Дело о цене времени

— Да-а-а-а, железобетонно, — хмыкнул Сергей.

Помолчав, Горячев добавил, что генерал Садовников позвонил ему вчера поздно вечером, и что-то было в его голосе такое, что Горячев согласился сразу же встретиться. И вот какую историю услышал от бывшего шефа…

Генерал предложил им еще раз осмотреть место преступления — и именно поэтому Краснов решил поручить это дело Сергею и Марине. Сергею — потому, что на данный момент ключевым являлось место преступления, где он мог еще уловить какие-то следы эмоций. Марине — вероятно, потому, что на самой даче может обнаружиться множество вещей, с которых Марина сможет считать нужную информацию. И вот Скрипка и Лещинская переступили порог дачи.

Здесь никто не жил с момента происшествия, и Сергей сразу почувствовал, какая тяжелая здесь атмосфера — боль, страх, обида, злость и отчаяние буквально ломились в сознание. Плохо было то, что за мощными волнами этих эмоций сложно было разглядеть подробности, так необходимые для дела. Или ему все-таки мешало собственное плохое самочувствие?

Пока Марина осматривалась, Сергей уверено шагнул к лестнице, ведущей на второй этаж. «Эпицентр» эмоциональных следов был именно там.

Глава 2

Второй этаж оказался больше похожим на чердак, но только оттого, что потолок его повторял скошенные линии крыши. Единственное небольшое окно смотрело в сторону утренней зорьки. Наверное, потому здесь и был обустроен кабинет хозяина. Вдоль стен высились книжные шкафы, заполненные книгами с пестрыми корешками. Напротив окна, почти вплотную к нему, стоял письменный стол с ворохом бумаг и массивным письменным прибором в виде бригантины с убранными парусами. Из капитанского мостика, отделанного медью, торчали карандаши и ручки. Увеличительное стекло, забранное в медную оправу в виде штурвала с медною же ручкой, было явной принадлежностью письменного прибора. А на кипе бумаг являл себя во всей красе пресс с голубоватым дельфином из опала — тоже часть прибора. На меди играли последние блики утреннего солнышка, еще несколько минут — и оно уйдет из этой комнаты, чтобы наполнить полуденным разливом света другие, с окнами на юг.

— Такие себе не покупают, такие получают в подарок к очень торжественному случаю, — вслух произнес Сергей, пытаясь представить быт дома в «мирное время»: вишни в саду не загораживали окно второго этажа, и солнышко посещало кабинет первым. Если хозяин «жаворонок», каковым был сам Сергей, то лучи восходящего солнца, пронизывая чердачное помещение насквозь, настраивали бы….

Густой шлейф эмоциональной памяти прошлого ворвался в размышления Сергея и вернул его в день нынешний. Пол посередине комнаты еще хранил следы темных пятен, а с ними — и весь спектр негативных эмоций: презрение, страх, панику, алчность, змеиную хитрость обманщика, цинизм хладнокровного убийцы…

Все это смешалось, перепуталось в один туго стянутый клубок. Сергей напряженно потянул воздух носом, вернее, одной ноздрей: ему так легче было распутывать эти «клубки». Если бы вдруг они стали видимыми, вы увидели бы клубы дыма разных оттенков, от светло-розовых до темно-лиловых; от больших клубов тонкая струйка тянется через мой нос, как через игольное ушко, прямо в мой мозг, подумал Сергей.

Среди воображаемого дыма соткался из небытия дрожащий образ, он постепенно окреп и превратился в живую картинку: хозяин дома в дверном проеме, на его лице отчаяние и растерянность. А потом — покорность судьбе, когда его уводят… На смену этой картинке пришла другая: человек в плаще наклонился над другим, распростертым на полу, достал пакет из кармана его кожаной куртки, а вместо него не очень тщательно спрятал обрывок бумаги. Ехидно умехнулся. В доме их только двое… И четвертая картинка — тот же человек в плаще целится из охотничьего ружья в спину незнакомца в кожанке.

«Живые картинки» Сергея — будто книга, открытая на последней странице, нужно отлистать их к началу одну за другой, чтобы узнать все, что здесь произошло. Видения по мере «отлистывания» становятся все менее яркими. Это как с обычной памятью: чем ближе событие во времени, тем оно ярче, чем сильнее эмоции в момент события, тем крепче цепляется оно за крючочки памяти и дольше живет в ней.

Сергей продолжал «листать», и перед ним вновь разыгрывались нешуточные сцены трагического спектакля. Вот опять человек в плаще. Прячась за дверцей массивного старинного гардероба, он наблюдает, как другой, тот, что в куртке, достает из ящика письменного стола шкатулку, вытряхивает из нее какие-то детали и пакет. От алчности, обуревающей гостя в кожанке, руки его начинают дрожать, и он чуть не роняет прозрачный пакет с деньгами. Дальше — снова хозяин, он в недоумении и тревоге: его по телефону просят срочно куда-то пойти, он уточняет место, затем одевается и уходит.

Все, дальше можно не смотреть. Главное увидел: хозяина в момент преступления в доме не было. Убийца все спланировал и хладнокровно поджидал нужного момента. И еще, они оба — из преступного мира: тот, что в куртке и его убийца. Явно связаны одной тайной, и тайна эта каким-то образом касается хозяина дома… Вот о чем думал Сергей, спускаясь по лестнице.

— Марина, ну как, нашла что-нибудь стоящее? Наверху есть кое-что, что должно тебя заинтересовать.

Марина, тряхнув головой, как бы сбросила с волос зацепившиеся за них видения из чужой жизни:

— Ничего, что бы могло касаться убийства. Ни одна вещь не вызывает тревоги. Так, обычная память вещей одинокого человека, увлеченного научной работой и охотой. Причем, охота, похоже, больше была нужна для обретения не трофеев.

— Почему ты так решила? — Скрипка заинтересованно глянул на коллегу.

— Все просто. Он много фотографировал. Целая полка на стеллаже отведена фотоальбомам с природой. И только один из них — старый альбом с семейными фотографиями, — Марина говорила медленно, явно еще не совсем освободившись от того состояния, в которое она входила от прикосновений к исследуемым вещам. — У него не было детей, этот дом остался от родителей. А сколько времени мы здесь? Тут почему-то нет ни одних часов.

Сергей достал из кармана телефон:

— Сейчас половина одиннадцатого. А часов здесь, действительно, не видно! Ты еще останешься поработать? Хочу пройтись по поселку.

— Если все сделал — езжай. Мне, кажется, придется здесь задержаться, — тихо ответила Марина.

Пожав плечами, Сергей вышел за порог. Он потратил еще несколько минут, решив все-таки обойти территорию вокруг дома. Вишни, которые он видел из окна мансарды, яблони и груши, что росли чуть ближе к забору, набирали цвет и готовы были по неведомой нам команде укрыть все вокруг белым кружевом в россыпях жужжащих насекомых. Скрипка шагнул за угол дома, взгляд его охватил лужайку, врытый столик и скамейки. Сад являл собою место для отдыха, а никак не для работы в угоду желудку и кошельку. Кое-где доступ был перекрыт зарослями когда-то культурного, садового, но теперь вполне себе дикого кустарника. Взглянув на свой костюм, Сергей решил не испытывать судьбу. В конце концов, он увидел главное, а здесь, в саду, нет ни следа от того преступления.

Еще раз оглянувшись на окна, Сергей повернул в сторону околицы. Там, на невысоком пригорке, открытом всем ветрам, стояла старая мельница. Чуть ниже было расположено русло высохшего ручья. От мельницы остался один остов, бревна истлели от времени, дождей и ветров, крыша скособочилась и, казалось, вот-вот обрушится. Берега ручья были глинистые и зарастали травой позже прилежащих луговин. Весной и летом после дождя там хорошо могли отпечатываться следы.

Сергей приблизился к мельнице, снова потянул воздух носом, и перед ним медленно возникло туманное облако. Сгущаясь, оно обернулось человеком в плаще с продолговатым свертком под мышкой. Человек пришел не от ручья, а со стороны луговины, оглянулся и юркнул внутрь мельничного остова. Спустя буквально минуту он вынырнул из-за ветхих бревенчатых стен уже без свертка и ушел тем же путем, оставив после себя густой «запах» злорадства и алчного предвкушения несметного богатства. Через несколько мгновений сгусток тумана вернулся, дымным веретеном переместился к ручью и материализовался в образ Ремезова. Ремезов из дыма был не таким четким, как предыдущее видение, он, как мираж, плавился и трепетал, грозясь растаять, но все-таки стоял довольно долго, прислушиваясь и оглядываясь. Наконец, он вздрогнул, как вздрагивают от неожиданного звука, посмотрел на небо, пожал плечами и ушел, поминутно оглядываясь.