Орёл i сокол

– Тех советов, которые носят общий философский характер, мой друг, – ответил Лю ден Лао, – дело в том, что останешься один на один с самим собой в мире, где никто не ждёт тебя, где нет и не было еще ни твоей матери, ни твоих друзей, ни твоего учителя, где одиночество твое будет сравнимо разве что с одиночеством космонавта, хотя и того ждут на Земле его семья и друзья, и поэтому твое одиночество будет сильнее, чем одиночество космонавта, потому что того от Земли отделяет только пространство, а тебя от близких тебе людей будут отделять годы и годы. Поэтому, мой друг, я опасаюсь твоего возможного малодушия.

– В чем оно может выразиться, учитель? – покорно потупив взор, спросил Ван Хэ.

– В предательстве, – ответил Лю ден Лао, – малодушие твое может выразиться в предательстве.

– Но как можно? – воскликнул Ван Хэ.

– Там, в тех далеких отсюда пластах времени, где нет еще ни тебя самого, ни твоих друзей, ты можешь вдруг малодушно захотеть остаться там, – сказал Лю ден Лао, – остаться там, захотев вдруг начать совершенно иную жизнь. Потому что такое глубокое перемещение может родить соблазны.

– Нет, я никогда не поддамся никаким соблазнам, – твердо сказал Ван Хэ.

– Я надеюсь на это, – кивнул Лю ден Лао, – и именно оттого что немного знаю тебя, я и рекомендовал Совету твою кандидатуру. Но я хочу уверенности. И поэтому должен предупредить тебя, не поддайся соблазнам остаться там, заведя себе новых друзей, поддавшись соблазну быстрого достижения успеха и богатства, используя те знания, которые ты туда принесешь. Явившись туда, ты можешь объявить себя пророком, чудотворцем и прорицателем, ты можешь разбогатеть и стать очень влиятельным политиком. Но помни, что мы здесь помним про тебя.

– Я буду думать о вас, учитель, и эти мысли удержат меня от любых соблазнов, – сказал Ван Хэ.

– А мы здесь позаботимся о твоих родных и близких, – сказал Лю ден Лао, – обнимая своего ученика. …

Для посадки в аэропорту Гонконга у самолета очень мало места для маневра.

Заходить на полосу, одним краем своим уходящую в море, а другим упирающуюся в городской массив, можно только с одной стороны.

У англичан здесь было так мало места!

Именно здесь в Гонконге так явственно проявляются великие противоречия Великого Китая.

Огромное население и скудность территории, пригодной для жизнедеятельности.

По карте Китай такой большой, но если разобраться, то две трети его территории совершеннейшая пустыня!

Вот и в Гонкоге – двадцать миллионов населения всего на ста квадратных километрах. Даже посадочной полосе аэропорта места едва-едва хватило.

Самолет сделал крен, маневрируя над морем и в иллюминаторе стали видны ребристые полоски волн с барашками и маленькие рыболовные суденышки на траверсе зеленого мыса.

Красивая стюардесса мило улыбнулась Ван Хэ.

И он тоже улыбнулся ей.

Ее дети, когда пойдут в школу, станут изучать биографию товарища Ван Хэ, станут изучать историю его великого подвига.

Когда Ван Хэ выходил из самолета, стоявшая возле трапа красивая стюардесса снова улыбнулась ему, и он вдруг взял и поцеловал ее. Как брат целует сестру.

Центр подготовки переброса был оборудован в киностудии.

В целой анфиладе студий, были смонтированы декорации, долженствовавшие восстановить атмосферу шестидесятых годов прошлого столетия.

На дворе стояли автомобили тех лет, с трудом, по крупице собранные по всему миру.

Пространства студий и прилегающих дворов были наполнены характерными вещами того времени, афишами и рекламой тех лет, людьми в одеждах и по моде шестидесятых.

Ван Хэ должен был потихоньку привыкать.

С ним проводили занятия историки, филологи и психологи.

Прежде всего, он не должен испытать шока несовместимости культур.

Ведь когда он очутится там, ему станет очень и очень одиноко.

Один со своими знаниями о будущем в чуждом ему мире людей не могущих и не желающих его понять.

А ведь он еще должен будет найти себе помощников.

И надо научиться говорить, так как говорили в те времена и думать как тогда, а иначе, а иначе его сразу расшифруют как чужака, и в лучшем случае определят в сумасшедший дом.

Обстановка, смоделированная на студиях, где прежде снимали фильмы про героев кунг-фу, очень помогала.

На целую неделю Ван Хэ погрузился в мир далекой юности его родителей, когда маме и папе Ван Хэ было еще по пятнадцать лет.

– Не трудитесь устанавливать с ними связь, – предупредил инструктор Йонг.

– Я и не думал, – ответил Ван Хэ.

– Это вы сейчас не думаете, а там такие мысли могут придти вам в голову, – сказал Йонг.

Главная задача Ван Хэ это не только установить и запустить маленький пси-генератор, работающий на частоте большого Пекинского генератора, но сделать это точно в момент бифуркации, предварительно найдя и обезвредив конкурентов.

– Конкурентов будет трое, – сказал Йонг, – немец, американец и араб. И прежде, чем вы запустите нашу машинку, вы будете должны обезвредить всех троих.

– Как же я найду их? – спросил Ван Хэ.

– Задача облегчается тем, что точка бифуркации того временного пласта будет находиться в Ленинграде, на территории СССР, где найти немца и американца, как впрочем и араба – будет достаточно просто при той методике поиска, которой мы вас научим. В тоталитарном государстве все регламентировано и иностранцы не шастают запросто по улицам туда-сюда, а сидят в строго отведенных местах, так что надо радоваться тому, что бифуркация не попала в Париж или в Нью-Йорк, где искать конкурентов было бы куда как сложнее.

Ван Хэ показали, как следует пользоваться авторучкой, стреляющей отравленными иголками. Кроме того, его снабдили перстнем, из которого тоже выдвигалась отравленная игла.

– Всех троих вы должны отправить на тот свет, – твердо сказал инструктор Йонг, – иначе, иначе может получиться совершенно нежелательная ситуация, когда двое или трое запустят свои инициирующие машинки.

– Что тогда будет? – спросил Ван Хэ.

– Этого не должно произойти, – сказал Йонг, – иначе это будет хуже, чем просто конец света, это будет конец всего.

2.

Над входом в университет висел лозунг: Учёбе – нет, наркотикам – да!

– Неужели что-то уже изменилось? – подумал Ребякин, входя в знакомые двери, проходя через турникет мимо недрёманного ока бабы Нюси в вечной ее черной шинели стрелка военизированной охраны и в не гармонирующем с этою шинелью красном шерстяном платке.

Баба Нюся сидела в светозащитных поларойдных очках и мерно покачиваясь в такт сильной доле барабана, слушала альбом "Let it Bleed" ансамбля Rolling Stones.

По ее состоянию Ребякин понял, что можно не париться и не лезть в карман за студенческим билетом.

Однако, билет все-же понадобился.

Возле мраморной лестницы с неизменными моделями железнодорожного парома и двухсекционного тепловоза Тэ-3 стоял студенческий комсомольский патруль.

– Попался, – подумал Ребякин.

– Попался, – сказал старший патруля, – покаж студбилет!

Студбилет, попав в руки старшего, к Ребякну уже не вернулся.

– Сейчас сколько колов времени, а? – спросил Ребякина старший, – ты чё, внатуре, учиться пришел, или чё? – и уже обращаясь к пацанам с красными повязками на рукавах, сказал, – тащите его придурошного к декану, значит…

Декан сидел в своем рабочем кресле под портретом академика Образцова и лапал полуголую студенточку, верхом восседавшую у него на коленях.

– Мы этого вот привели, – сказал приведший Ребякина комсомолист, прикрывая дверь.

Декан высунул голову из-за голой спины девчонки-первокурсницы и ловко расстегнув застежку ее лифчика, спросил, обращаясь к Ребякину, – - Сейчас который внатуре час, молодой человек? Вы чего припёрлися в институт в половине второго? Здеся вам что? Пивбар? Или бордель со стиптизом?