Радио Хоспис

– Вот потому я и решил первым к тебе заглянуть, – кивнул Стас. – Так что там у тебя насчет «Мусимы»?

– Было. Две штуки. Но невыгодный товар, они и новые-то были рухлядью, правду говорю. Наверное, месяца четыре назад сбагрил. Я бумаг по таким делам не веду, сам понимаешь. Но, Стас, брат, это автоматы были. Винтовок «Мусима» мне вообще не попадалось. Это же редкость. Если бы попалась… Даже не знаю, стал бы брать или нет. Скорее всего, нет… Только… я как доказать смогу, Стас?

– Не знаю пока. – Стас нахмурился. На самом деле его слова бы хватило, но знать этого Фарику сейчас не следовало. – А про других, может, слышал торговцев?

– Нет, точно нет. Снайперка «Мусима» кому нужна? Хотя если правда старая… Я бы слышал. Наш круг же небольшой, знаешь. Новости распространяются.

– Значит, не слышал?

– Ничего.

Фарик не врал. Стас был уверен, что это так. Чего-чего, а подставлять свой зад ради одной продажи он бы не стал. Да и про других, скорее всего, говорил правду – стал бы он молчать о конкурентах…

– Давай так сделаем, – допив кофе, сказал Стас. – Я твою лавочку отмажу как-нибудь, а ты мне в благодарность порасспрашиваешь потихоньку у… Ну сам придумай, у кого. Мало ли, может, кто-то что-то слышал. Любая информация, Фарик, любая.

– Сделаю, брат, – кивнул Фарик. – Сегодня и сделаю. Вечером в «Кальяне» будет встреча. Мы же теперь вроде профсоюза, ты знаешь. Ну и закину удочку. Завтра позвони, а хочешь, сегодня ночью. После двенадцати разойдемся уже, думаю.

– Там видно будет, – кивнул Стас, вставая. – Спасибо за кофе, халва вообще чудо. Где ты ее достаешь, а?

Сумерки легли мягко, по-кошачьи. Улицы, и без того не пустынные, по свежей погоде заполнились до отказа, и, съездив домой переодеться, на традиционную пятничную встречу в «Долине» Стас опоздал почти на час. Люд плотной толпою вышагивал по тротуарам и порою вытеснялся на проезжую часть, благо при таком скоплении автомобилей движение было крайне неторопливое. Рекламы и вывески соревновались в яркости и в том, кто быстрее в глаза бросится случайному прохожему.

Завсегдатая слегка потеснили от угла к дверям, но он, похоже, против не был и играл, как по заказу, темку из «Порги и Бесс», что-то там о лете… В дверях бара толпились уже выскочившие подымить на воздухе нетрезвые посетители. Машины сигналили с необоснованной надеждой ускорить движение. Со второго этажа из распахнутого, но зашторенного окна слышался звонкий женский смех.

Вечер у Арчи, должно быть, выдался хлопотный. Он, видимо, будет ворчлив и удручен занятостью и абсолютной невозможностью присоединиться к их компании. Ничего, утренний подсчет выручки как пить дать поднимет ему настроение.

Стас с огромным трудом сумел припарковать «студ» едва ли не в квартале от «Долины». Затем в толпе, переполненной довольными улыбками и карманниками, вернулся к стеклянным витринам, украшенным витиеватыми литерами.

Гардемарины были в сборе, гардемарины были пьяны и разговорчивы.

– Вот, – воскликнул по приходе Стаса Шрам, – вот у кого спросим.

– Стоп, – оборвал друга Стас. – Для начала я немного догоню вас, хотя бы в плане дикции, если не получится в плане интеллекта.

– Утилитарист, – осуждающе проворчал Скальпель, а Бруно молча подвинул бутылку к пустому стулу.

Скальпель был уже в порядочно философском настроении, Шрам не отставал от него, а по Бруно, как обычно, трудно было понять, насколько он пьян. Стас скинул пиджак, повесил его на спинку стула и плеснул себе сразу полстакана. Для разгона.

– Так о чем речь, гардемарины? – спросил он, выбивая из пачки сигарету.

– Закуси, а то окосеешь, – сказал Шрам и попытался подвинуть тарелку с каким-то салатом, но едва не уронил ее на пол. Стас вовремя схватил салатницу. И по тому, что Бруно рванулся с той же целью позже него, стало понятно, что и молчун прилично набрался. Надо было догонять.

– Ему нельзя закусывать, – сказал Скальпель, – он русский. Русским религия запрещает закусывать после первой.

– И все же, – атакуя вилкой салат, повторил Стас, – о чем речь? О женщинах, политике, деньгах, жене губернатора?

– А жена губернатора – не женщина? – вскинулся Шрам.

– Жена губернатора, – ответил за Стаса Скальпель, – это должность. У женщины есть грудь, очарование и непостижимый интеллект. А у жены губернатора есть должностные обязанности. И между прочим – получилось «междпрощем» – женой губернатора запросто может быть мужик, и ни хрена от этого не изменится. А вот если женщина окажется мужиком… О, это меняет в корне вообще все. Понимаешь?

– Понимаю, – с увеличенной амплитудой кивнул Шрам.

– Дай пожму твою руку, гардемарин!

Стас торопливо налил себе еще полстакана. Потом подумал и дополнил его до краев.

– Мы, дружище, помиле… полимири… Спорим! Мы спорим, Стаселло! – объяснил Шрам.

– О чем? – Алкоголь теплой волной омыл горло и мягко лег в желудок.

– Так о смысле жизни! О чем же еще?

– И правда, о чем вы можете спорить, – кивнул Стас.

– Нет, ты вот зря так. Мы не в том смысле. А в том, что есть ли он вообще, понимаешь?

– Начинаю понимать. Еще грамм пятьдесят, и я выдвину собственные тезисы.

– Отлично. – Шрам рывком поднялся и указал пальцем в сторону Скальпеля. – Вот он, Стас, утверждает, что никакого глобального смысла жизни нет вообще. Представляешь? – «Преставляешь»? – А я говорю, что такого быть не может.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему не может?

– Потому что! Не надо вот этого, ага? Потому что тогда, Стас, все зря. Война, могилы, радио, бабы и жены губернатора. Все! Зря! Потому что… А он мне про трамвай рассказывает.

Стас изменил свою точку зрения, теперь стало понятно, что это Скальпель слегка отставал от Шрама.

– Это метафора, мой друг, – величественно проговорил Скальпель и неудачно попытался закинуть ногу на ногу. – Смысл жизни – это такое маршрутное понятие. Как точка на карте. И если он есть, то получается, что человек появился в точке, ну, предположим, «А» только затем, чтобы доехать до точки, ну, скажем, «Ц», а в точке «Б» предварительно, – Скальпель акцентировал это слово, воздев указательный палец, – совершить некие сугубо… я повторяю – сугубо – функциональные телодвижения.

– И? – садясь на место, потребовал Шрам.

– И! Что «и»? А где тут место собственно человеку? Это трамвайная жизнь. Выехать из парка, подобрать народ, высадить народ, а цель – смысл жизни, конечная остановка. И! Если бы Господу Богу угодна была именно такая картина мироздания, он бы запихнул в задницу обезьяне паровой двигатель и выпустил на маршрут. Но он создал человека. А человек что?

– Что? – неуверенно спросил Шрам.

– А человек – это не механизм. Это не только логика, не только умение делать выводы, понимаешь? Человек – это еще и ошибки, и тяга к прекрасным спонтанным действиям. Вот скажи мне, Стас, – Скальпель подался вперед, – ты можешь представить себе трамвай, который сошел с рельсов только затем, чтобы стрельнуть у девчонки номерок телефона?

– Не могу, – честно признался Стас.

– И я не могу.

– Бруно, – ошеломленно проговорил Шрам, – разливай.

Этим вечером алкоголь играл со Стасом в странные игры. Хмель то наваливался приятным теплым одеялом, то вдруг отпускал, оставляя голову хирургически чистой. В целом было хорошо, но слишком неопределенно.

Шрам уснул, странно скорчившись на стуле и положив голову на локоть. При этом неровный рубец сильно оттягивал веко, и глаз полностью не закрывался. Скальпель ушел в глухую меланхолию и неторопливо потягивал виски, что-то мыча себе под нос: то ли непонятную мелодию, то ли продолжая начатый спор с невидимым собеседником. Бруно сделал радио погромче, закурил, забросил ноги на стол и сидел теперь, уставившись в потолок. На улице снова начал накрапывать мелкий дождь. Выглянув за штору, Стас увидел, как улица расцветает зонтами всевозможных расцветок.