Гнев истинной валькирии

Джастин обнял ее за плечи:

– И ты вернула ее. Ты избавила ее от кошмарной жизни в кошмарной стране, вернула на родину. Ее – и других девочек, что тоже важно, кстати. Она в хороших руках. Ты все сделала правильно. Разве такой итог можно назвать неудачей? Нет. – Он ненадолго замолчал, не решаясь задать следующий вопрос. Потом все-таки спросил: – Я так понял, твоя сестра документы на опекунство подавать не будет?

Мэй отмахнулась:

– Сестре не до этого, у нее полно забот – с юристами общается. И матушка моя тоже. В министерстве очень быстро выяснили, каких девочек похитили, а каких – просто вышвырнули за границу, с глаз долой.

Только сейчас он понял, какое важное дело совершила Мэй. Какие огромные последствия это будет иметь для девочки и для ее семьи. Джастин вздохнул и притянул Мэй к себе. Она не сопротивлялась и нежно приникла головой к его груди.

– Я даже представить себе не могу, через что тебе пришлось пройти. Я за все эти ночи глаз не сомкнул, все о тебе думал…

Она теснее прижалась к нему:

– Выходит, ты не верил в меня?

– Еще как верил! – воскликнул он. – Но все равно беспокоился…

– Временами просто руки опускались, – вздохнула она. – Чего я только не насмотрелась, удивительные вещи происходили. Я помню, как ты говорил: не связывайся с богами. Но я увидела такое, Джастин, что теперь и не знаю, как бы я без их помощи выбралась. Меня оттуда вывела богиня. Неизвестно, какая. Она, – тут Мэй подняла голову и посмотрела ему в глаза, – и мысли о тебе.

И она поцеловала его прежде, чем он успел возразить, впрочем, он и не думал возражать… Ведь он мечтал об этом моменте все долгие дни ее отсутствия. Он помнил вкус прощального поцелуя в Аркадии – неуловимую сладость, неясную, непонятную, незаслуженную… И он хотел, чтобы это повторилось. В последние месяцы, окончательно запутавшись в отношениях с Мэй, он часто тосковал по той ночи в Панаме. А теперь понял: нет, так неправильно. Их первая встреча была волшебной, замечательной, но тогда его чувство к Мэй только зарождалось. А сейчас оно расцвело и усилилось, и волна накрыла обоих с головой.

Мэй опустилась на спину, потянув его за собой.

– Видишь? – прошептала она, словно он мог читать ее мысли. – Дело вовсе не в импланте. – И она озорно улыбнулась: – Впрочем, не стану лгать: иногда и он меня подхлестывал. Однако на сей раз тебе придется найти другой предлог для отказа. Какой же? – Она провела губами по его шее. – Что ты не любишь повторных свиданий? Я тебя больше не привлекаю как женщина? Какая же я была дура, что поверила тогда! Но меня не проведешь! Давай, я жду серьезных аргументов!

– Не нужны мне аргументы! – хрипло проговорил он.

Джастин не лгал. Он прижимался к ней всем телом и смотрел в ее бездонные сине-зеленые глаза. Он был готов подчиниться силе, которая бросала их друг другу в объятия. Он хотел слиться с ней, навсегда потеряться в этом чувстве: в мире, где им обоим не мешали ни боги, ни политические условности. К сожалению, такой реальности не существовало.

– Не нужны… – повторил он. – Но…

– Никаких но! – сказала она.

Она была возбуждена, но в глазах мелькнула хитринка: наверное, Мэй готовилась к подобному повороту беседы.

– Хватит с меня игр. Мои чувства к тебе не изменятся, даже если ты снова попытаешься меня разозлить. Не ходи на ужин и останься со мной. Не хочешь здесь – поехали ко мне. Мы будем ночь напролет заниматься любовью, а потом ты мне наконец расскажешь все без утайки – поделишься со мной своими секретами, облегчишь душу. Почему ты так долго отталкивал меня? А потом мы снова займемся любовью…

И она вновь приникла к его губам в поцелуе, и он забыл, что хотел сказать. Жизнь его балансировала на тонкой грани, и ему безумно хотелось раствориться в ее объятиях. Это был бы самый простой выход. Но как бы он ни старался, как ни пытался забыть, к нему опять возвращались пророческие слова из давнего сна: «Ты сразу узнаешь ее по короне из звезд и цветов, и когда ты возьмешь ее на ложе и потребуешь ее для себя, ты поклянешься мне в верности».

И старый страх вернулся, а Джастин глубоко задумался, не обернулось бы все совсем иначе, если бы перед этим ему не позвонил Хансен. Возможно, если бы тот не напомнил об обязанностях жреца, Джастин откинул бы все – и поклялся бы в верности богу. Но теперь Джастин, несмотря на заволакивающую зрение пелену желания, живо представил себе жизнь, проведенную у Одина на поводке. Ему бы пришлось отдать себя пастве, сплошь состоящей из Хансенов…

– Нет! – воскликнула она. – Не обманывай меня!

– Я не обманываю! – произнес он, пытаясь сесть. – Я скажу тебе правду, насколько это возможно по крайней мере.

Она тоже села, еще раскрасневшаяся, с разметавшимися по плечам волосами. И он едва не поддался искушению упасть к ней в объятия и почувствовать ее губы на своих губах. Но в ушах грозно прозвучали слова Одина о клятве в верности.

Тогда он просто взял ее руки в свои, хотя опасался даже такой малости – одного легкого прикосновения могло быть достаточно, чтобы сдаться. Затем посмотрел Мэй в глаза:

– Послушай меня внимательно. Ты права, все, что я говорил про повторные свидания и прочее, – это ложь. Вранье, рожденное страхом перед настоящими отношениями и еще кое-чем. Я постараюсь объяснить чем. Знаешь, Мэй… у меня есть только ты, и никого больше мне не надо. Я понял все еще в Панаме, когда я увидел тебя и мир вокруг замер, но я тогда был глуп и боялся признаться в этом самому себе. И только в Аркадии я в полной мере осознал, что я, может так статься, никогда уже тебя не увижу. А все остальное по сравнению с тобой – пепел на ветру, он развеется и будет забыт. А ты… ты – настоящая. Ты – огонь, который поддерживает мое существование. Единственная. Меня тянет к тебе – и только к тебе. И если бы я мог заняться любовью – не выключая свет – и рассказать все, что тяжким грузом лежит у меня на сердце, я бы так и сделал. Поверь мне, Мэй. Я обязательно бы так и поступил, но…

– Джастин… – Она потянулась к его лицу, но он оттолкнул ее руку.

– Нет, не сейчас. Я очень хочу быть с тобой, но мы с тобой оказались заложниками страшных сил, которым плевать на наши интересы. Ты говорила, что когда ты пешком пробиралась к границе, то нечто заставило тебя поверить в благость богов. Не знаю, я пока не сталкивался с чудесами… Я многое не могу объяснить, но ты должна знать: физическая близость для нас с тобой – это точка невозврата. Последствия будут необратимы. Мы станем абсолютно бессильны и не сможем ничего изменить.

– Что же нам делать? – спросила она. – Обходиться без физической близости? Тебе это нужно?

На мгновение он задумался. Как странно. Отношения… но не физические. Но ни она, ни он такого в принципе не выдержат. Хотя само ее присутствие для него утешительно, и надежду у него не отнимешь. Он не хотел лишаться этого счастья, но Джастин себе уже не доверял. И ей тоже, если быть честным. Однажды они поддадутся искушению, и он окажется у нее в объятиях и… в руках у Одина.

– Не знаю. Но мне нужно другое. Сейчас надо держать дистанцию, – пробормотал он наконец.

Мэй сидела неподвижно и вдруг взорвалась:

– Неужели ты способен говорить мне такое?! Как у тебя язык поворачивается сказать, что ты меня хочешь и, кроме меня, у тебя никого нет… но мы почему-то не можем быть вместе?!

– Представляю, как все для тебя звучит, – мрачно отозвался он.

– Нет! – отрезала она. – Не представляешь. И что еще ты от меня скрываешь?

«Ты – женщина, которую бог избрал для меня, и если я буду с тобой, я стану служить ему на веки вечные», – пронеслось у него в голове.

Он не произнес вслух ни слова, а ведь она наверняка поняла бы его. Однако Джастин боялся, что она все-таки не поймет. Будет упорствовать на своем. И заявит, что служба богу – вполне резонная цена для их счастья. И, глядя на нее, на ее прекрасное лицо, глядя в ее полные любви глаза, Джастин подумал: «А ведь я послушал бы ее и согласился».

– Я пока не могу тебе рассказать, – произнес он, отпуская ее руки. – Прости меня, Мэй. Если бы мы могли быть вместе, если бы все было просто, клянусь, я бы сделал, как ты хочешь. Но сейчас – нет. Прости.