Гнев истинной валькирии

Она произнесла это таким беззаботным тоном, словно не ограбила первосвященника соседней страны, а действительно куда-то прогулялась.

– Ты дотронулась до жезла? – Джастин припомнил, как вороны сказали: на это способен лишь человек, чья вера крепка. – И… и он поменял облик?

– Я же так и сказала, ты что, не слушал? – рявкнула она.

Тут перед домом затормозило такси. Мэй развернулась к машине:

– За мной приехали. Ну что ж, до встречи.

– Мэй…

Джастин хотел сказать еще что-то, но слова застряли в горле. Лусиан как-то сказал, что он способен уговорить кого угодно на что угодно. А вот сейчас он стоял и не знал, что сказать. Он даже не знал, способен ли заслужить ее прощение. Она села в машину, а он остался посреди мокрой лужайки, с кинжалом в одной руке и с гривной в другой. Автомобиль скрылся из виду. Когда у него достало сил двинуться, он посмотрел на зажатое в руке оружие.

«Предупреждая возможные вопросы, – заметил Гораций. – Нет, мы не знали, что Гераки послал ей кинжал».

«Это дар Фрейи?» – спросил Джастин, вспоминая, что привиделось ему тогда в Аркадии.

Ответил Магнус:

«Скорее всего, да. Гераки не прислал бы подарок не от союзника. Гривна не изменила свой облик у тебя в руках, значит, вы служите богам одного пантеона. К тому же Фрейя больше всего подходит по описанию на ту богиню, с которой общается Мэй».

«Общалась, – поправил его Джастин. – Мэй ни с кем больше общаться не желает, ты же слышал».

И ему на память пришли слова Мэй: «Я им не сдамся. И ты не сдавайся! И я бы на твоем месте уволилась и пошла бы снова в преподаватели. Чем угодно бы занялась – только не этим». Он шел к дому и все вспоминал их…

Возможно, она права. Тут в нем вскипел гнев: почему он должен терпеть все это? Зачем боги взяли и сломали ему жизнь? Что за игра такая? А может, тут не только боги виноваты? Если приглядеться, все пошло прахом из-за одного мерзавца, который прикрылся личиной и обманул Мэй. И чем больше Джастин думал об этом, тем сильнее хотелось отомстить таинственному насильнику, выместить на нем боль и ярость.

Синтия хотела что-то сказать, но он проскочил мимо, влетел в свою комнату и с грохотом захлопнул за собой дверь.

«Так, – сказал он воронам. – Ну-ка пригласите к телефону своего хозяина. Если он хочет меня получить – я к его услугам. Мэй не пожелала быть призом в сделке, но это не важно. Я хочу отыскать того, кто это сделал. Если Один может помочь мне, я присягну ему на верность и стану его жрецом».

Сделав торжественное заявление, Джастин почувствовал облегчение. И прислушался к воронам – а они-то как отреагируют. Он ждал чего угодно: радости, недоверия, самодовольства. А вместо этого они… замялись.

«Вот оно что… Знаешь, а в этом уже нет необходимости», – отозвался Магнус.

«Мы как раз хотели поговорить с тобой об этом, но прошлой ночью все так завертелось. В общем, мы подумали, что надо подождать и сказать тебе, когда выдастся спокойная минутка», – добавил Гораций.

Джастин резко сел на кровати. Что еще за хождения вокруг да около? И ведь даже в глаза этим птичкам не глянешь…

«Что сказать?»

Дальше последовало неловкое молчание, словно ни один ворон не решался заговорить первым.

«Дело сделано, – наконец сообщил Магнус. – Ты принадлежишь нашему богу. Ты уже заключил с ним сделку».

«Что такое? – возмутился Джастин. – Ничего подобного! Я прекрасно помню, о чем мы договаривались – каждое слово! Я должен был взять Мэй на ложе и потребовать ее для себя! Потом клятва верности! И, господа, на случай если вы не следили за подробностями моей бурной личной жизни, этих двух вещей – ложа и требования – я активно избегал!»

«Все равно, – вздохнул Магнус, – именно это ты вчера и сделал».

Джастин возмутился:

«Да неужели? Может, я что-то позабыл?»

«Ты ведь не забыл, как Мэй легла с тобой в постель, а ты признался ей в любви и сказал, что она – единственная и больше никто тебе не нужен. То есть потребовал для себя», – пояснил Гораций.

«Ну а секс? Секса-то не было!» – еще сильнее возмутился Джастин.

«Кто тебе сказал, что должен быть секс? – подивился Гораций. – Это ты у нас рассуждал о том, что «потребовать для себя» и «взять на ложе» – старинные обороты речи, подразумевающие физическое соитие, но это всегда оставалось лишь твоей интерпретацией. А ведь слова можно понимать по-разному. Как – ты прекрасно показал прошлой ночью, когда назвал Мэй своей единственной и неповторимой».

«Я такого не говорил!» – Джастин до сих пор не мог поверить, что все происходит здесь и сейчас и с ним.

«Какая разница! Главное, что ты можешь заявить свои права на человека разными способами, в том числе сказать, что ты у меня такая одна и другой такой нет, – добавил Гораций, – можешь считать меня неисправимым романтиком, но я считаю, что подобное признание – это гораздо более галантный способ «потребовать для себя», чем секс».

«Но Один не объяснил, что под этим подразумевается! – никак не мог успокоиться Джастин. – Вы меня обманули! Надули! Слово подменили!»

«А ты его спрашивал, что под этим подразумевается? Нет, – заявил Магнус. – К тому же разве не ты сыграл точно такую же шутку с Одином, когда избежал клятвы в тот раз? Ты занимался с ней любовью, а от заключения договора отвертелся!»

«Да, я занимался с ней любовью первый и, судя по всему, последний раз, – мрачно проговорил Джастин. – Это нечестно».

«Ах, нечестно? – в голосе Магнуса не слышалось сочувствия. – Он позволил тебе ускользнуть, поскольку ты отговорился, сыграв на значениях слов. Сейчас он переиграл тебя – на том же поле. Учись проигрывать с честью. Все, ты принадлежишь ему. Ты заключил сделку и теперь обязан ему службой».

«Что я получу взамен? Ничего! Мэй уехала! Я даже насильника отыскать не могу!»

«Что значит – ничего? – обиделся Гораций. – Ты стал слугой нашего бога! Тебе честь оказали, назначив единственным и главным жрецом Одина в стране! Разгневанная Мэй отдала тебе гривну – могущественный артефакт, не сомневайся! Кроме того, если Один пожелает, он поможет тебе найти насильника».

«Но никаких гарантий у меня нет», – угрюмо подытожил Джастин.

И, положив гривну на тумбочку возле кровати, уставился на нее. Никакого отклика в душе вид могущественного артефакта не вызвал. Зачем ему гривна, когда рядом нет Мэй?

«Ты прав, – согласился Магнус. – Время пустых бесед закончилось. Ты хорошо поводил его за нос, отнекиваясь и играя словами. Но наш бог сам любит поиграть в такие игры, и, поверь, он по достоинству оценил твои способности. А теперь наступает час служения. Исполни свое обещание».

Джастин всем сердцем ощутил груз клятвы, прямо как тогда, когда Один поймал его на слове и ему пришлось заняться изучением рун и заклятий. В тот момент Джастин сразу почувствовал: теперь свершилось, уже не отвертишься. А после ночи с Мэй, напротив, понял, что у него появилось пространство для маневра. Но сейчас он был скован по рукам и ногам – цепи Одина держали его прочно. Джастин назвал Мэй своей единственной, и бог незамедлительно этим воспользовался.

«Чего ты сердишься, тебя же никто не наказывает! – расстроился Гораций. – Один – велик, он щедр к своим последователям! Он не оставит своего служителя! Поверь, тебя ждут великое счастье и великие дела!»

«Мое счастье бросило меня. Моя радость плюнула мне под ноги и сбежала в горячую точку, – отрезал Джастин. – Но вы не волнуйтесь, ребята, я никуда не денусь. Буду служить Одину. И вообще… пойду отпраздную свое новое назначение. Прямо сейчас и начну».

И немедленно запил.

Спустя восемь часов он продолжал прикладываться к бутылке. Не беспрерывно, конечно. Точнее, ему пришлось прерваться, поскольку он перебрал в первой половине дня и напился до потери сознания. А когда очнулся, то начал все заново, причем не спеша, а размеренно: он смаковал понемногу, чтобы не протрезветь, но и не получить алкогольного отравления. Потом спазмы в животе улеглись, Джастин перебрался в пафосный бар в деловом центре города – проводить время там было приятно. А из дома его выгнала Синтия, заявив, что не потерпит саморазрушительного поведения в качестве анестезии: мол, раз сглупил, признай свою вину, а не топи горе в виски.