлантики телефон давно уже не диковинка, и большинство жителей страны умеют им пользоваться…

— Слушай, скажи ему, что меня скрутили в мотеле “Перекресток” под Сент-Джейкоб. На втором этаже, единственная освещенная комната. Кроме нас, никого здесь нет, а администратор убит. Мы связаны и кто-то должен сюда прийти. Даю номер. Ты меня слышишь?

Шумы в радиоприемнике стихли. Натан прокричал номер, а потом повторил его. К этому времени шумы прекратились полностью. Остались только мигающие цифры.

— Что ты делаешь? — спросила Фиона, которой удалось повернуться на бок. На ее бледном опухшем лице читалось беспокойство, которое она даже не пыталась скрыть.

— Пробую отсюда выбраться. — Натан стиснул зубы. Затем он усмехнулся. — Не переживай.

— Лежу связанная в номере мотеля. — Зеленые глаза девушки наполнились слезами. — Не знаю, что со мной произошло. Не знаю, что со мной происходило на протяжение месяца, а ты говоришь, чтобы я не беспокоилась. Знаешь ли ты, как это звучит?