Орёл i сокол

В ней он увидел вожделенное воплощение искомой романтичности.

Она была ответом на его вечные вопросы.

Кто?

С кем?

И когда, наконец это придет?

Нежные изгибы тонкого легкого тела.

И вдохновенная затуманенность взгляда.

И скрипка.

И эти длинные пальцы.

Они теперь должны касаться не только струн и смычка, но его Ольгиса голой спины.

И ее глаза…

Они будут так же закатываться в страстном восторге забвения, но не в крещендо Россини, а в апофеозе их с Ольгисом любви.

Потом на следующей неделе, Ольгис еще трижды ходил на концерты Симфонического оркестра ленинградской филармонии.

Он слушал Сороковую Моцарта и Первую Чайковского.

Все вальсы и галопы всех Штраусов и девятую Бетховена.

Он любил эту музыку и любил ее…

Как она пряменько сидела, сладко выгнув легкую спинку, как нежно гладила смычком свою виолу, как страстно закатывала глаза в самых вкусных музыкальных местах…

Он уже знал, из каких дверей и когда после концерта выходят музыканты.

Он два раза покупал букеты и оба раза не смел приблизиться к ней – она выпархивала не одна, а с подружкой и с пожилым длинноволосым музыкантом, который плелся позади, сажал их обеих в свою машину и увозил…

Ольгис много думал о жизни филармонических скрипачей…

Они ездят по всему миру.

В Лондон, в Париж, в Нью-Йорк…

Эту девушку будет трудно удивить одним лишь тем, что он иностранец.

В четвертый раз ему повезло.

Длинноволосого седого виолончелиста не было.

Она вышла с подружкой и они направились по улице Бродского к метро.

Ольгис догнал их…

– Простите… Простите, я так хотел бы познакомиться с вами…

Его простили.

А ее звали Лера.

Сокращенно от Валерия.

Она закончила ленинградскую консерваторию.

Играла в оркестре Малого театра.

Мечтала о Кировском, но год назад подала на конкурс в оркестр Филармонии.

Они ехали на метро с пересадкой на Техноложке.

Подружка – флейтистка – поехала дальше, до Электросилы, а они с Верой перешли через тоннельчик, мимо карты, где всегда стоят люди и ждут кого-то… Перешли и сели в поезд до Чернышевской.

На ней было облегающее по фигуре черное пальто с воротником из чернобурки. К груди она прижимала футляр…

Одной рукой Ольгис держался за поручень, а другой нежно поддерживал ее гибкую черную суконную спину.

Вблизи ее глаза были еще прекраснее, чем виделись, чем вожделелись из четвертого ряда партера.

Она взметывала вверх длинные ресницы и ужалив, мгновенно прятала… Серые…

Серые глаза.

Он проводил ее до самого дома.

– Ты иностранец? – спросила Лера.

– Да, – ответил Ольгис.

– Немец? – спросила Лера, прямо глядя в его серые глаза.

– Да.

– Гэ-дэ-эр? – спросила Лера.

– Что? – не понял Ольгис, – а-а-а, нет-нет, не гэ-дэ-эр, – спохватился он.

– Бундес? – деловито уточнила Лера.

– Да, бундес, – кивнул Ольгис.

– А джинсы у тебя на продажу есть? – спросила Лера.

– Что? – переспросил Ольгис, он боялся что недостаточно хорошо понимает русский язык.

– Ну джинсы американские, ну, косметика французская, парфюмерия, есть у тебя? – девушка искательно заглядывала ему в глаза.

– Где?

– В кизде, – раздраженно отрезала Лерочка, – в гостинице твоей, бля, есть у тебя шмотки, товар, парфюм?

– Ну, наверное, что-то имеется, – неуверенно ответил Ольгис.

– А где ты остановился? – нетерпеливо спросила Лерочка.

– В Европейской, – ответил Ольгис.

Получив такой ответ, девушка очень расстроилась:

– Так хули ты мне мозги заколебал, твою мать, мы же только что с Бродского от Европейской уехали, бери, давай теперь тачку назад, поедем к тебе.

– А что мы будем делать? – неуверенно поинтересовался Ольгис.

– Минетов тебе сделаю три штуки, – сказала Лерочка, – за каждую пару джинсов по минету, понял? …

Копия знаменитой брюлловской наездницы в красном – молчаливо наблюдала потом со стены номера люкс за тем, как Лерочка копошилась в Ольгисовых чемоданах, выискивая оттуда фирменные шмотки, а хозяин кофров, сглатывая смешанные слезы страсти и разочарования, вцепившись крепкими своими пальцами в трепетное фрикасе Лерочкиного зада, нагим тазом своим совершал подле него характерные возвратно-поступательные движения.

Всем очень понравилось.

ВСЁ ЗОЛОТО РЕЙНА

1.

Ван Хэ сидел в аспирантской общаге и очень хотел русскую женщину.

Вьетнамцы из соседнего блока жарили на кухне пахучую селедку.

Японский филолог Наросима Йоку – сосед Ван Хэ по аспирантской комнате, хорошо говорил по китайски.

– Легче всего уговорить вьетнамку, – говорил Наросима, – вьетнамки дают всего за три рубля. Они живут на тридцать рублей в месяц. Получают аспирантскую стипендию сто рублей, из них половину добровольно-обязательно отдают в фонд борьбы Вьетконга с американским империализмом и еще двадцать рублей отсылают к себе на родину, поддерживая семьи.

– А с русскими не получается? – спросил Ван Хэ, – ну, хотябы за доллары?.

– Русские девушки предпочитают мужчин не с долларами, – терпеливо объяснял Наросима, – за доллары девушку здесь сразу выгонят из университета, а то и посадят в тюрьму, так что девушки здесь предпочитают отдаваться за вещи, например за американские джинсы можно иметь самую красивую девушку, а за флакон французских духов отиметь и преподавательницу с кафедры политической экономии.

– Значит, мне лучше пойти и позвать вьетнамку? – спросил Ван Хэ.

– Вьетнамцы ездят на родину один раз в два года своей учебы, – рассказывал Наросима, – они экономят на всем и в конце учебы везут домой целые контейнеры всякой дряни, которая там у них считается целым богатством, например эмалированные ведра и оцинкованные корытца для стирки и купания детей. Так что – подари своей избраннице таз из нержавейки и она твоя.

– А у тебя были русские девушки? – не унимался Ван Хэ.

– Была одна, – кивнул Наросима, – ее зовут Алтынхай Наранбаева, она из Алмааты.

– И она тебе дала тоже за джинсы? – спросил Ван Хэ.

– Нет, она мне дала за реферат по истории японского средневековья, она историк, – сказал Наросима.

– А как же насчет джинсов? – поинтересовался Ван Хэ, – я обратил внимание, на факультете почти все русские девушки ходят в джинсах, значит?

– Они все хоть раз переспали с арабами, – ответил Наросима, – арабы везут сюда джинсы чемоданами, и имеют русских девушек целыми гаремами, как шейхи в арабских эмиратах.

– Здорово придумано, – сказал Ван Хэ, доставая из бумажника зеленые три рубля казначейства СССР, – пойду на кухню к вьетнамцам, может мне повезет. …

По совету Ходжахмета, Саша взял с собой два чемодана американских джинсов.

Саша теперь был уже не Сашей, а Ахмед-паша Азизом.

У него был синий Кувейтский паспорт и по легенде он был отпрыском богатейшего нефтяного шейха, владевшего всем севером и югом аравийского полуострова.

Саша был аспирантом, изучавшим на геологическом факультете теорию нефтеобразований и разведку методами глубоких бурений.

Сегодня по легенде ему должно было хотеться двух женщин.

В аспирантском общежитии Ахмед – паша Азиз занимал целых три комнаты. В двух размещался он сам, а в третьей жил его слуга Кемаль, которого тоже пришлось оформить как аспиранта, потому как Советские власти никак не желали признать иного статуса Керима, у них в общежитии видите ли – слуги никому не полагаются.

Все три комнаты выстлали двойным слоем самых дорогих ковров. Стены тоже завесили коврами. И окна – на всякий случай тоже.

Керим рассказал историю, как в прошлом году он трахал одну студентку-первокурсницу из Воронежа целых две недели – каждую ночь. Ей очень хотелось иметь красные зимние сапоги на каблуке. Так вот, первую неделю он имел ее за левый сапог, а следующую неделю – за правый.