Скользкая дорога (СИ)

Студенты впали в некоторое оцепенение, когда Валерия спокойно, без лишних эмоций сделала скальпелем разрез по макушке трупа от уха до уха и, стянув отсепарированные лоскуты кожных покровов на череп, обнажила кости черепной коробки и взяла лазерный резак.

— Я понимаю, процедура очень циничная. Еще несколько часов назад она была жива, а сейчас… Я сама не люблю аутопсию, честно говоря, но это неотъемлемая часть моей профессии — к счастью, не самая большая. При этом должна заметить, что до Отравления мои коллеги-предшественники занимались секцией по-сто-ян-но. Людей было столько, а значит и умерших было столько, что секционные столы можно было превращать в конвейерную ленту… Знаете, всякий раз, когда я приступаю к исследованию головного мозга, я осознаю ценность человеческой жизни. Ладно, закончим лирику.

Она встала позади головы профессора по левую сторону на небольшом удалении от стола, чтобы не закрывать обзор студентам, включила резак и приступила к распилу.

— Обратите внимание, как удобно делать распил костей черепа лазерным резаком. Например, раньше, когда для этого использовались вибрационные или циркулярные пилы, процедура была долгой, физически утомительной и кропотливой, ибо существовал риск повредить оболочку головного мозга. Лазерный же резак самостоятельно определяет толщину костей и рассчитывает глубину распила, а сам процесс почти бесшумный.

Валерия положила резак на место и аккуратно отделила крышку черепа. Когда она стала извлекать содержимое, стоящий дальше всех от стола Лукас позеленел и глубоко задышал.

— Тебе плохо? — спросила Сабрина.

— Не твое дело.

— Дурак, я же помочь хочу!

Валерия обратилась к студенту:

— Лукас, подойди ближе. Ближе, ближе! Ты стоишь далеко, и перед тобой открывается прямо-таки мясобойня. Сконцентрируйся на конкретных деталях, на головном мозге как на органе и абстрагируйся от того, что это разобранное тело человека. Не замечай остальных органов. В данный момент нас интересует только мозг и только как объект исследования.

Лукас глубоко вдохнул и подошел к столу.

— Спасибо, госпожа Видау. Странно… Вроде и впрямь легче стало.

— А ты как думал, — улыбнулась Валерия.

После исследования мозга Валерия подвела группу к проекции чипа роговицы глаза Стефани Джефферсон, встала к проекции спиной и продолжила:

— Госпожу Джефферсон нашли с открытыми глазами и прижатыми к шее кистями рук. Типично для латиоида. Она скончалась прямо в своем левиподе при подлете к одной из парковок нашего университета. Как я уже говорила, с большой долей вероятности мы столкнулись с так называемым нелегальным суицидом. После приема латиоида примерно через 15 — 20 минут наступает быстрая и совершенно безболезненная смерть. Единственное, что чувствует человек в последнюю секунду — это ощущение нехватки кислорода, инстинктивно тянет руки к шее и… умирает. Когда мы имеем дело с суицидом, чип показывает нам совсем иную картину, нежели чем при падении части конструкции музея на голову. Если в последнем случае смерть стала для человека полной неожиданностью, то в ситуации с латиоидом — ну, или при любом другом способе добровольного ухода из жизни — протекающие в организме человека психофизические реакции и биохимические процессы принципиально отличны. Человек переживает, нервничает, у него учащен пульс — вот-вот прервется его жизнь! Может отмечаться усиленная выработка адреналина, кортизола. Тем более что, приняв латиоид, человек знает, когда наступит его смерть, и это, конечно же, создает соответствующий психоэмоциональный фон. Думаю, госпожа Джефферсон немного не рассчитала дорогу до работы, где, очевидно, намеревалась отойти в мир иной, и скончалась на подлете к парковке. Что ж, давайте не будем терять время и внимательно изучим проекцию чипа.

Валерия повернулась к проекции и стала листать нужные ей вкладки. В секционной стало совсем тихо, если не считать приятного шума, издаваемого вытяжкой и системой аэрообогащения.

— Это… — наконец послышался голос Валерии, — очень странно…

Она спешно листала вкладку за вкладкой, масштабировала проекцию и даже вставала с другой стороны картинки — студентам показалось, будто она сделала это для верности, словно это могло бы изменить графики и столбцы на проекции.

— Я ничего не могу понять! Ни один из ее показателей не свидетельствует о том, что она была хоть в каком-то волнении. Вижу следы латиоида в крови, да… Вижу хорионический гонадотропин, разумеется. Вижу… Да, это тоже вижу… Так-так. Это нормально. Это… это тоже в порядке. А это нам вообще не интересно. А если посмотреть за два часа до смерти? Так… Нет, все тоже в целом в норме.

— Может быть, она такая сильная духом была, что не переживала из-за смерти? — предположил один из учащихся.

— Да может-то оно, конечно, может… Но чип улавливает все, даже малейшие колебания, которые мы сами не замечаем. А тут — как будто у нее был совершенно обычный день. Ладно. У нас сегодня практикум именно по технике аутопсии, и мы его с вами провели даже продуктивнее, чем я ожидала. На зачете я буду уделять пристальное внимание всей той технике, которую сегодня продемонстрировала. Вы можете быть свободны.

— А что с профессором Джефферсон? Причина смерти — латиоид?

— Судя по показателям ее крови, которые мы видим из чипа — да. Но я еще внимательнее посмотрю ее кровь, а также хочу как следует изучить эмбрион. В любом случае мне придется сообщить об этом в полицию, так как пока версия с самоубийством какой-то не очень правдоподобной представляется. Беременная женщина с нормальными на первый взгляд показателями… Смерть наступила в левиподе… Зачем принимать латиоид и отправляться на работу на левиподе? В общем, не мое это дело. Мое дело — сообщить об этих фактах в полицию, что я сейчас и сделаю. Занятие окончено.

— Удачно вам съездить, профессор! — сказала ей Сабрина, снимая халат.

— Ты про Париж? — уточнила Валерия.

— Ну да. В новостях говорили, что в четверг состоится Собрание Палаты.

— Да, я лечу туда сегодня ночью — хочу завтра поприсутствовать на открытой лекции профессора Мартинеза. Что ж, благодарю.

Ребята вышли из секционной, и темно-синие двери плавно закрылись за ними, оставив внутри белое размытое пятно — фигуру профессора Видау, продолжившей работу с телом Стефани Джефферсон.

— Подлиза, — презрительно бросил Сабрине Лукас, когда они спускались на парковку.

— Неуч, — ответила она, не обернувшись.

— Выскочка.

— Хлюпик.

— «Ой, а можно, а можно я статистику расскажу!»

— «Помогите! Я увидел матку и блеванул себе на ботинки!»

— «Удачно вам съездить, профессор!»

— Да пошел ты, урод.

— Сама катись. В сфинктер ануса.

— Ребят, вы как дети прям! — вмешался Тони. — В старых фильмах такие обычно в конце женятся.

— Да я лучше с рукой своей потрахаюсь, — буркнул Лукас.

— Ты в этом, я смотрю, преуспел, — моментально ответила Сабрина.

Глава 2

Родители опять ругаются. Семилетняя Дарья проснулась в своей кровати и с силой стала зажмуривать глаза — ей казалось, что это поможет снова заснуть и не слышать доносящихся из родительской спальни всхлипов мамы. Она отодвинулась от мокрого от слез места на подушке, но слезы не останавливались, и вскоре сухая часть подушки стала влажной. Дарья начала думать о том, как завтра она увидит свою лучшую подружку, как после школы они отправятся гулять по любой локации, которую выберут — наверное, будут прятаться друг от друга в Старой Гавани. А может быть, опять попытаются забраться на Башню или, как в прошлый раз, будут ловить черепах в Белой Воде. Скорей бы заснуть. Но сон не приходил.

«Вадим, я не могу так больше! — мамин дрожащий голос доносился до Дарьи, как бы глубоко та ни старалась зарыться в одеяло. — Я ждала! Ждала тебя весь вечер!»

«Лада, мы договаривались. И ты сказала, что тебя все устраивает. Чего ты сейчас хочешь от меня?» — устало отвечал отец.