Спецназ Лысой Горы

Странно, но до сих пор никто не додумался. Специально оборудованные помещения для преступлений и убийств. Тепло, светло, никаких тварей. Никогда не поверю, что убийцы предпочитают пещеры нормальным домам. Вероятно, маньяки не выдерживают конкуренции на рынке недвижимости, вот и приходится использовать то, что другим без надобности, – отвратительные места для отвратительных дел.

Легко попасть – трудно выбраться. Всё худшее в этом мире устроено по этому принципу. Забраться в провал было так же легко, как нырнуть под одеяло. Полтора метра спрыгнуть вниз – легко, вверх уже придется напрягаться… и одного напряжения все равно будет мало, если не оставить веревки. Хочется верить, что, когда мы будем возвращаться, она всё еще будет здесь.

Было бы плохо, если бы я решил провести эту экскурсию в одиночестве. В исполнении заданий Лысой Горы есть свои преимущества. Сегодня им было Костяное отделение – фактически гвардейский спецназ.

Первым шел Китаец. Традиция такая в Костяном отделении – первым пускать Китайца. Китаец умеет не умирать. Точнее, он умеет возвращаться. Всегда. Внешне нескладный Китаец спрыгнул в провал, как нырнул – без шума, без всплеска. За ним спустились Алёхин и Сява – наш железный лейтенант и его тень. Сзади этих двоих не отличить друг от друга – шеи, наличие которых угадывается только потому, что между головой и плечами должно быть что-то, и это что-то называется «шея». Плечи. Если эта парочка где-нибудь становится плечом к плечу, то этого оказывается достаточно, чтобы перегородить проспект средних размеров.

Следующим шел я. Конечно же, мой прыжок был худшим. Ржавый металлический прут торчал, разумеется, как раз в том месте, где приземлилась моя левая безопорная. Теперь моя миссия наполовину состояла из того, чтобы не хромать, не кричать и не думать о том, чего там с ногой. То, что до крови, – я чувствовал, как там с мясом – мог только догадываться.

Хлопок по плечу – это к нам присоединился Марат. Лучший стрелок в обитаемой части мира. А еще Марат поет и превращает в ошалевшие от любви лужицы воска сердца всех представительниц женского пола, которым не повезло (или повезло?) оказаться в радиусе поражения его гитары.

Карина. Новенькая. Настолько новенькая, что Марат при ней еще не пел. Поэтому она и прыгает мимо готовых подхватить ее ловких рук. Костяное отделение неохотно пополняется. Это хорошо. Потому как следует из главного: оно еще более неохотно расстается со своими.

Когда-то командиром отделения был я, и с тех пор в отделении остались Алёхин, Сява и Марат. Алёхин в последнее время предпочитает, чтобы задачи отделения и Алекса Каховского были максимально разведены. Во время одной из последних совместных операций отделение потеряло двоих, что для Костяного – много. Тот факт, что для другого отделения и даже взвода всё могло кончиться куда серьезнее, мало вдохновляет Алёхина. Но Алёхин – лейтенант, то есть человек, который приказы выполняет и привык отделять службу от отношений. Он, конечно же, догадывается, что приказ перейти на сегодняшний вечер в мое подчинение не родился сам собой, но ему удобнее не подозревать своего друга в таком свинстве. Теоретически можно было просто попросить Алёхина об услуге. Практически часть гонорара все равно уйдет Костяному, а Алёхину не придется объяснять Карине, где кончается служба и начинается услуга.

В отделении уже бывали женщины. Лучшая из них – Ксюха. Я уступал ей и в размахе плеч, и в ширине бедер. Тот факт, что она все же не была парнем, как-то резко притуплялся, как только речь заходила о чем-то серьезном. Она не была ничьей подругой, и, только когда ее не стало, до меня дошло, что все же она относилась ко всему отделению очень по-женски. Матушка Костяного готова была всей своей немалой грудью стать за любого из нас. И так получилось, что встала она за Марата.

Карина была другой. Она была одной из женщин, на чье лицо смотрят в последнюю очередь. Просто не могут оторвать взгляд от лодыжек и от того, что находится выше… И так – с каждой частью ее тела, пока наконец дело не дойдет до лица. Её лицу шла морская шпага. Та же смертельная бледность и четкость контура. Кого-то другого немаленький нос в сочетании с вытянутым тонким лицом мог бы превратить в уродину. Быть может, так оно и будет, когда она станет постарше, если доживет. Сейчас всё спасает ослепительно белая кожа, прожигающие глаза – и движение. Карина всегда в движении. Я видел, как она управляется с ножами. В этом было больше секса, чем во всех борделях Киева. Алёхин говорил, что раньше она была послушницей храма Змея. В первый раз о таком слышу, но если там учат владеть оружием так, что этого достаточно для Костяного отделения… Может быть, и к этой религии стоит отнестись с уважением.

Ну вот – кто-то должен был это сделать. Маленькое землетрясение вызвал Рыжий. Этого стоило ожидать – когда мы дойдем до туннелей, нас, скорее всего, будут сопровождать неравномерные удары макушки Рыжего в потолок. С учетом его габаритов можно было его не брать с собой, но отправляться в неполном составе – плохая примета. В отделении за приметы отвечает Алёхин, и Рыжий отправился с нами. Рыжий не расстается с топором. Точнее – с ТОПОРОМ! Убийственная вещь в прямом смысле этого слова. Единственный человек, у которого в руках это оружие массового поражения смотрится так, что сразу веришь: этот его не только поднимет, но и опустит, и рука не дрогнет. Когда Рыжему надоест гвардия, он может запросто устроиться палачом. Любой престол, который возьмет его на службу, не проиграет. Достаточно одного взгляда на Рыжего, чтобы вступить на путь исправления.

Последним идет Данила. Дом сегодня остался на Голубом Драконе. Каковой выказал категорическое нежелание отправляться куда-либо. Мой кот не любит дождь, а сегодня, по всем признакам, будет дождь.

Спуск под землю гораздо резче, чем любое другое перемещение в пространстве, заставляет думать о дороге назад. Ну, как-то сам по себе взгляд цепляется за факел, и пытаешься прикинуть – насколько его еще хватит. До того заветного места, где уже виден дневной свет, или не до того. И как бы понимаешь, что у любого, кто находится в этой темени, оснований пугаться нас – восьмерых вооруженных человеков – больше, чем у нас – просто опасаться того, чего не видишь. Но – не помогает.

Постепенно я начал привыкать к пониманию того, что надо мной достаточно земли, чтобы всю жизнь рыть туннель вверх и всё равно не вырыть. Не привык. Но как-то смирился с тем, что эта самая земля постоянно хочет забраться мне за воротник или, на худой конец, просто запорошить глаза. Вот в этот-то момент к земле добавилась вода.

Сначала лишь чуть-чуть усилив шум шагов. Довольно долго затем она просто следовала за нами, спускаясь все ниже робкими ручейками. Потом ей это надоело – и скоро мы уже шли по колено в потоке с вполне ощутимым течением.

– Стой!

Скорее всего, Алёхин скомандовал шепотом. Мне показалось, что он проорал прямо в среднее ухо. Мы замерли. Если нужно, я могу так стоять часами. Это одно из тех умений, из-за которых живешь дольше. Примерно в тот момент, когда любой гражданский уже сходил бы с ума, кроя матом командира, недоумевая, почему в этом мокром и холодном месте он должен стоять, как идиот, это и произошло. Нас обдало волной. Я продолжал старательно делать вид, что окунуться с головой – это именно то, чего я ждал всю сознательную жизнь. Когда от ушей отлила волна, стало слышно, как что-то большое и грузное ползет мимо. Видно было мало. Что-то там в волне было, что-то, у чего я не хотел бы оказаться на пути, даже если ради этого придется простоять здесь неделю.

Команда «Вперед» была трудной. Мне очень не хотелось шевелить ногами. Неожиданно я обнаружил, что шум, поднимаемый при каждом шаге, не дает мне возможности услышать, не приближается ли снова к нам большое и грузное…

– Это протей.

Конечно, все сразу стало понятно. Подумаешь – протей! Как только Алёхин определил, что это было, мне сразу стало легче.