Идентификация эльфа (СИ)

— Жизнь — жестокая штука, — смиренно объявил Вильгельм, когда нарезавший круги вокруг повозки Гермес непостижимым образом вытащил из чемодана на колесиках связку штопанных носков, набитых пачками денег.

— И чем же тебе не угодила жизнь? Тем, что ты так и не смог накопить на приличное портмоне? — язвительно поинтересовался крот.

— Мы всю жизнь себе во всем отказывали, — дрожащим голосом заявила Гертруда и зачем–то добавила, — ради детей.

Тут уж вмешался Бегемот, мертвой хваткой уцепившийся во фразу о детях.

— Насколько я вижу, детей с вами нет. Так может и деньги уже не нужны?

Его вопрос значительно приблизил развязку. Гертруда предъявила свой последний аргумент, доселе не дававший сбоев, — она упала на колени и истерически завыла. Вильгельм наоборот не издал ни единого звука, но его глаза, приклеившиеся к заштопанным носкам, стали наливаться кровью.

— Вилли, скажи, что произошло с твоей дочерью, и мы отдадим тебе деньги, — поспешил нейтрализовать надвигающуюся опасность кот.

Эльф оторвал взгляд от носков и стал медленно осмысливать предложение Бегемота. Похоже, по тому, как от его глаз отливала кровь, для его супруги не составило большого труда предугадать его дальнейшие действия. Она мгновенно прекратила вой и, на удивление, ловко вскочив на ноги, закрыла своей грудью Вилли.

— Я все скажу, только не трогайте моего мужа. Все пережитое и так едва не лишило его разума, — умоляющим тоном попросила эльфийка.

Бегемот не смог сдержать язвительную ухмылку, но все же решил говорить с Гертрудой, понимая, что та не даст раскрыть рот своему супругу ни при каких обстоятельствах.

— Что произошло с Альмой? — повторил свой вопрос кот.

Эльфийка сделал вид, что пытается взять себя в руки, прежде чем дать ответ. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы тщательно продумать каждое слово, которое она собиралась сказать.

— Это все он, змей Улфи. Когда–то он ввел в искушение наших прародителей, а теперь настал и наш черед. Он дал нам деньги, много денег, а потом потребовал Альму. У нас не осталось выбора, и Вилли стал каждую ночь оставлять ее на маяке. Но наша девочка была не так воспитана, чтобы уступить повелителю зла. Она сопротивлялась до последнего. Однажды она даже исцарапала это мерзкое чудовище. Мы очень испугались. Мой Вилли был просто в отчаянии. Он вынужден был отрубить Альме руки и снова отвести ее на маяк. На следующее утро наша дочь покинула родной дом. Опозоренная, она больше не могла смотреть нам в глаза. Больше мы ее живой не видели. Надеюсь, Чебурашка накажет того изверга, который так поиздевался над ней.

Произнеся весь этот бред на одном дыхании, Гертруда мужественно грохнулась в обморок. Бегемот снова получил возможность увидеть глаза эльфа. Они поразили его едва ли не больше, чем сказанное Гертрудой. Наверное, точно так же Вильгельм смотрел на Улфи, когда тот осуществлял его единственную мечту. В этот момент Бегемот, давно считавший себя законченным циником, понял, что жестоко ошибался.

Гермес не мог видеть глаза эльфа, потому и остался в своем уме. Он с отвращением швырнул носки в валяющуюся на дороге Гертруду. От удара швы с треском разлезлись и пачки денег вывалились на асфальт. Всего лишь мгновение крот смотрел на кучу денег, которая иногда являлась ему в пьяных снах, а потом схватил Бегемота под руку и поволок в сторону города. Ни тот, ни другой ни разу не оглянулись назад.

Единственную фразу по дороге к городу произнес Гермес.

— Странно, но там были пачки дореформенных денег, которые уже лет десять, как изъяты из оборота. Их, конечно, и сейчас можно без проблем обменять, но что–то не вериться, что Улфи рассчитывался старыми банкнотами, — скорее высказал он мысли вслух, чем поделился ими со своим напарником.

Закончился день вполне предсказуемо, — грандиозной попойкой и бесконечными и бессмысленными рассуждениями на вечную тему: весь мир — дерьмо, или только та его часть, на которой обосновались разумные особи.

А в это время Вильгельм и Гертруда, бросив опостылевшую повозку, брели по пустынной дороге, одни на десятки миль вокруг. Шаг за шагом они приближались к своей общей мечте, блаженно держась за руки, как когда–то в далеком прошлом.

7

Несмотря на богатый жизненный опыт и события последних дней, Бегемот не спешил соглашаться с Вильгельмом по поводу жестокости жизни. Похмелье — вот по настоящему жестокая штука. И дело не в том, что от невыносимой боли раскалывается голова и желудок норовит вывернуться наизнанку. Дело в том, что в такие моменты ты прекрасно понимаешь, что для тебя действительно значимо в окружающем мире. Хорошо, если ты настолько возвысился над каждодневной суетой, что уже не видишь смысла вступать в конфликт с самим собой. Но если общество в той или иной мере все еще продолжает оказывать на тебя влияние, то от самого естественного во всем мире желания приходится отказываться и вести беспощадную изнурительную борьбу с собственным естеством. И это как раз тот случай, когда поражение гораздо приятнее победы. По крайней мере, даже тихая радость держится на почтительном расстоянии от «победителя», предпочитая общество «побежденного».

Бегемот боролся. И тихо завидовал своему собутыльнику Гермесу, которому в это утро не нужно было куда–то переться на идиотском велосипеде в компании директора бюро общественного спокойствия. К тому же, у крота был свободный рабочий график, и он не стыдился своих слабостей. Самое обидное, что у кота не было ни единого шанса на «проигрыш», и не потому, что Миклош на протяжении всего пути подозрительно поглядывал в его сторону, а потому что сам этот путь пролегал по национальному парку, в котором было проще найти клад, чем бутылочку холодного пива.

Миклош не был трезвенником, поэтому по прошествии получаса объявил привал. Бегемот почти свалился с велосипеда и принялся за предусмотрительно прихваченную с собой минералку.

— Миклош, ты мне, наконец, скажешь, куда мы премся? — спросил кот, когда его немного попустило.

Мышонок уже несколько раз за утро отвечал на этот вопрос, но смиренно ответил еще раз.

— На химический завод. Возможно, именно оттуда яд, которым отравили Несмеяна.

— Химический завод в национальном парке? — удивился кот.

— Ну да. Его содержание как раз полностью и возложено на этих химиков.

— А загрязнение окружающей среды? Или у вас в национальных парках только на автомобилях нельзя кататься?

— Никто ничего не загрязняет, — система очистки на заводе стоит больше, чем само производство.

— Какая же им выгода заниматься этим бизнесом?

— На месте узнаем, — соврал Миклош, заранее пробивший всю необходимую информацию, и сам приступил к расспросам. — Как твои успехи, на след еще не напал?

— Есть кое–что, — неопределенно ответил кот и снова взял инициативу в свои ватные руки. — Только, может, ты первый выскажешься?

Мышонок не стал упрямствовать, — все–таки кота нельзя было назвать его подчиненным.

— Несмеяна отравили средством для борьбы с паразитами. Средством, которое не соответствует стандартам нашей страны, да и не может соответствовать в принципе, — у нас просто не осталось паразитов. Тем не менее, у нас оно производится, — на экспорт в те страны, где требования к такого рода продукции пониже. Наша задача — выяснить, как зелье могло попасть к убийце Несмеяна.

— Не думаю, что это будет просто, — усомнился Бегемот. — А по делу гнусса Лео что–нибудь есть?

На лице Миклоша тут же появилось кислое выражение. Он даже потянулся за любимой сигарой, но, вспомнив о необходимости снова крутить педали, не стал ее раскуривать.

— Ничего. Сам понимаешь, то, что его все знали, не означает, что его жизнь кого–то интересовала, — ответил мышонок, но, спохватившись, добавил, — кроме социальных служб. Накануне смерти его видели на дороге в компании какого–то «возвышенного» эльфа. Но этот факт, вряд ли что–нибудь значит, — Лео любил приставать к случайным прохожим со всякой ерундой.