Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста»

тут же налил снова.

- Что это с вами? - спросил я.

Некоторое время он молча смотрел на полную рюмку и вдруг сказал:

- Послушайте, а вы не хотите позагорать на крыше?

- Да нет, спасибо, - ответил я. - Боюсь сгореть. Кожа чувствительная.

- И никогда не загораете?

- Нет.

Он подумал, взял бутылку, навинтил колпачок.

- Воздух там хорош, - произнес он. - И вид прекрасный. Вся долина как на ладони. Горы...

- Пойдемте сыграем на бильярде, - предложил я. - Вы играете?

Он впервые посмотрел мне прямо в лицо маленькими больными глазками.

- Нет, - сказал он. - Я уж лучше воздухом подышу.

Затем он снова отвинтил колпачок и налил себе четвертую рюмку. Я доел ростбиф, выпил кофе и собрался уходить. Хинкус тупо разглядывал свое бренди.

- Смотрите, не свалитесь с крыши, - сказал я ему.

Он криво ухмыльнулся и ничего не ответил. Я снова поднялся на второй этаж. Стука шаров не было слышно, и я толкнулся в номер Симонэ. Никто не отозвался. Из-за дверей соседнего номера слышались неразборчивые голоса, и я постучался туда. Симонэ там тоже не было. Дю Барнстокр и Олаф, сидя за столом, играли в карты. Посредине стола высилась кучка смятых банкнот. Увидев меня, дю Барнстокр сделал широкий жест и воскликнул:

- Заходите, заходите, инспектор! Дорогой Олаф, вы, конечно, приглашаете господина инспектора?

- Да, - сказал Олаф, не отрываясь от карт. - С радостью. - И объявил пики.

Я извинился и закрыл дверь. Куда же запропастился этот хохотун? И не видно его и, что самое удивительное, не слышно. А впрочем, что мне он? Погоняю шары в одиночку. В сущности, никакой разницы нет. Даже еще приятнее. Я направился к бильярдной и по дороге испытал небольшой шок. По чердачной лестнице, придерживая двумя пальцами подол длинного роскошного платья, спускалась госпожа Мозес.

- И вы тоже загорали? - ляпнул я, потерявшись.

- Загорала? Я? Что за странная мысль. - она пересекла площадку и приблизилась ко мне. - Какие странные предположения вы высказываете, инспектор!

- Не называйте меня, пожалуйста, инспектором, - попросил я. - Мне до такой степени надоело это слышать на службе... а теперь еще от вас...

- Я о-бо-жаю полицию, - произнесла госпожа Мозес, закатывая прекрасные глаза. - Эти герои, эти смельчаки... Вы ведь смельчак, не правда ли?

Как-то само собой получилось, что я предложил ей руку и повел ее в бильярдную. Рука у нее была белая, твердая и удивительно холодная.

- Сударыня, - сказал я. - Да вы совсем замерзли...

- Нисколько, инспектор, - ответила она и тут же спохватилась. - Простите, но как же мне вас называть теперь?

- Может быть, Петер? - предложил я.

- Это было бы прелестно. У меня был друг Петер, барон фон Готтескнехт. Вы не знакомы?.. Однако тогда вам придется звать меня Ольгой. А если услышит Мозес?

- Переживет, - пробормотал я. Я искоса глядел на ее чудные плечи, на царственную шею, на гордый профиль, и меня бросало то в жар, то в холод. Ну, глупа, лихорадочно неслось у меня