Гнев истинной валькирии

– Джастин…

В голосе ее прозвучала затаенная боль, и его сердце тотчас заныло, но он не успел утешить ее, потому что за дверью послышались чьи-то шаги.

Дверь оставалась прикрытой, но кто-то ее распахнул. Раздался голос Руфуса:

– Коскинен? Вы… да…

Руфус возник на пороге, понял, что стал свидетелем интимной сцены и попятился.

– Извините, я…

– Ничего страшного.

Мэй поднялась с кровати и быстро провела ладонью по лицу.

– Мне пора. Что-то случилось?

Руфус замялся:

– Нет, мэм. Я решил попрощаться. Не знаю, сказал ли вам доктор Марч, но я вынужден вас покинуть. Я отбываю в свое последнее дежурство.

– Руфус, – ровным голосом произнесла Мэй. – Джастин мне много чего рассказал, но про это ничего не сообщил. Ладно, что поделаешь, давайте я вас провожу. А ему нужно одеваться к ужину.

Джастин подумал, что она уйдет, не оглядываясь, но она замерла на пороге и посмотрела на него. Взгляд у нее был такой, что он понял: вымолви он хоть слово, она развернется и бросится к нему.

Но он промолчал. Она кивнула на прощание:

– Хорошо вам повеселиться сегодня вечером.

А потом повернулась и ушла.

Глава 26

С выключенным светом

Мэй удалось не заплакать. Она попрощалась с Руфусом, поблагодарила за проделанную работу и заявила, что с удовольствием возьмет его обратно. Она держалась стойко, когда с ней прощались все по очереди. Синтия, Тесса и Квентин обнимали ее, рассказывая, как волновались, не меньше чем за Джастина. Но когда она села на поезд в центр, на глаза навернулись слезы.

«Что за безобразие, я же не плакса, – сурово отчитывала она себя. – Я солдат. Я сражалась за родину, жизнью рисковала! Я не разревусь, как глупая школьница, которую бросил парень!»

Но ведь Джастин ее не бросил. Вот что бесило больше всего. Как такое вообще возможно? Он говорил, что она для него единственная, он любит ее и только ее – а затем он отвернулся?! Он что, опять отверг ее? Мэй за всю жизнь наслушалась немало красивых слов и пышных обещаний: я докажу, что люблю тебя, сделаю и то и другое! Но никто не сумел выразить все настолько емко: «Ты для меня – единственная». Эта простая фраза произвела на нее колоссальное впечатление – гораздо большее, чем вычурные комплименты. Но его отказ был таким болезненным для нее. Лучше бы он соврал ей, хотя…

– Коскинен?

Ее позвали с платформы – она выходила из поезда фиолетовой линии, и Мэй не сразу поняла, где стоит окликнувший ее человек. А когда поняла… в общем, лучше бы он ее вовсе не заметил.

– Мистер Деверо, – сдержанно приветствовала она Гераки. – Рада вас видеть.

– Вряд ли, – усмехнулся он. – Простите, но у вас расстроенный вид. Мне кажется, что вы вообще никого не хотите видеть.

– Непростой день выдался, – отрезала она и усмехнулась.

Забавно как-то получается: она попадает из переплета в переплет.

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – спросил он.

Он говорил предельно вежливым и мягким тоном – как непохоже на религиозного фанатика!

– Не думаю, но все равно спасибо вам за предложение. А сейчас мне надо домой.

Он перехватил ее руку, и она с удовольствием восприняла мысль о возможной схватке. Но во взгляде его не было агрессии. Гераки не угрожал, он собирался дать ей совет.

– Мэй, – произнес он. – Вы не правы насчет того, что вам никто не сможет помочь. Иногда люди считают, что все кончено, но это взгляд смертного. В мире действуют высшие силы, а они способны поддержать нас в любой ситуации.

И она расхохоталась, причем неожиданно для себя: абсурдная же ситуация, а она смеется.

– Вы что, пытаетесь обратить меня в свою веру посреди толпы в подземке?

– Зачем? – строго нахмурился он. – Судя по тому, что я слышал, вы уже в прекрасных отношениях с богиней.

– Но откуда… – и внезапно ее осенило! – Значит, вы прислали мне кинжал!

Он насмешливо поклонился:

– Я бы сказал: «признаю вину», но в действительности расклад совершенно другой. Госпожа хотела поговорить с вами, и я исполнил ее желание.

Мэй застыла, растерянная и ошеломленная. Она ведь сказала Джастину правду: то, что она пережила среди тех одичавших полей, навсегда изменило ее жизнь. Богиня сдержала слово: она вывела Мэй в родную землю и укрыла от опасностей, а прикосновение к ее силе и мощи – это было и вовсе непередаваемое ощущение! А теперь Мэй даже не знала, что и думать. Раньше она полагала, что, наверное, нет ничего плохого в том, чтобы служить богине… но сейчас она поняла, что Гераки тоже играет здесь свою роль, и это все портило.

– Вы ее жрец? – спросила она.

– Нет, – улыбнулся Гераки. – Я служу другому богу, но госпожа и мой бог – союзники, и я ее искренне почитаю. Именно поэтому она назначила меня посланником в вашем деле.

– Надо же! – воскликула Мэй, у которой немного отлегло от сердца. – Они союзники! Но я почти ничего не знаю о ней. И о вашем боге.

– Правда? – Он искренне удивился ее ответу. – Наш общий друг – тот, который служитель, – ни разу не упомянул о своем божестве?

– Джастин? Нет, с чего бы это?..

Гераки покачал головой: мол, что с вас таких взять?..

– Понятно… Ну и шут с ним. Я рад, что вы вкусили от силы госпожи.

– Да. Вкусила, – тихо повторила Мэй. – Хотя я до сих пор гадаю, что мне теперь делать дальше. Сама не пойму – чего я хочу…

– Тогда позвольте дать вам совет – а то, как я вижу, поезд голубой линии на подходе. Загляните в себя, откройтесь госпоже – и, возможно, ваши нынешние горести покажутся вам несущественными. Мой господин говорит мне, что она никогда не отнимала от вас своей длани. Если вы решите остаться под ее покровительством, то, вероятно, спустя некоторое время мелкие заботы смертных предстанут перед вами в истинном свете – то есть мелкой, не стоящей вашего внимания суетой. Удачи!

Он хотел развернуться и пойти к вагону, но она схватила его за руку – прямо как он ее некоторое время назад.

– Подождите! А как ее зовут?

Гераки заколебался:

– Избранный сам должен заслужить высшее знание. Только обычным верующим говорят имя божества без предварительного испытания.

Но что-то в ее лице, похоже, тронуло Гераки, и он добавил:

– Фрейя.

– Фрейя, – произнесла Мэй.

Имя богини излучало силу.

– Думайте о ней, – мягко сказал Гераки. – Не о мужчине, который разбил вам сердце.

Он затерялся в толпе, а Мэй стояла неподвижно еще пару минут. А потом направилась к лестнице, ведущей на улицу. Она раз за разом повторяла имя богини и размышляла: а что, если Гераки – будь он трижды безумцем! – прав? Когда жизнь в родительском доме сделалась невыносимой, Мэй обрела новое предназначение – службу в армии. Возможно, сейчас, посреди дикой кутерьмы с неразделенной любовью, она из-за растрепанных чувств не видит своего призвания? Возможно, служба богине откроет перед ней нечто немыслимое, неизведанное? А почему бы и нет? Мэй вздрогнула: а с Морриган ей было совсем нелегко!

Но с Фрейей все было по-другому. В любом случае легких и быстрых решений в ее ситуации нет. Она оказалась дома и наконец осознала: что бы там Гераки ни говорил о «суете», власть Джастина над ее сердцем безраздельна. В аркадийской глуши Фрейя наполнила Мэй беспредельной радостью, но такую же силу имели и раздумья о Джастине здесь и сейчас. И от этих мыслей было не так просто отвертеться.

А вечером Джастин заявился к ней домой, и все донельзя усложнилось.

Она глазам своим не поверила, когда экран в спальне показал Джастина, который маячил у входа. Он ведь должен быть на ужине у Лусиана! Но нет, стоял и смотрел в глазок камеры домофона, ждал, когда она откроет. Вообще-то чип позволял ему пройти сразу к ее квартире: Мэй прописала такое право для него и еще пары человек в домашней системе безопасности. Интересно, почему он этим не воспользовался? Боится? А чего? После их последнего разговора как раз это и требовалось: просто договорить начистоту. Одним словом, зря он боялся. Мэй пустила его. Сердце бешено колотилось, она считала секунды: вот он идет по лестнице, вот сейчас позвонит… Предназначение, говорите? Высокое призвание? Мелкие человеческие заботы? Помилуйте! Все это тут же вылетело у нее из головы. Она снова чувствовала себя школьницей: подскочила к зеркалу, торопливо пригладила растрепанные волосы. Выглядит она сегодня как обычно, но разве это важно? Он пришел к ней! Сам!