Потерянные Души

Сейчас это были «Bauhaus», причисленные к лику темных рок-святых. Хрупкие бледные боги этой бледной толпы. «Бела Лугоши мертв». Подведенные черной тушью глаза блестели, губы в черной помаде двигались синхронно со словами, и дети сонно и медленно танцевали, потому что их кровь была жидкой и они были под колдовским наговором диджея, музыки и ночи.

Кристиан вошел внутрь. Проходя мимо барной стойки, он услышал, как какая-то девочка присвистнула:

– Ничего себе, какой длинный.

Он обернулся, но не сумел поймать ее взгляд. Он возвышался, как тонкий и бледный маяк, почти над всеми из этих детей. Он смотрел сверху вниз на их плечи, затянутые в черную кожу, пробитую металлическими заклепками, на серьги у них в ушах – цепи, кресты и крошечные серебряные черепа, – на их волосы, выкрашенные во всевозможные неестественные цвета: иссиня-черный, ослепительно белый, оранжевый, красный. В клубе пахло потом, тающей пенкой для волос и горячей кожей, но сильнее всего был сладкий и пряный запах ароматизированных сигарет. Завитки ароматного дыма ласково обвивали плечи Кристиана.

Он встал у дальней стены. Он не курил и не пил. Он просто смотрел, как танцуют дети и как их лица и руки мелькают в рваном голубом свете. К нему подошел какой-то мальчик.

– Посторожишь мою куртку? Кристиан кивнул. Парень бросил косуху на стул рядом с Кристианом и утанцевал обратно в толпу, тонкий и гибкий. Эти дети доверяли друг другу; тупой мир взрослых таил в себе угрозу, но друг другу они доверяли безоговорочно. И все-таки кожаная косуха – это такая вещь, которую не следует оставлять без присмотра. Каждая куртка была уникальна и являла собой в своем роде шедевр изобретательности в расположении и выборе заклепок, булавок, цепей и нашивок.

Бела Лугоши был по-прежнему мертв. Голос певца был низким, вкрадчивым и коварным, как рак горла. Кристиан представил себе, как он извивается на сцене – болезненно бледный, худой, со страждующими глазами. Когда песня закончилась, парень пританцевал обратно, подхватил свою куртку и набросил ее на плечи. Он угостил Кристиана сигаретой и даже прикурил за него. Кристиан сделал одну затяжку: вкус гвоздики, вкус Востока и пепла, фильтр слегка сладковатый. Он держал сигарету в руке и время от времени подносил ко рту, делая вид, что затягивается. Его тошнило от этого вкуса. Его тошнило от всякого вкуса, кроме одного. А сейчас он был голоден. Очень.

Мальчик сложил ладонь чашечкой, поднес ее ко рту и, поднявшись на цыпочки, прокричал что-то в ухо Кристиану. Может быть, он назвал свое имя; Кристиан не расслышал. Он положил руку на спину мальчику. Сквозь влажную от пота футболку он почувствовал его кожу – живую, горячую. Мальчик был очень худым, и позвонки выпирали, сквозь кожу. Он пристально посмотрел на Кристиана, и его глаза были темнее, чем раньше. Потом он улыбнулся и встал так, чтобы касаться бедром бедра Кристиана. Слова были им не нужны. Их тела говорили сами – на тайном языке тел. Улыбка мальчика была вызывающе сладостной.

Они подошли к стойке, и мальчик прокричал свой заказ:

– Убийцу мозгов.

Кристиан заплатил за коктейль. Детская выпивка: сладкое шампанское, смешанное с чем-нибудь горьким и крепким.

– Давай вместе выпьем, – предложил мальчик. В бокале было две соломинки.

– Нет, я не хочу, – сказал Кристиан, вспомнив, как жутко его тошнило. Он представил, как рыдали бы Молоха, Твиг и Зиллах. – Пей сам.

Ему показалось, он слышит их хриплый смех и даже видит их краем глаза: три смазанных в дыме лица, три пятна ярких волос. Он обернулся, но там были лишь три девчонки в черных кожаных платьях. Они хихикали и поглядывали на Кристиана. Кристиан повернулся обратно к стойке, но мальчик уже угощал своим «мозговым убийцей» какую-то девочку. Ее пышные красные волосы щекотали его лицо. Мальчик смеялся и мотал головой.

Но когда они все допили, девочка ушла с каким-то мускулистым скинхедом, а мальчик повернулся к Кристиану:

– Может, пойдем куда-нибудь?

После прокуренного задымленного клуба на улице было особенно свежо и прохладно. Мальчик пару секунд постоял, глядя на звезды и глубоко вдыхая ночной воздух. Он улыбнулся Кристиану:

– Как хорошо… Пойдем к реке.

По дороге Кристиан украдкой наблюдал за мальчиком. Он заметил, как поблескивают в темноте его глаза и полные яркие губы. Какие мягкие у него волосы, коротко состриженные на висках и ниспадающие на спину роскошным белым каскадом. Какие тонкие и изящные у него руки. Как небрежно беспечны движения его гибких бедер. Какая прозрачная кожа на шее: под челюстью, там, где бьется пульс. Кристиан вдыхал запах кожи, чистого юного пота и мыла. Он вдыхал и другие запахи Французского квартала: запахи пряностей и отбросов, золотисто-зернистый запах свежего пива, густо-коричневый запах реки, отдающий рыбой.

Темная вода рябила отблесками огней. Мальчик расстелил на земле куртку, сел и увлек за собой Кристиана. Потом они поцеловались. Слюна у парнишки была кисло-сладкой, как сухое вино. Кристиан высосал ее всю – она согрела его горло и еще сильней разбередила жажду.

Мальчик зашевелился и вытянулся под ним, обнял и прижал к себе – к своей костлявой мальчишеской груди, к своей мягкой и тонкой коже. Потом он выбрался из-под Кристиана, сел и стянул футболку. Омытый светом луны, он казался созданием из белесого серебра в темных полосках-тенях от выпирающих ребер. Он вытащил из-под себя куртку и надел ее на голое тело.

– Мне нравится чувствовать ее кожей, – объяснил он, слегка смутившись.

Кристиан привлек его к себе, ласково обнял, поцеловал в шею. Мальчик тихонько застонал, почувствовав первое прикосновение длинных и острых зубов, которые теперь были у Кристиана, – их вызвала ночь, и свежий запах реки, и хрупкая красота этого мальчика у него в объятиях.

Мальчик повернул голову и посмотрел на Кристиана. Его глаза казались такими большими, такими темными на бледном лице.

– Кто ты? – спросил он.

Кристиан молчал. Его острые зубы уже проткнули тонкую кожу, и первый запах крови – пока еще слабый – уже излился наружу.

– Ты вампир?

Кристиан убрал прядь волос с лица мальчика, нежно коснулся губами его виска, провел кончиком языка по мягкой и гладкой коже.

– Я тоже хочу быть вампиром, – сказал мальчик. – Преврати меня тоже. Пожалуйста. Я хочу быть таким же, как ты. Гулять с тобой по ночам, и влюбляться, и пить кровь. Убей меня. Сделай меня вампиром. Укуси меня. Возьми меня с собой.

Кристиан нежно прикусил ему шею, на этот раз не протыкая кожу. Запустил руки под куртку, провел ладонями мальчику по бокам, потом стал ласкать его голую гладкую грудь без единого волоска, потом запустил одну руку под пояс его черных джинсов и нашел там трепещущий липкий жар. Мальчик выгнул спину, весь подаваясь навстречу Кристиану; потом тихонько вздохнул. Кристиан нащупал языком самое нежное место у него на шее – под челюстью, там, где билась тонкая жилка, – и вонзился туда зубами. Мальчик захныкал и весь напрягся. Вкус сырого желтка – вкус жизни – хлынул в рот Кристиану. Свежий, крепкий, пьянящий.

Кристиан опустил обмякшее тело на землю, взял его поудобнее и стал пить. Вкус живой крови – это все, что он помнил, все, о чем он мечтал, все, что ему было нужно и будет нужно. Мальчик прижался к нему всем телом. Запустил руку в черные волосы Кристиана и едва не вырвал целый клок в порыве страсти, рожденной болью.

А потом перед глазами у Кристиана встала алая пелена. Она сменилась трепещущим черным маревом, потом опять стала красной. Огромные призрачные соцветия из света и тьмы застлали Французский квартал, черную реку, лицо мальчика. Кристиан еще крепче стиснул его в объятиях, и их тела переплелись, накрытые последней волной восторга. Кристиан чувствовал, как по всему телу разливается теплое насыщение. Он чувствовал, что мальчик уже умирает. Его горячая сперма выплеснулась Кристиану в ладонь. Кристиан поднес руку к губам и облизал пальцы. Два вкуса, крови и спермы, смешались у него во рту – нежно-густой и солоновато-горький, – сырой вкус самой жизни. Настолько изысканный и совершенный, что это было почти невыносимо.