Вчерашний вечер (СИ)

ВЧЕРАШНИЙ ВЕЧЕР

Авторы: Власть несбывшегося, maryana_yadova

Жанр: фантастика

Фандом: Inception

Тип: романс, слэш

Рейтинг: NC-17

Размер: макси

Пейринг: Имс/Артур

Февральским утром выйду слишком рано,

Вчерашний вечер остается смутным.

В конце концов, зачем об этом думать,

Найдется кто-то, кто мне все расскажет.

Горсть жемчуга в ладонях –

Вот путь, который я оставлю тайной.

Благодарю тебя за этот дар:

Уменье спать и видеть сны –

Сны о чем-то большем...

Когда наступит время оправданий,

Что я скажу тебе?

Что я не видел смысла делать плохо,

И я не видел шансов сделать лучше.

Видимо, что-то прошло мимо,

И я не знаю, как мне сказать об этом.

Недаром в доме все зеркала из глины,

Чтобы с утра не разглядеть

В глазах

Снов о чем-то большем...

(с, БГ)

Глава 1

На улице уже начал сгущаться синий дым сумерек, когда Артур выскользнул из дома; натянув шапку до глаз и засунув руки в карманы, загашал к сабвею.

Официально он направлялся навестить бабушку в Нижнем Ист-Сайде, и вязаная шапочка на нем была темно-красная, вот разве что корзинку с пирожками и маслом он не взял. При этой мысли Артур усмехнулся и нащупал в кармане пачку сигарет. Нет, ну лезет же в голову всякий бред!

На самом деле он хотел быстрее свалить из дома – из этой прекрасной, позитивной, почти кукольной атмосферы богатого дома, где проживала до тошноты правильная и очень успешная семья. Как и полагалось еврею из Ривердейла, Артур был сыном стоматолога и психиатра, жил в величественном особняке в стиле Георгов и еще совсем недавно ходил в элитную частную школу по красивой извилистой улочке, в просветах которой открывался потрясающий вид на Гудзон.

Сейчас Артур учился на первом курсе Колумбийского университета, на факультете искусств – намеревался стать архитектором. Как бы ни хотел отец видеть его юристом или экономистом, а лучше всего зубным врачом, мечтам его сбыться не удалось. Артур до кончиков волос оставался типичным хипстером, начиная от очков Ray Ban Wayfarer и рубашек цвета японской сливы в крупный горошек, надеваемых в паре с узкими брючками, и кончая поклонением Canon и блужданиями по крышам, заброшенным дворам и пустошам в поисках редкой фотографической натуры. Фотоохота была вторым увлечением Артура после охоты модной – его хорошо знали как продавцы дорогих бутиков, так и владельцы винтажных магазинчиков типа Beacon's Closet. Если уж Артур надевал шарф, то следом обязательно надевал и очки в оправе цвета шарфа.

Этим летом он днями напролет болтался в Уильямсбурге, где фотографировал настоящих хипстеров – не стилизованных под показные луки в Instagram модников, а небрежных бородатых интеллектуалов в клетчатых рубашках. Снимал он и заброшенные фабрики и склады, и модные лофты, размещенные в них, и крошечные книжные и музыкальные магазинчики, где иногда можно было отрыть подлинные сокровища букинистики и меломании по цене стаканчика дрянного кофе. Здесь из окон еще слышался джаз, а в переулках витал сладкий запах марихуаны, однако цены на недвижимость неумолимо начинали расти, уже рыскали везде агенты-ловчилы, а значит, и этой хипстерской Мекке скоро грозило превратиться в новый продвинутый, а потом и фешенебельный район. Здесь еще оставались здания, которые выглядели как настоящие хиппи-сквоты, но и в них квартиру стало снять уже дороговато. Вместо баров, стилизованных под времена «сухого закона», с их условием «speak-easy», отсутствием вывесок и закрашенными матовой краской окнами, всюду появлялись разрисованные, кричащие устричные бары, да и педикюрные салоны сильно потеснили расслабленные кабаки. Богема догуливала свои последние годы даже в этом квартале.

Но пока – пока Артур попадал сюда как в другое измерение, где исчезали даже желтые машины такси, и сполна наслаждался джазово-марихуановой атмосферой. Он сходил с ума по семидесятым, и национальная привычка родителей хранить содержимое гардероба до следующего вселенского потопа только усугубила эту страсть. Папа хранил Ray Ban первых лет производства, выпендрежные цветные пиджачки и умопомрачительные рубашки, которые сейчас как раз пришлись впору Артуру, тонкому, как тростинка. Ему даже не приходилось шататься по блошиным рынкам, хотя из исследовательского интереса он, конечно, туда наведывался.

В общем-то, Артур не доставлял больших хлопот своим родителям. При том, что он не собирался становиться юристом, врачом или финансистом, при том, что, пожалуй, слишком много времени тратил на создание замысловатого гардероба, при том, что покуривал травку и бродил по крышам с камерой на шее, при том, что в голове у него болталась нелепая смесь идей, почерпнутых из арт-хаусного кино, битнической литературы и социальных сетей, – при всем при том он оставался золотым, чистеньким мальчиком. Учился всегда хорошо, продолжал быть одним из лучших учеников в университете, пусть даже на факультете искусств, друзья у него всегда водились положительные, с девочками он знакомился серьезными, с виду невинными и до воздушности одухотворенными, так что беспокоиться семье особо было не о чем.

Вчера Артуру исполнилось восемнадцать.

Сегодня он, как послушный внук, направлялся к любимой бабушке, дабы получить от нее некий особый подарок. Он не питал иллюзий насчет обещанной «особенности», да вышел уже из возраста, когда без тихого ужаса ждут подарков от родственников, но бабушка – это святое.

Бабушку звали Эсфирь, она была величественной старой еврейкой, до сих пор стройной и прямой, с длинными черными курчавыми волосами, которые в распущенном состоянии, должно быть, доставали до пояса. Однако Артур видел их только в строгой прическе. Когда они прогуливались по улицам, Эсфирь плыла гордым фрегатом, рассекая людские волны, и Артур всерьез удивлялся, почему им никто не кланяется, ну хотя бы не приподнимает шляпу, как в старом кино.

Они часто гуляли по Нижнему Ист-Сайду, и дорога неизменно выводила их на Хаустон-стрит: там они прекрасно проводили время либо в закусочной Katz’s Delicatessen, где с 1888 года продавали огромные сэндвичи с копченым мясом и огурцами (огромный зал, кажется, не ремонтировался с момента основания, а заказы принимались и оплачивались по талонам), либо в магазине деликатесов Russ&Daughters, один вид рыбных прилавков которого, как написал один русский журналист, мог довести голодного человека до обморока, либо в старинной пирожковой Yonah Schimmel Knish Bakery, где хмурые, погруженные в себя пожилые посетители поглощали картофельные кныши, домашний суп и фирменный йогурт. Когда-то сюда захаживал Троцкий, и этот факт имел для бабушки не последнее значение – она была из русских, эмигрировала после революции сначала в Польшу, а потом в Штаты. Правда, проходя мимо дорогого многоквартирного дома на Норфолк-стрит, носившем название Red Square, бабушка всегда корчила презрительную мину: с его крыши на Нью-Йорк вдумчиво смотрела статуя Ленина, привезенная из Союза в 1989 году. Рядом с Ильичом пялились на мир часы с перепутанными цифрами.

В последнее время жизнь бабушки капитально подпортил артрит, поэтому традиционная прогулка отменялась. Поэтому-то Артур и выехал к ней уже вечером, когда смеркалось.