Восход Черной луны

Тисненные странными буквами по коже, письмена эти были бы непонятны, не поделись Мариула с внучкой своими знаниями.

— Вот Белая Магия — добрая книга, обучающая чудесам. Книга судеб, гадания, волшебства и чародейства. Белая Магия творит чудеса с помощью божественных сил. Это любимая бабушкина книга. Вот онейромантия — книга, по которой предсказывают будущее, толкуя сны. Вот офиомантия — книга о предсказаниях с помощью змеи. Интересная книга. А это хиромантия — предсказания по ладони. Цыганки и без этой книги прекрасно умеют гадать по руке. Это экономантия — хозяйственные предсказания по предметам. Только вот об этой книге бабушка так и не рассказала мне почти ничего. А вот Черная Магия… Страшная книга нечеловеческого колдовства. Черная Магия прибегает к помощи нечистой силы, Дьявола. Бабушка говорила, что эта книга ужасна и что маг, использующий знания, которые в ней заключены, может страшной ценой заплатить за то, что переступил границу дозволенного. Говорят, в старину были колдуны, которые с помощью черной магии творили неслыханные, невероятные дела, только все они либо сошли с ума, либо умерли страшной смертью. Ну и, конечно же, попали в ад.

* * *

Старая цыганка встретила внучку и сына долгим внимательным взглядом. Лицо ее, как и обычно, не отражало того, что происходило в ее душе. Она продолжала молчать и тогда, когда сын и Ляна расположились у ее кровати на стульях, пытливо заглядывая в ее глаза.

— Ничего мы тебе не принесли сегодня, мать. Не успели. Торопились поскорей тебя увидеть. Завтра с утра куплю конфет, фруктов…

Цыган смущенно замолчал.

— Ты только выздоравливай быстрее, бабушка, — подхватила нить разговора Ляна, — мы все время будем здесь, рядом с тобой. Мы все сделаем, чтобы ты поправилась.

Она наклонилась над старухой, целуя ее в лоб. Из-под расстегнутого воротничка ее блузки выскользнул и, покачиваясь, повис на цепочке, подаренный отцом медальон.

— Как?! Что это?! Откуда?! — с трудом прохрипела Мариула.

Ляна выпрямилась и смущенно спрятала под одежду украшение.

— Отец подарил, бабушка, — растерянно сказала она.

— Подарил…

Из глаз старой цыганки выкатилась крупная слезинка.

— Бабушка, бабушка, ну что ты, ведь ничего же страшного не случилось. Я отказывалась, а отец настоял… — и Ляна сама заплакала, сдерживая всхлипывания и слизывая слезы кончиком языка. — Ну хочешь? Хочешь я сейчас же верну отцу этот медальон?

— Что ты, внученька, что ты, — испуганно приподнялась с подушки Мариула, — теперь уже этого делать нельзя.

Она с укором посмотрела на сына.

— Ах, Пьетро, Пьетро, что ж ты наделал, — с теми же интонациями, с которыми она отчитывала сына в детстве, сказала старуха и тяжело откинулась на подушку.

Пьетро подскочил со стула и виновато топтался у постели матери. Обессиленная разговором, Мариула закрыла глаза и вновь надолго замолчала, погрузившись в горькие думы.

— Все правильно сделал я, мать, — прервал гнетущую тишину цыган. — Скоро ты не поправишься, это уже очевидно, а табор вынужден был поспешно сняться с места. Надолго бросить табор я не могу, знаешь сама. Когда выпишут тебя из больницы, сниму вам с Ляной жилье, чтобы ты могла совсем поправиться, и поеду догонять табор, а внучка будет за тобой ухаживать. Через несколько месяцев, на обратном пути заберем вас. Сама понимаешь: в пути с человеком всякое может случиться, и Ляночка, возможно, никогда не получила бы твой медальон, не отдай я его ей сегодня. А ведь он ее по праву. Правильно я все сделал, — заключил Пьетро свою речь.

Болью и растерянностью наполнились глаза старой Мариулы. Будто позабыв о Ляне, она смотрела на сына так, как смотрят на смертельно больного человека, осознавая, что видят его в последний раз.

— Сынок мой, — тихо и грустно сказала старуха. — Ты подарил дочери остаток своей жизни. Кому и когда отдаст девочка годы твоей судьбы? Кто знает? Могла ли я отнять у тебя право распоряжаться собственной жизнью? Не думаю… Да и кто может воспрепятствовать такому? Я вот не смогла… Только рано, ох как рано сделал ты это.

Мариула замолчала, и наступила тишина, сделавшая троих близких людей чужими, как будто нечего больше было сказать друг другу троим близким людям.

— Хэк! — наконец прервал затянувшуюся паузу цыган, смущенно крякнув в кулак. — Опять ты, мать, сказки свои рассказываешь. Не к месту, да и не вовремя.

— Ты прав, сынок, чепуху болтаю, — печально улыбнувшись, неожиданно согласилась Мариула. — А ты не слушай меня, не слушай…

— Пойду я, мать, займусь делами, а Ляночка побудет с тобой. Вечером вернусь.

И он вышел из больничной палаты, высокий, чуть отяжелевший от груза прожитых лет, с густой гривой тронутых сединой волос.

Оставшись вдвоем с Мариулой, девушка, испытывая муки совести, думала:

— Ну зачем, зачем я согласилась взять этот медальон? Отец ведь сказал, что тому, кто расстанется с ним, грозит страшная беда…

— Не думай о плохом, — словно прочитав ее мысли сказала старуха.

Она внимательно посмотрела на расстроенную внучку, не зная, как утешить ее без лжи и фальши, и помертвевшим, лишенным интонаций голосом продолжила:

— Можно, Ляночка, можно предвидеть будущее, можно даже изменить настоящее, но никому еще не было под силу что-нибудь переменить в прошедшем… Люди часто предаются пустым мечтам о том, что бы было, если б им дали возможность вернуть прошлое и поступить по другому. Пустые мечты и есть пустые мечты… Каждый наш поступок в настоящем тотчас же становится отпечатком прошлого и зародышем будущего, а потому сожалеть об уже свершившемся — бесполезная трата времени. В тот миг, когда Пьетро снял и протянул тебе медальон, он совершил поступок, который, возможно, определил и его и твою судьбу. Только в его воле было делать или не делать это. Ты ничего не могла изменить, а потому принимай судьбу такой, как она есть, и по возможности без сожалений. В конце, концов ты ведь не знаешь всех последствий поступка Пьетро, а вполне возможно, что он поступил единственно правильным образом. Наш народ от природы наделен способностью к предвидению судьбы. Кто-то больше, кто-то меньше, но все в какой-то мере могут это делать. Кто знает, какая сила толкнула Пьетро отдать тебе медальон? Кто может сказать, что чувствовал он в этот момент? Возможно, он и сам толком не понимает этого. Возможно, в глубине души он уже тогда знал, что не может и не должен поступать по-другому? Иначе откуда бы появилось это странное желание? Ведь он не расставался с этой вещью с самого рождения… А раз это желание, эта потребность все же возникли в его душе, значит, так было нужно. Такая возникла необходимость у этой души. Не грусти, внученька. Бог даст, все обойдется, все уладится.

Старуха легонько, едва ощутимо пожала тоненькие пальчики Ляны. Девушка, чтобы успокоить бабушку, улыбнулась.

— Уладится, родная моя, конечно, уладится, — произнесла она нарочито бодрым тоном. — У меня нет плохого предчувствия, — добавила она, стараясь и мимикой и интонациями сделать свою ложь правдоподобной…

Мариула, зная, как опасно предаваться неприятным мыслям, как легко можно притянуть к себе события, которых судьба и не собиралась человеку уготавливать, внутренне сотворила молитву, подкрепив ее одной из своих магических формул, и решительно выбросила из головы происшествие с медальоном.

После этого она почувствовала себя намного лучше и покойнее. Уже привычная сердечная боль отошла, приятная легкость охватила ее дряхлое тело, и, закрыв глаза, Мариула наслаждалась этим ощущением. Ляна смотрела на бабушку и прекрасно понимала, что она борется со злыми духами, постоянно витающими вокруг людей и готовыми в любой момент воспользоваться их слабостями, чтобы повернуть судьбу в самое неблагоприятное русло.

Вдруг Ляна почувствовала на себе пристальный взгляд. Резко повернув голову, девушка наткнулась на переполненные болью глаза старой женщины, лежащей напротив Мариулы.

— Вам плохо?! — встрепенулась Ляна. — Что с вами?! Что?!