Злом за зло (Драконоборец - dark edition) (СИ)

Бег в потемках — не лучшее занятие для того, кто дорожит целостью своих ног, но Тобиус использовал чары Енотовых Глаз и замедлился, лишь когда впереди показался перекресток. Засветилась татуировка на левой ладони, и пальцы крепко обхватили древко появившегося посоха. К заветному месту маг подходил, держа наготове немало убийственных заклинаний, новых и уже испытанных не одну сотню раз, но ни избавиться от страха, ни приобрести уверенность это не помогало. Демоны являлись сущностями совершенно иного плана, нежели люди, а потому обычные разрушительные заклинания не представляли для них особой угрозы, и Тобиус чувствовал себя нагим ребенком, лезущим в берлогу к медведю с острой палочкой наперевес.

Темные силуэты деревьев, дотоле стоявшие недвижно в душном воздухе летней ночи, зашептали шелестом листвы от неожиданного порыва ветра. На плечи мага легли чьи-то руки.

— Принимать спешу гостей средь деревьев и костей, — шепнул кто-то ему в самое ухо.

Тобиус развернулся, ударяя Магматическим Копьем, которое ушло в ночь алым росчерком и взорвалось в полусотне шагов от волшебника, оставив за собой просеку из расколотых горящих стволов.

— Покажись!

— Славно воет волчий хор — в лес явился вкусный вор, — раздалось за спиной, совсем близко.

Тобиус вновь развернулся, описывая посохом, как копьем, опасный пируэт, но за спиной, как и в первый раз, никого не оказалось.

— Набор кривых рифм — это еще не стихи!

— Жестокое слово ранило тонкую душу поэта!

В десятке шагов перед Тобиусом взметнулась прелая листва, поднялся без видимых причин столб пыли и сора, закружился, темнея, уплотняясь, создавая фигуру вдвое выше человека. Когда все закончилось, против Тобиуса встал великан, чье могучее тело под черной тканью хитона и гиматия являло собой образец совершенства. Лицо его казалось решительно прекрасным, по-настоящему правильным и безукоризненным: с прямым носом, высокими скулами, мужественным сильным подбородком и чувственным ртом. Веки были закрыты. Лишь голова портила завораживающий и благоговейный облик своим видом — у нее не было темени. Череп великана напоминал пустую яичную скорлупку, из которой выели содержимое, предварительно смяв и удалив верхушку. Из оплавленной, блестящей потеками застывшего содержимого дыры в черепе вырывалось немое и бездымное пламя, ярко-синее, завораживающе извивающееся.

Волшебник и демон молча разглядывали друг друга, стоя в ночи посреди притихшего леса, хотя демон и не открывал глаз. Его руки были убраны за спину, широкие плечи — опущены, и держался обитатель Пекла сутуло, нависая над человеком всей своей громадой.

— Я знаю, кто ты, Тобиус Моль, и зачем явился. Уходи прочь, пока жив.

— А я знаю, кто ты, Виртуваэль, Глас, предавший Господа-Кузнеца и низвергнутый в Пекло за свое предательство… Что?

Демон выглядел так, будто пытался сдержать смех, но губы его сами кривились в улыбке.

— Спасибо. Я так давно не слышал этого имени, я так скучаю по нему, но не могу произнести, ибо для меня оно запретно. Кажется, такая ерунда, но после всего… не осталось ничего более желанного, чем просто услышать свое имя. Да и Гласом я тоже давно не являюсь. Хотя кое-что осталось, конечно, — я могу говорить со смертными, и их кровь не вскипает, а сердца не взрываются. Это бывает полезно.

Что-то сразу пошло не так, как того можно было ожидать.

— Я опаленный амлотианин, — сказал волшебник зачем-то.

— Вижу. Но это значит лишь, что я не имею безусловного права на твою душу, что не помешает мне убить тебя сейчас. Хочешь быть убитым, Тобиус? Возможно, смерть в безнадежном противоборстве со мной будет сочтена мученической и перекроет то, что ты недавно сделал с этим отребьем магического мира Фернаном.

Удар попал точно в цель и Агларемнон это прекрасно знал. Он безбоязненно повернулся и, отойдя поближе к большому замшелому камню, стоявшему у перекрестка, сел под него прямо на землю.

— Приятно видеть человека, у которого есть совесть, но который способен на такие дела. Пекло полнится бессовестной сволочью, вымаливающей искупление под ударами молотов, однако те, кто начал раскаиваться при жизни, — редкие и ценные души. Что скажешь, Тобиус, мне убить тебя? Возможно, ты все же падешь в море горящей серы, а потом твою душу перекуют и она станет моим собственным мечом?

— За что ты мучаешь Сабину?

Агларемнон пожал могучими плечами.

— Так надо. Был заключен договор, каждая буква которого аккуратно соблюдается.

— Здоровье брата в обмен на душу сестры?

— Не душу. Не думай обо мне как о каком-то ничтожном демоне, раз уж понимаешь, кто я. Нет мне дела до ее души, пускай отправляется в Чертоги Небесного Горна, если ее там примут… и если что-то останется, конечно. Процесс преображения тяжел и долог, во время него душа должна оставаться в теле, что мучительно… все так сложно, а ты сделал это еще сложнее. — Хотя демон так и не открыл глаз, Тобиус совершенно точно знал, что тот пристально рассматривает его. — Она не сможет вечно прятаться в храме, окруженная розами и с этой безделицей на шее. Не сможет. Кстати о розах, ты принес мне букет. Не стоило.

Колючая лоза и пахучие цветы в правой руке мага обратились прахом в мгновение ока.

— Зачем?

— Не люблю запаха этих цветов.

— Зачем тебе ее тело? — процедил Тобиус сквозь зубы. Он все сильнее терял уверенность в себе, ибо не мог понять, куда ведет его этот разговор.

— Чтобы ходить по земле. Видишь ли, Тобиус, такие, как я, не могут подолгу задерживаться здесь, печати тянут обратно в Пекло. Нужна подходящая оболочка.

— Возьми мою вместо ее.

На этот раз Агларемнон рассмеялся открыто, и смех его журчал чистым горным ручьем.

— Вот так просто? А как же твоя великая цель, Тобиус? У тебя ведь есть великая цель, правда?

— Моя великая цель — дерьмо, лучше не скажешь. Месть не может быть великой целью, разве что тот, кто ее преследует, — это морально изуродованный человек, достойный лишь жалости. Даже я это понимаю, так что не лучше ли пожертвовать такой жизнью с толком, ради человека, который еще может…

Демон медленно поводил из стороны в сторону указательным пальцем, при этом качая головой, отчего синее пламя извивалось особенно замысловато.

— Отходишь от роли, Тобиус. Волшебник должен быть эгоистом, думать прежде всего о себе и своих целях, а не жертвовать жизнью на каждом шагу.

— Наставники в Академии всегда говорили, что я неправильный волшебник.

Агларемнон громко вздохнул.

— Одна жизнь другой не стоит, Тобиус. Перед Ним все равны — и праведники, и грешники. К тому же ты не подходишь по нескольким причинам. Мне нужно тело праведника, чистого душой и помыслами, пожертвовавшего собой не корысти ради. Ты, конечно, склонен к самопожертвованию, но… согласись, какой же из тебя праведник?

— Это правда?

— С чего бы мне лгать?

— Возможно, ты придерживаешься своей роли и лжешь, потому что демон должен быть коварным.

— Не лгу. Сабина станет моим пристанищем.

— Я не позволю.

— И что же ты сделаешь, храбрый маленький микроб?

— Все, что смогу.

— Стало быть, ничего. Ни один демонолог, пусть даже и весьма умелый, не посмел бы выйти против меня в одиночку, а ты в демонологии никакой. Что ты сделаешь, ударишь меня боевой магией или призовешь какую-нибудь сущность себе на подмогу? Я жду, Тобиус Моль, магистр Академии Ривена.

Тобиус сжимал в руке посох, наполненный его гурханой и боевыми плетениями. И не чувствовал страха. Так бывало уже — до битв и после них он мог испытывать страх, но не во время. Во время битвы страху места нет, понимание собственной смертности есть, а страха — нет. Даже когда он схлестнулся с Шивариусом, осознавая ту пропасть, которая разделяла зеленого магистра и всесильного архимага, он не боялся. Тогда его раздавили. Так будет и теперь, его раздавят, он это знал, но не боялся.

— Прежде чем мне придется сломать эту твою волшебную палку-протыкалку, — заговорил Агларемнон, — давай сыграем. Просто так я ни с чем не расстанусь, но ты можешь забрать девочку, если выиграешь ее у меня.