Заика из массовки

Тарутин Олег Аркадьевич

Заика из массовки

Олег Аркадьевич Тaрутин

ЗАИКА ИЗ МАССОВКИ

- Стоп! - Режиссер вскинул над головой скрещенные руки.-Сто-оп! Не то! Не верю! Не могу поверить!

Стрекот в небе смолк, плавная стрела опустила наземь оператора. Немолодой и тучный, он досадливо мотнул головой, сплюнул бесслюнно и, достав платок, отер залитое потом лицо, загривок, шею. Там, наверху, за работой он не мог отвлечься на это, а жара была адова. Жара загустевшим стеклом, недвижным стеклянным омутом стояла над киногруппой; ни облачка на поверхности омута, ни тучки.

Ни тенты, ни зонты, ни степлившаяся в бутылках и сифонах вода не спасали киношников от этого пекла. И зевак она давно разогнала.

- Не идет! Не контачит! Холодно! Ужарели вы, что ли?-запальчиво и непоследовательно выкликал режиссер, шагая к главным героям снимаемой сцены. - Ну что это, Юрий Алексеич!.. - развел он руками.

Герои - мужчина и женщина, оборванные и окровавленные, со скрученными за спиной руками, плечом к плечу стоявшие над отверстой могилой, от этой могилы отошли, разъединились, виновато и озабоченно взглянули на режиссера.

- У Лидии - почти! - говорил тот. - Это - Ольга. Ее порыв, ее гордость, непримиримость! И это: "Прощай, Николай.. .", и взгляд... Это почти величественно! Видишь, удалось же! Но твой Николай, Юрий Алексеич... Развязать! - коротко распорядился он.-Перекур! Лева, подойди!

Два ассистента, зайдя за спины осужденным, мигом распустили несложные узлы, освободили артистам руки.

Юрий Проталин, рослый, рельефно-мускулистый бдондин, красивый даже под гримом синяков и ссадин, и Лидочка Беженцева, худенькая и большеглазая, подставили лица под тампоны гримерши. Лидочка рукою придерживала разорванное платье, обнажавшее ее грудь в сцене расстрела. Полувзвод белогвардейских солдат, людей в фильме бессловесных, закурил, опершись на винтовки, а командир ихподпоручик Кетский, обмахиваясь фуражкой, двинулся на зов режиссера. Режиссер-чуть обрюзгший седокудрый богатырь - по-турецки уселся на горячую землю (плевать ему было на жару, коли надо спасать сцену!), актеры опустились на корточки возле, сгрудились и остальные киношники - послушать Арнольда Кучуева всегда было интересно и полезно.

- Ты пойми, Юрий Алексеич, - глядя в глаза Проталину, мягко заговорил Кучуев, - ведь это-расстрел! Это твои последние минуты на земле. Последний всплеск жизни, силы, ненависти... это самое. . . любви! А? Ну ведь так же, согласись? И всего иного прочего, да? Сейчас грянет залп и все для тебя прекратится. Ничего не станет. Финита! Тьма! Ольга твоя тоже канет в небытие! Все слизнет этот залп. Того света нет! Ведь так? Последние мгновения жизни Николая Раскатова! И ты-Николай-сознаешь это, понимаешь, Юрий Алексеич? Сознаешь и все же находишь мужество говорить то, что ты говоришь. Тут тонко... Тут сыграть надо... На волосок в сторону и - фуфло! И нет истинной трагедии, и нет веры, и не законтачит, и техника не вытащит, если ты в его шкуру не влезешь, в Николаеву. Вот ведь оно как в нашем деле каторжном. .. Ну ты же-Проталин! Это же твой герой!

- Арнольд Борисович, - начал было Проталин, кивая и хмурясь,-я понимаю...

- Не понимаешь! Еще не понимаешь! - Кучуев прикрыл глаза тыльной стороной ладони-жест несогласия, неосознанно перенятый им у знаменитого зарубежного коллеги. Он и славился тем, что всегда ждал от актеров до конца осознанного согласия, а не слепого претворения своих замыслов.

- Не успел еще понять, Юрий Алексеич! - улыбнулся он с обезоруживающим обаянием. - Вот он понимает! - Арнольд ткнул сигаретой в сторону подпоручика Кетского, артиста Льва Ландовского. - Он сыграл ненависть. Отлично сыграл! ".. .Прикажете начинать, гражданин рэвкомове ц?" Это твое "э", Лев, эта твоя папиросочка, улыбочка- великоле-е... Кстати, Лев, усики трогать пальцем - это, брат, не взыщи, перебор. Ей-богу. А вот пепел бы с папиросочки пальчиком этим холеным: стук-стук. . . И - самое то. Как думаешь?

- Пожалуй, - вдумчиво кивнул подпоручик, утонченный садист,-да, так будет достоверней, Арнольд Всеволодович.

- Так вот, Юрий Алексеич, - снова принялся за Проталина Арнольд,-твоя последняя минута. Ольга тебе: "Прощай, Николай!.." Взгляд на Ольгу: "Прощай, Оля..." И она уже за чертой. Теперь только враги! Один враг! Эти, - кивнул он на белогвардейских солдат, сомлевших и спарившихся в скатках через плечо, в башмаках и обмотках, - эти не в счет! Это бессловесная, бездумная, мобилизованная скотинка. Извините, мужики! - крикнул он оживившимся от такого определения белогвардейцам. - И твой осуждающий взгляд на них, Юрий Алексеич, не по адресу, понимаешь? Кетский-вот враг! Классовый враг, враг матерый и беспощадный! Вот почему именно на него, на него одного смотрит Николай, и последние мгновения жизни тратит именно на него, бросает в лицо врагу свой яростный монолог: "Что, ваше благородие... это... вошь золотопогонная... э... думаешь, страшно нам умирать? .." Ну и так далее. Или вот это: ".. .еще погуляют красные клинки по вашим головам!" Ну, убойный ;хе монолог!(Режиссер, как водится, был одновременно и соавтором сценария, чего, кстати сказать, никогда не подчеркивал и не выпячивал).-Тут, брат, думано было! Тут душа вложена. Тут ни убавить, ни прибавить, поверь. Вот это и надо сыграть. Понял, родной?

- Ясно,-кивнул Юрий Проталин,-я сыграю это. Смогу.

Арнольд Кучуев вскочил на ноги, хлестко ударил кулаком в ладонь:

- Приготовиться к третьему дублю!

Гримерша несколькими быстрыми и точными движениями поправила тона на лицах Проталина и Лидочки.

- Стефаныч!-крикнул Арнольд оператору. - Готов? Сейчас мы сделаем вещь!

- Че-е-пуха все это, - проговорил кто-то за спиной режиссера.

- Что? - Арнольд стремительно, как собака, неожиданно дернутая за хвост, обернулся. - Кто?!

Невесть откуда взявшийся, невесть как затесавшийся в толпу киношников, в трех шагах от Арнольда стоял посторонний мужчина, вернее, мужик в рубахе и портах, босой, расхристанный, всклокоченный, пего-рыжий, бородатый, с медным крестом на голой груди.

- Че-е-пуха это, говорю. По-о-мирать-не в помирушки играть. Не-е станет нормальный человек за-а минуту до смерти т-т-такие глупости говорить,- сильно заикаясь, но не спеша и, по-видимому, ничуть не смущаясь, проговорил мужик. - Н-нонсенс! Он д-д-ругим будет занят. Да, - убежденно повторил мужик - он будет занят другим.

- Да кто это, спрашиваю?-орал Арнольд.-Чего ему надо? Вам чего, а?-свирепо выпятил он на мужика челюсть, уставился исподлобья.

- Массовка это, Арнольд Всеволодович! - испуганным стоном отозвался помреж Рубис. - Восстание крестьян в Чухалевке. - Он рукой махнул в ту сторону, где горбатилась серыми домами облюбованная для съемок деревня Кузино.

- Т-точно,-подтвердил расхристанный.Мужик-поселянин из вашего лихого в-вестерна.

- Турист это с реки, - объяснял Рубис. - То ли обокрали его, то ли сам пропился вчистую. Сам же в массовку и напросился, склочник! Опять встреваете? - напустился он на мужика.

- Чего ж вы, папаша, полезли в этот вестерн, как вы изволили выразиться? - весело спросил мужика оператор, подмигнув насупившемуся Кучуеву. Оператор так до сих пор и не слез со стрелы.

- Д-деньги нужны,-последовал обезоруживающий ответ.

Киношники загоготали. (Потом многие недоумевали, почему с самого начала, с самых первых наглых слов, с ходу не прогнали в три шеи этого горе-оратора, почему слушали?)

- Нужны, - переждав смех, подтвердил мужик. - Да и вообще - случай для меня удобный, массовка ваша,-добавил он непонятно.

- Двурушник вы, папочка, - развязно похлопал мужика по плечу Ося-звуковик, в то же время искательно взглядывая на грозного шефа, - а критика в устах двурушника...

- От меня в толпе только вилы видны, - неторопливым заиканием перебил Осю нахал,-и вопим мы свою чушь неразборчиво. А П-проталин будет во весь экран и во весь голос. Хороший же артист, думающий, - говорил он, сочувственно глядя на одного Юрия Проталина.- На святую тему да таких глупостей нa-а-валяли, а его повторять заставляют. Смертный миг, последняя ярость. .. Такие сцены левой н-н-ногой пишутся! Не верьте вы им, Проталин. Впрочем, вы и сами убедитесь, надеюсь.