Канцелярская крыса (СИ)

Но было еще кое-что, что не вписывалось в эту картину и обо что Герти едва не споткнулся, перебираясь через высокий порог. Груда пустых консервных банок у входа и потрепанная тряпичная лежанка свидетельствовали о том, что помещение вовсе не было нежилым.

— Он… жил здесь?

— Похоже на то. Забавная ситуация, согласитесь. В то время, как Канцелярия перекапывала весь Новый Бангор вверх дном, профессор Нейман спокойно обитал в самом центре управления машиной. В единственном месте, которое считалось неприступным.

— Пока я не убил его, — пробормотал Герти.

Мистер Беллигейл холодно усмехнулся.

— Вы его не убивали.

— Но я выстрелил…

— В покойника, полковник, в покойника. Взгляните внимательнее на его лицо. Вот здесь и здесь, видите?.. Явственно заметны первичные признаки разложения. Профессор Нейман мертв как минимум несколько дней. Так что ваша пуля не оборвала его жизнь. Хотя выстрел, повторюсь, был прекрасный.

Герти ощутил возможность набрать полную грудь воздуха. С него точно сняли тугой корсет, который все это время стискивал его грудь, грозя раздавить ребра. Несмотря на запах смазки, которым было пропитано все помещение, воздух этот показался ему слаще изысканного сидра.

— В таком случае, кто убил его?

— Мистер Томас Алва Эдисон^[126], полагаю.

— В каком смысле?

— Не в самом прямом, полковник, не беспокойтесь. Лучше взгляните на ладони покойного.

Герти взглянул, хоть и с почтительного расстояния. Ладони мертвеца были ничем не примечательны, разве что покрыты легким налетом копоти.

— Он…

— И на это, — мистер Беллигейл указал на то, чего Герти до сих пор не замечал, а именно на одну из снятых панелей. В образовавшейся нише виднелись обнаженные кабеля с обрезанным изоляционным слоем, — Удар гальваническим током. Мгновенная смерть.

— Вы хотите сказать, что профессор Нейман собственноручно умертвил себя?

— Все указывает именно на это. Человек с его опытом не мог не знать, что кабели под напряжением смертельно опасны. Это не походит на несчастный случай.

— Безумие! — не удержался Герти, — К чему человеку вроде профессора сводить счеты с жизнью, да еще таким жутким образом?

— Возможно, он пытался починить «Лихтбрингт?» — предположил мистер Беллигейл, — А когда понял, что это невозможно, наложил на себя руки?

— Кстати о руках… Что это за символы на внешних сторонах его ладоней? Какая-то татуировка?

Мистер Беллигейл бесцеремонно поднял вялую кисть мертвеца. На первых фалангах пальцев виднелись небольшие символы, не походящие на буквы ни одного известного Герти языка. Круги со вписанными в них кривыми, многоугольные звезды, ломанные кривые…

— Похоже на татуировку, — нахмурился мистер Беллигейл, — Готов поклясться, что при жизни профессора ничего подобного у него на руках не было. Погодите, сейчас переверну его на спину…

Профессор Нейман усилиями мистера Беллигейла легко перекатился, скрыв нервирующую Герти дыру в спине. Правда, лицо его едва ли являло собой более приятное зрелище. Тронутое желтизной, с безумно вытаращенными глазами, оно скорее походило на оплавленную восковую маску. Герти неприятно удивило выражение, с его точки зрения не совсем характерное для человека, убитого смертельным разрядом гальванического тока. Оно было… Герти не смог найти подходящего описания. Оно было одновременно и безумным и торжествующим. На редкость неприятная гримаса для мертвеца.

Под телом профессора обнаружилась кипа мелко исписанных листов. Герти поспешно поднял их, пытаясь разобрать написанное. Если эти листы были в руке Неймана в минуту смерти, они могут хранить разгадку его странного самоубийства.

— Нашли что-то интересное, полковник?

— Белиберда, — вздохнул Герти, перебирая добычу, — Это не английский язык.

— Вот как? Быть может, математические формулы?

— Не похоже. Черт, это какая-то бессмыслица. Вот здесь, например, кусок на латыни. А тут… Даже не могу предположить. Арамейский?..

— Интересный документ, — мистер Беллигейл сам пробежал глазами несколько листков, — И подтверждает мою версию о произошедшем.

— Какую же?

— Профессор Нейман выжил из ума и покончил с собой. Бессмысленные послания на несуществующих языках характерная черта умалишенных. Боюсь, острый ум профессора стал его же проклятьем. Немудрено, учитывая, с какими сложностями ему пришлось столкнуться во время создания «Лихтбригта».

— А что, были какие-то тревожные симптомы?

Мистер Беллигейл скривил губы.

— Честно говоря, имелись, но мы старались не обращать на них внимания. Сами знаете, излишнее нервное напряжение у гениальных математиков едва ли бесследно проходит… Под конец монтажных работ профессор сделался еще более рассеян и беспокоен, чем обычно. Настолько, что иногда и в самом деле походил на сумасшедшего. Знаете, прыгающий взгляд, бессмысленный шепот…

— Может, стоит на всякий случай осмотреть его личные вещи? Возможно, там найдется подтверждение его душевной болезни.

— Я сделал это еще полгода назад, полковник. Ничего интересного, профессор при жизни вел спартанский быт. Единственный интерес представляла его библиотека.

— Но что можно обнаружить в библиотеке математика?

— Разумеется, там было множество научных трудов, от Джабира ибн Афлаха^[127] до самых последних работ Мерэ^[128]. Но были там и другие. Элифас Леви, Гвидо фон Лист, Пеладан…

— Кто это? Математики?

— Не совсем. Оккультисты. От умеренных философских воззрений до крайнего толка, которых веков пять назад наверняка бы отправили на костер.

— Да, вы упоминали, что профессор увлекался оккультизмом. Но я полагал, что речь идет о невинном хобби.

Мистер Беллигейл поправил идеально выглаженный воротник своей белоснежной рубашки. Этот жест показался Герти удивительно естественным и человечным, совершенно не свойственным работнику Канцелярии.

— Я и сам так считал до недавнего времени. Полагал, что оккультизм профессора был своего рода отдушиной, отдыхом для его математического ума. Но эти татуировки… И самоубийство… Я начинаю опасаться, не оккультизм ли свел бедолагу с ума.

«Новый Бангор сам способен свести с ума кого угодно, — подумал Герти, — Профессор еще удивительно долго продержался в этом безумном городе. Не суждено ли мне последовать его стопами?.. Может, эта губительная невидимая отрава уже проникла в мой мозг и теперь исподволь заражает его?.. Что, если в один прекрасный день полковник Уизерс попросту перережет себе вены нержавеющей бритвой? Или выбросится из окна собственного кабинета?..»

От подобных мыслей столь сильно несло ледяной жутью, что Герти поежился. Ему вновь на миг показалось, что он оказался посреди засасывающего болота, по шею в мутной жиже. Он почти наяву ощутил, как царапают тело острые корни и щелкают, впиваясь в кожу, ядовитые насекомые…

— Что за отвратительные звуки, — пробормотал мистер Беллигейл, поднимая голову, — Вы тоже их слышите?

Герти прислушался. Еще недавно ему казалось, что в центре управления «Лихтбрингта» стоит мертвая тишина, нарушаемая лишь едва слышным гулом аппаратуры. Но теперь, когда мистер Беллигейл сказал об этом, он и верно начал разбирать за этим гулом прочие звуки. Возможно, прежде мозг просто отказывался воспринимать их.

Это не было похоже на работу ни одного известного Герти механизма. Просто негромкое, едва слышимое, шипение, то затихающее, то вновь набирающее силу и перемежаемое настоящей какофонией прочих звуков, скрипением, пощелкиванием, скрежетом и треском. Так вот отчего его богатое воображение нарисовало болото, полное хищных насекомых!.. Если б не мертвец, лежащий в двух шагах от него, Герти улыбнулся бы своей мнительности.

— Откуда это доносится? — спросил он.

Мистер Беллигейл указал острым пальцем на потолок.

— Из динамиков. Тут повсюду звуковые катушки. Когда-то предполагалось, что «Лихтбрингт» будет способен общаться голосом.

И верно, наверху виднелось множество медных раструбов, похожих на начищенные трубы духового оркестра, которые кому-то вздумалось прикрутить к потолку.