Проклятие фараона

– Да, Шейх, я получил желаемое.

– Тогда покинем поскорее это место, и ты отдашь мне положенную награду.

Ат Сефор удивленно взглянул на главаря грабителей: в голосе его впервые за время их знакомства прозвучал плохо скрытый страх. Габд-а-Батх к чему-то прислушивался и зябко поводил плечами, будто ему стало холодно в душной тесноте подземелья.

– Что ты так смотришь на меня, жрец? – проговорил Шейх Ночи, перехватив взгляд своего спутника. – Это дурное место, и я хочу скорее покинуть его! Если ты возомнил, что я испуган, – ты ошибаешься, жрец: нет ничего такого ни в Царстве Живых, ни в Царстве Мертвых, что могло бы испугать Шейха Ночи! Ничего и никого – ни зверя, ни человека, ни бесплотного призрака, лишенного души Ка! Меня самого боятся даже злые духи Западной пустыни! – Он горделиво вскинул голову и закончил: – Мне угодно поспешить прочь из этого места и получить свою награду!

Ат Сефор свернул бесценный папирус, убрал его в деревянный футляр и спрятал на груди, возле тревожно бьющегося сердца. Ему не терпелось прочесть священный свиток, но Габд-а-Батх был прав: не следовало задерживаться в гробнице, это действительно скверное место. Особенно теперь, когда на полу погребальной камеры, возле оскверненного саркофага мертвого жреца, валялись бездыханные тела грабителей с искаженными болью и ужасом лицами.

– Я тоже хочу получить свою часть добычи, – подал голос Кривой Шакал, поднявшись на ноги и придерживая левой рукой обожженную и распухшую правую. – Не забывай, Шейх, ты обещал поделить добычу по справедливости!

– Обещал, – подтвердил главарь. – И мне угодно сдержать свое слово. А ты, Шакал – будешь ли ты справедлив? Отдашь ли Пятнистому Коту, и Песчаной Змее, и Черному Ибису их долю? – и он ткнул носком сандалии валяющихся на полу мертвецов.

– Им ни к чему серебро! – раздраженно выкрикнул Кривой Шакал. – Все равно они будут признаны виновными на Последнем Суде, им не суждено блаженствовать на полях иару, их души пожрет чудовище Амт… а я еще поживу и потрачу это серебро в харчевнях на правом берегу, в веселых домах возле переправы!

– Как знаешь, – равнодушно проговорил Шейх Ночи. – Поступай как знаешь, Шакал. Только не забывай: отнять долю у мертвого – это плохо!

– Нарушить покой могилы – это тоже плохо, однако мы делаем это всю жизнь! – отозвался Кривой Шакал, здоровой рукой собирая драгоценности и амулеты покойного жреца.

Дав ему несколько минут на сборы, Габд-а-Батх тронулся в обратный путь.

Коридор, отделявший главную погребальную камеру от первой, пустой, они преодолели без опасений. Только на середине его перешагнули мертвое тело Стервятника, и Ат Сефор негромко произнес охранное заклинание, которое должно было защитить его от бесприютной души непогребенного мертвеца.

Все трое вошли в первую камеру – ту, под опрокидывающимся полом которой нашла свой преждевременный конец черная свинья. Габд-а-Батх выглядел настороженным и неуверенным. Он отчего-то замедлил шаги. Глядя на него, Ат Сефор тоже приостановился. Кривой Шакал вырвался вперед, придерживая на плече тяжелый мешок со своей добычей и негромко бормоча себе под нос:

– Пусть меня ждет суд Осириса и зубастая пасть чудовища Амт, но остаток своей жизни я хочу провести в радости и веселье! Я буду кутить в прибрежных харчевнях, буду веселиться с красивыми женщинами из веселых домов…

Вдруг над головой у осквернителей могилы раздался глухой нарастающий грохот, словно разом загремели десятки огромных храмовых барабанов.

Габд-а-Батх отскочил назад, и жрец, не сводивший с него глаз, последовал его примеру. Только Кривой Шакал, занятый своими приятными мыслями, сделал еще один шаг вперед… и тут же на него посыпался град камней и комьев сырой глины.

Казалось, сама земля, грохоча и содрогаясь, обрушила на могильных воров свой гнев.

Жрец и главарь разбойников отступили в дальний конец первой камеры, до которого долетели только отдельные камни.

Через несколько минут обвал прекратился, в подземелье наступила мертвая тишина.

Кривой Шакал вместе со своей добычей был похоронен заживо, и вместе с ним была похоронена надежда на веселые кутежи в прибрежных харчевнях.

Но и двое оставшихся в живых были не в лучшем положении: единственный выход из гробницы был завален чудовищным грузом земли и каменных обломков.

Факел, который нес в руке Габд-а-Батх, упал на пол и едва теплился. В подземелье стало почти темно. Ат Сефор понял, что очень скоро и этот последний свет погаснет, а затем и затхлый воздух подземелья кончится… тогда они с Шейхом Ночи в страшных мучениях умрут, завидуя Кривому Шакалу, смерть которого была, по крайней мере, быстрой и не слишком мучительной.

Нет, напрасны были все неисчислимые жертвы, которые принес молодой жрец, зря он осквернил свою вечную душу! Ни славы, ни могущества не принесет ему поход в обитель смерти! Многомудрый Семос сделал все, чтобы не выпустить священный папирус, средоточие мудрости, из своих мертвых рук!

Он представил мертвого жреца, который сейчас лежит в своем разоренном саркофаге и радуется, что неудачливый похититель его мудрости недалеко ушел…

– Я говорил этому сыну Сета, что отнимать долю у мертвых – это плохо! – по-прежнему надменно произнес Габд-а-Батх, нарушив гнетущую тишину подземелья. – Он не послушал меня, и вот какое наказание его постигло!

– Не знаю, лучше ли наша доля, Шейх, – отозвался Ат Сефор. – Мы останемся здесь навеки… точнее, до самой смерти, которая наступит очень скоро!

– Ты судишь чересчур поспешно, жрец! – прервал его Шейх Ночи. – Я намерен получить обещанную тобой награду. Я выполнил свою работу, теперь твоя очередь выполнить наш договор! Или ты собираешься отступиться от своего слова?

– Но для этого нам потребуется совсем немного, Шейх, – с горечью произнес Ат Сефор. – Выбраться из этого подземелья!

– Значит, мы выберемся из него! – и Габд-а-Батх поднял с земли едва чадящий факел.

– Что же ты собираешься сделать, Шейх, – ногтями прорыть ход в этой горе камней и глины, как слепой крот?

– Нет, жрец, я не намерен уподобляться кроту! – ответил Шейх Ночи, гордо вскинув голову. – Мне угодно подумать и найти выход из этой ловушки!

Ат Сефор опустился на каменный пол. Он не верил в возможность спасения и решил провести последние минуты перед смертью за изучением бесценного папируса.

«…Это число – ключ к любому замку и ответ на любой вопрос… – читал он священные иероглифы. – Нет такой двери, которую не открыло бы его могущество…»

Если бы священное число помогло им выбраться из этого подземелья!

Ат Сефор оторвался от чтения, чтобы взглянуть, чем занимается Габд-а-Батх.

Шейх Ночи обходил камеру, подняв факел над головой и глядя на то, куда отклоняется его коптящее пламя.

В полутьме глаза Шейха блестели, как драгоценные камни на изваянии фараона, и Ат Сефору на какое-то мгновение показалось, что перед ним – не человек, а бесплотный дух, выходец из Царства Мертвых, из великой Западной пустыни.

Вдруг Габд-а-Батх издал гортанный возглас и встал на колени, опустив факел почти к самому полу камеры.

Теперь и молодой жрец увидел, что дым от факела немного отклоняется книзу и втягивается в едва заметную щель, проходящую по нижнему краю стены.

Шейх Ночи вернулся в главную погребальную камеру, к саркофагу Семоса, и принес оттуда бронзовый ломик, брошенный там одним из его подручных. Вставив ломик в щель между полом и стеной, Габд-а-Батх навалился на него всем весом.

Стена не поддавалась, и шейх повернулся к Ат Сефору:

– Помоги мне, жрец! Или ты не хочешь выйти на свет ночных звезд? Не хочешь отдать мне то, что должен?

Ат Сефор поспешно подошел к Шейху, навалился вместе с ним на ломик. Соединенных сил двух человек оказалось достаточно, и большая часть стены, словно тяжелая дверь, с глухим скрипом отъехала в сторону. За ней обнаружился темный лаз, больше напоминающий звериную нору, чем проделанный людьми подземный ход.