Первоапрельская шутка

Жанну я видел считаные разы. После развода она, забрав детей, переехала в Лондон и, по словам Дэна, жила затворницей в мрачном и древнем, викторианской эпохи, особняке в центре города. Взрывная, непоседливая Вредина, едва представилась возможность, из этого особняка сбежала и перебралась к отцу. Меланхоличный и романтичный Дэн остался с матерью, а Зубра навещал два-три раза в году.

Впившись взглядом в экран монитора, я старался не упустить ни единого кадра. Вот Заика пожарил шашлыки, и мы все принялись потешаться над Врединой, умудрившейся слопать один за другим пять штук. Вот мы с Зубром одновременно нырнули в бассейн и, отмахивая саженками, пустились наперегонки. Вот степенно, осторожно пробуя ногой воду, к нам присоединился Дэн. Вредина, нырнув, окатила его брызгами, Дэн недовольно скривился. Затем появилась Инга, в алом купальнике выглядела она, как всегда, сногсшибательно.

Инга была младше Зубра на десять лет, но, когда они стояли рядом, разница словно стиралась. Они подходили друг другу чуть ли не идеально, от обоих будто исходила, струилась жизненная энергия, а вместе с ней – дружелюбие и приязнь.

Мелькали кадры, я смотрел на этих веселых, радостных людей и навязчиво примерял каждого из них на роль убийцы. Мне было тоскливо и тошно, и хотелось бросить все к чертям, и уехать, убраться отсюда в глушь, и там обо всем позабыть. Усилием воли я заставил себя сосредоточиться и смотреть собственные воспоминания дальше.

В три пополудни Заика принес из дома карабины, мужчины двинулись в тир.

– Постреляем, – подмигнул мне Зубр и обернулся к Дэну: – Ты как, малыш? – спросил он.

– Нормально, папа, – Дэн зарядил карабин и встал к черте. – Что у нас сегодня в программе?

Первым номером в программе оказались выпорхнувшие в пятидесяти метрах от стрелков утки. Я сшиб одну, еще одну срезал на взлете Зубр, а Дэн послал дробины в молоко.

– Неважнецки, – покачал головой Зубр.

Дэн проводил взглядом трех уцелевших, тающих в небе птиц.

– Ничего, папа. Пускай живут.

Теперь мы зарядили карабины картечью, и невидимый нам Заика выпустил из вольера кабана. Я уложил его выстрелом в лоб и позволил Дэну упустить удравшую опрометью косулю.

– В-внимание! – донесся голос Заики. – П-приготовились! Особая м-мишень.

Мы втроем взяли карабины на изготовку, и мгновение спустя из кустов выскочила фигура в камуфляжной форме с автоматом в руках.

– Огонь! – рявкнул Зубр и первым выпалил по ней.

Я, целясь в корпус, выстрелил вслед за ним и краем глаза увидел, как вдруг попятился, а затем выронил карабин и осел на землю Дэн.

– Что случилось? – бросился я к нему.

Дэн не ответил. Он сидел, застыв с открытым ртом и уставившись перед собой. Я резко обернулся и посмотрел туда же, куда и он. Фигура в камуфляжке стояла неподвижно в пятидесяти метрах от нас, потом дрогнула и завалилась на спину. Меня передернуло. У фигуры было лицо Генки Зубарева – один в один.

– Уб-бит, – вновь донесся до нас голос Заики. – Гы-гы-гы.

Я облегченно выдохнул, и мы вместе с Зубром расхохотались.

– Отличный муляж, – отсмеявшись, хлопнул меня по плечу Зубр. – С первым апреля, друзья. Ну вставай, вставай, – протянул он руку Дэну. – Тебе пора становиться мужчиной, сынок. И ценить мужские шутки.

– Хороший розыгрыш, – похвалил я. – Привыкай, Дэн, в прошлый раз эти черти вместо борща подали мне в супнице гранату. Пластиковую, конечно. Я едва не своротил стол.

– Это Инга придумала, – сообщил Зубр, когда мы, оставив Дэна приходить в себя, принялись свежевать кабана. – Что, Псих, проняло тебя?

Проняло меня не тогда, а сейчас. Я внезапно отчетливо осознал, что этот розыгрыш, эта дурацкая шутка имеет непосредственное отношение к тому, что произошло потом. Я остановил воспроизведение, утер вдруг пробившую лоб испарину и двинулся в гостиную. Терехин дремал в кресле перед телевизором.

– Можно вопрос? – разбудил я его. – Что остальные думали о розыгрыше с муляжом?

Терехин откашлялся.

– То же, что видно на ментограммах. Вам, воякам, выходка понравилась. Парнишке было от нее дурно.

– Вы не заметили ничего особенного? Не в ментограммах, в словах. Вы же допрашивали свидетелей.

– Насколько я помню, ничего заслуживающего внимания, – Терехин пожал плечами. – Кроме, конечно, степени вложенного идиотизма.

Я поблагодарил и отправился обратно в спальню. Вновь включил ридер, уселся в кресло и уставился в монитор.

В десять вечера Заика с натугой выставил на стол блюдо с зажаренным на вертеле кабаном. Зубр разлил водку и произнес тост, мы выпили за тех, кого нет с нами, потом принялись за еду.

– Как твоя блонда, Псих? – показала мне язык Вредина.

– Какая еще блонда? – нахмурился я.

– Ну та, что была с тобой в прошлый раз. Надеюсь, ты на ней не женишься?

– Не женюсь, – подтвердил я. – Подожду, когда ты подрастешь.

Вредина прыснула.

– Долго ждать придется.

Последние кадры были уже совсем нечеткие, смазанные – на меня начал действовать алкоголь.

– Поднимемся наверх, Псих, – предложил расплывающийся в кадре Зубр. – Надо поговорить. Встретимся за завтраком, – обернулся он к остальным. – У меня еще кое-какие дела, потом лягу спать. Празднуйте пока что без нас.

Теперь кадры перед глазами не только расплывались, но и качались. Поддерживая под локоть, Зубр вел меня по лестнице на второй этаж. Мы прошли мимо оружейной комнаты, затем он отпер свой кабинет.

– Проходи, Псих. Садись. Ты поступаешь не по совести.

– Что?

Кадры вновь обрели резкость. Упрек на несколько мгновений рассеял алкогольный туман у меня в мозгах.

– Я сказал, что ты поступаешь не по-людски.

– Клянусь, я не понимаю, о чем речь.

– Вот как? Не понимаешь?

На этом фрагмент заканчивался. Как я ни тщился все эти годы, как ни старался, я не мог вспомнить, что именно сказал Зубр и что после этого между нами произошло. Следующее воспоминание отстояло от последнего на час с лишним. Я механически просмотрел, как возвращаюсь в отведенную мне комнату и укладываюсь на боковую.

На скрупулезное, едва не покадровое изучение пяти ментограмм у меня ушли две недели. Я просмотрел каждую десятки раз, до тех пор, пока не заучил наизусть. Теперь я мог расписать то злосчастное первое апреля по минутам.

После того как мы с Зубром поднялись наверх, остальные уселись играть в покер. Дэн был мрачен, рассеян, путал карты и отвечал на вопросы невпопад. Потом сказал, что все еще не может отойти от дурацкого розыгрыша в тире, и отправился спать. Вскоре принялась зевать, а затем и распрощалась Вредина. Инга еще полчаса обыгрывала невезучего Заику, потом смешала карты и пожелала ему доброй ночи. Поднялась наверх, секунду постояла перед дверью в кабинет мужа, видимо раздумывая, не прихватить ли его с собой в спальню. Пожала плечами и двинулась дальше.

Заика не ложился вообще. Дважды обошел территорию по периметру, посмотрел боевик, за ним триллер. Сыграл в компьютерную стрелялку и поднялся наверх в оружейную. Была оружейная не заперта и освещена. Заика потянулся к выключателю, но внезапно заметил, что в ружейной пирамиде не хватает одного из четырех охотничьих карабинов. Заика тщательно осмотрел комнату, заглянул за портьеры, по очереди открыл стоящие у стены кованые сундуки со всяких барахлом, но пропажу не обнаружил. Почесав в затылке, Заика вышел наружу и постучал в дверь хозяйского кабинета. Не дождавшись ответа, отжал дверную ручку и ступил вовнутрь. Исчезнувший карабин приткнулся к входному порогу. Зубр, раскинув руки, лежал на полу навзничь. Заика метнулся, упал перед ним на колени и завыл. Этот вой, заунывный, волчий снился мне в ночных кошмарах на протяжении восьми лет.

Я брел по вечерней Москве, и мне казалось, что плакаты «Общество без преступности», «Криминалу – нет» и «Ментальный контроль – гарантия будущего» издеваются, глумятся надо мной.