Питер

Режущий колени холод, от него хочется закрыть глаза и спать. Ступни обморожены.

Серое небо нависало, просвечивая белым и грозовым. Иван лежал на спине, раскинув руки, на стеклах были капли.

Он смотрел сквозь капли на это клубящееся летнее небо и думал, что сейчас сорвется и улетит туда. Да куда угодно улетит — только не к тому, что сидело в воде.

В поле зрения возникла голова Уберфюрера в маске. Окуляры тускло блеснули.

— Повезло тебе, что ты изолирующий противогаз надел, — сказал Убер. — А то бы захлебнулся к чертям собачьим. Ага. Этому что, этот вместо акваланга можно использовать. Как спасательные идэашки на подводной лодке. Регенеративный баллон, дыхательный мешок, все дела…

Иван поднялся. Вспомнился взгляд сквозь толщу воды. Бормотание Уберфюрера помогало прийти в себя, сбросить ощущение ужаса.

— Уровень здесь какой? — спросил он, чтобы хоть что-нибудь спросить. — Нормальный уровень, — отмахнулся Уберфюрер. — Ты сядь. Пять рентген в час.

— Ни фига себе.

— Красин?! — он вдруг вспомнил. Уберфюрер помолчал.

— Нету больше Красина. Вечная память… и так далее.

Иван повернулся к морю. Пошатываясь, сделал два шага и остановился. Дальше идти он не мог…

Как тогда в пещере, с пулеметом. Не хотел.

Волны набегали на серый песок, убегали в пене, оставляя взамен клочки черных водорослей. Темное безжизненное пространство тянулось до горизонта, растворялось в серой туманной дымке. Иван повернул голову. Дальше по берегу увидел полузатопленный силуэт подводной лодки. Прощай, С-189. Прощай, лейтенант Красин…

Залив катил на песок серые безжизненные волны.

Иван постоял. Повернулся к остальным.

— Вы ничего не заметили… — он дернул щекой, — странного? Там, в воде? Уберфюрер молча смотрел на Ивана.

— Что? — спросил тот. Оглядел притихший народ. — Ну-ка, рассказывайте.

— Там… не хотел говорить. Я когда вернулся за твоими вещами… в общем, там, на берегу…

— Ну!

— Там были следы, — сказал Убер.

— В общем, такие дела, — сказал Седой. — Ты говорил, что у нас был «пассажир» на лодке. Помнишь? С самого Питера который… в общем, мы думаем, он никуда не исчез.

— Так, — сказал Иван. Этого еще не хватало. — Думаете, он…

— Боюсь, этот «пассажир» уверен, что у него билет в обе стороны.

— Костер — это изобретение богов, — Уберфюрер протянул руки к пламени карбидки. — Жаль, не все это понимают.

Иван вспомнил станцию Чернышевскую, цыган… Горящее пламя, вокруг которого сидели бородатые мрачные люди.

— Точно.

Желтое пламя карбидки освещало подвал, куда они забрались, и так уютно, что здесь хотелось остаться надолго. А что? Всю жизнь в метро, что ли? К сожалению, жизнь на поверхности для людей невозможна. Вернее, возможна… но какая-то очень недолгая. Зато в подвале можно снять противогазы и немного отдохнуть.

— Знаешь, давно заметил… Ты какой-то не питерский, — сказал Уберфюрер.

— Правда? — Иван удивился. — Почему ты так решил?

— Нет в тебе этой европейской интеллигентской тоски. Гнилой бездеятельной тоски. У англичан это называется сплин. У нас хандра.

Иван с интересом посмотрел на бравого скинхеда.

— Я-то ленинградец. Это ты у нас не из Петербурга, насколько помню. И не из Москвы.

— Ага, — Уберфюрер ухмыльнулся. — Я вообще черт-те откуда. Из Якутска, прикинь. Даже пока все не началось, это было далеко, а сейчас так вообще — другая звездная система. Десятки световых лет. Была республика Саха, стала республика Луна.

— Здесь-то ты как оказался? — Иван почесал ухо.

— Элементарно, Ватсон.

— Кто?

— Забудьте, сэр. Приехал в Москву отгулять дембельский аккорд, так сказать. На самом деле у меня жене было рожать через два месяца. А там вообще никуда не вырвешься. Так что я взял отпуск на три недели и рванул. Друзья, пьянки-гулянки, женщины… прощание с холостяцкой жизнью. Хоровод с оркестром, все дела. И вот когда от отпуска осталось всего ничего, друг говорит: давай, что ли, в Питер махнем на пару дней… — Уберфюрер помолчал. — Я и махнул. Так махнул, что до сих пор отмахаться не могу.

Молчание. Мандела приблизился, протянул руки к карбидной лампе. Долго смотрел, как сквозь пальцы просвечивает нежный коричнево-розовый свет.

— Так что же… — он посмотрел на Уберфюрера. — У тебя, выходит, в Урюпинске…

— Якутске!

— Якутске, извини. Дома у тебя жена осталась и ребенок? Когда все началось?

— Беременная, — нехотя поправил Уберфюрер. — Мы ребенка через три месяца ждали.

— Мальчика, девочку? — уточнил Иван и спохватился. Какая ему разница…

— Девочку, — сказал Уберфюрер наконец. Что же ты с собой делаешь. Иван впервые видел Убера таким. Впервые тот выглядел на свои сорок с лишним. Да что там сорок… на все девяносто.

— Думаешь, там они у тебя — выжили?

Уберфюрер повернул голову и посмотрел на Кузнецова холодным выгоревшим взглядом.

— А ты как думаешь, мальчик?

Кузнецов сконфуженно замолчал. В руках у него был старый металлический компас — из музея на лодке.

— На самом деле — не знаю, — сказал Уберфюрер. — У нас там метро нет. И морозы под пятьдесят градусов. А сейчас и того больше, наверное.

— К вам бомбу не бросали, скорее всего, — сказал Мандела. — Не должны были, по крайней мере. Что у вас там стратегического, кроме алмазов? — он помолчал. — Может, и живы, а?

— Оставь его в покое, — Иван тронул негра за плечо. — Не надо.

— Нормально! — резко сказал Уберфюрер. — Не один я такой. У всех в метро такая же фигня. Погулял, блин! Остался бы в своей Якутии, был бы с ними. Хоть в могиле, а все же с ними. А, как думаешь, борец с мировым апартеидом?

Начали собираться. Надели противогазы. Скоро придется менять фильтры, но пока обойдемся этими. Иван затянул горловину рюкзака, проверил, чтобы ничего не болталось, вдел руки в лямки. Вот и ладно. Сейчас будем выдвигаться. Он взял автомат и увидел, что к нему приближается Кузнецов.

Кузнецов приблизил противогаз к маске Ивана — для лучшей слышимости. Или — для секретности.

— Кто достоин быть диггером? — спросил он. Точно, для секретности. — Я знаю, командир, это глупый вопрос, но…

Иван задумался. Помолчал, глядя на Кузнецова. А Миша ведь действительно нацелился в его команду. Серьезный мальчик. Не хватало мне только второго Сазона…

Воспоминание о бывшем друге опять вызвало в нем вспышку жара и ярости.

Стоп.

Успокойся. Мальчишка тут ни при чем.

Дело во мне.

— Кто достоин быть диггером, значит? — сказал Иван. — Хорошо, я скажу тебе. Тот, кто выполняет три правила.

Первое: диггер храбр, но осторожен. Второе: настоящий диггер всегда держит слово.

И третье: тела павших товарищей не должны оставаться на съедение тварям.

— Диггеры своих не бросают, — сказал Кузнецов. Глаза молодого мента горели даже сквозь стекла противогаза.

— Точно, — сказал Иван.

— Но… как?

— А вот так. — Иван достал гранату, жестами показал, как выдергивает кольцо, прижимает рычаг. — А потом прижимаешь рычаг и мертвецу вот сюда, — он сунул гранату себе под мышку, прижал руку другой рукой. — Такой сюрприз для твари. Попробуй тронь мертвого диггера — челюсть вырвет. Понятно?

Кузнецов восторженно кивнул. Эх, ты, мальчишка… Иван поднялся, оглядел команду:

— Пошли с богом.

Оставайся на ночь в тепле, потому что утром всегда холоднее. Мелкий дождь капал на плечи, едва слышно стучал по резине противогаза. Окуляры начали запотевать. Иван оглянулся — команда шла за ним. Мертвый лес (тот самый знаменитый Сосновый бор?) остался позади, скоро должна была начаться зона станции.

Иван видел в сером белесом тумане размытые очертания огромных корпусов. Высокие трубы уходили вверх и исчезали в дымке. Один раз им встретился указатель «Проход запрещен. Охраняемая зона» — покосившийся от старости. Краска на нем облупилась, лохмотьями свисала с заржавленного металла.