Звёздные войны. Последствия. Конец Империи

И тем не менее Джее на время покидает своих напарников, сказав, что сама их найдет, когда понадобится.

А пока, говорит она, ей нужно найти кое-кого еще.

До нее дошли слухи, что Джом Барелл отправился на Джакку, чтобы спасти ее. Обхохочешься — он собрался ее

спасать? Будто она сама не может о себе позаботиться? Вроде бы Джее вполне доказала, что может, и потому она решает явиться к нему в квартиру, посмотреть прямо в глаза — вернее, в один глаз, поскольку второй отсутствует, — и прочитать суровую нотацию о том, что она и сама способна за себя постоять, так что огромное ему спасибо... а потом взять и расцеловать его до потери пульса. Но когда она наконец добирается до места, выясняется, что Джома нет дома.

Зато там оказывается женщина, судя по форме, из спецназа. Джее в замешательстве бормочет извинения...

Женщина отвечает, что она пришла лишь затем, чтобы забрать вещи Джома.

Что случилось? Куда он делся?

Туда же, куда денемся и все мы, — отвечает незнакомка. Джее все еще не понимает, и та говорит прямо в лоб: — Он погиб на Джакку.

Смысл ее слов доходит до Джее не сразу, а когда это наконец происходит, она все еще не в силах его принять. Женщина говорит, что у нее есть видео с U-транспортни- ка, и спрашивает, не хочет ли Джее его посмотреть. Джее не хочет, но все же отвечает утвердительно и смотрит. Видео короткое и рваное — обычная съемка с боевой камеры. Корабль входит в атмосферу, и спецназовцы стоят у люка, готовые выпрыгнуть и вступить в бой еще до того, как эта проклятая штуковина сможет приземлиться. Джее видит Джома, который наклоняется к камере и, подмигнув, отрывисто кивает:

Новая Республика, ахуга...

Все остальные спецназовцы, мужчины и женщины, эхом повторяют:

АХУГА!

Какой-то непонятный для Джее боевой клич.

Джом в последний раз усмехается...

За люком, на фоне Джакку, Джее замечает что-то блестящее. Возможно, это реактивный снаряд.

Больше никто его не видит. Никто, кроме Барелла.

Снаряд! — ревет он.

И тут Джом совершает невообразимый поступок. Поставив ногу на край проема, он прыгает мимо лучевой пушки в открытое небо. Выпустив две голубые энергетические вспышки из реактивного ранца, он устремляется прямо к снаряду.

U-транспортник разворачивается влево, уходя вверх и в сторону от приближающегося снаряда. Джом исчезает из кадра, и Джее чувствует, как внутри у нее все сжимается. Она едва не кричит камере, чтобы та вновь сместилась вниз, вниз, вниз, дав ей возможность увидеть Джома в последний раз.

Картинка белеет и рассыпается на пиксели.

Я... не понимаю, — говорит Джее, когда видео заканчивается. — Ему следовало встать у той пушки...

Чтобы ее зарядить, потребовалось бы несколько секунд. Слишком долго.

Но ему вовсе незачем было так поступать.

Но он поступил именно так. И спас нас.

На этом разговор подходит к концу.

Джее благодарит женщину и уходит. Ей требуется несколько дней, чтобы переварить случившееся. Все эти дни она бродит словно в чужом теле, пока на нее, подобно стене, не обрушивается осознание: «Он прилетел, чтобы меня спасти, и погиб. Он следовал зову сердца, что его и погубило». Ее не оставляет мысль: сделала бы она тот же выбор? Есть ли у нее более великая цель, более крупный долг и готова ли она его заплатить? Возможно, именно у нее нет своей звезды.

Следующую неделю она проводит в постели, уставившись в потолок.

Да, потери на войне неизбежны, но с ее окончанием наступает всеобщая радость. Разве может быть иначе? Погребение погибших — печальный ритуал, но следующие за ним празднества подтверждают, что гибель их не напрасна. Они умерли ради того, чтобы Галактика стала свободной.

И Галактика воистину празднует. Железный кулак Империи не то чтобы больше не сжимает ее горло — Империи вообще пришел конец. Гнету пришел конец, и празднества длятся неделями — фейерверки на Чандриле, фестивали еды на Накадии, нескончаемые вечеринки на улицах и крышах Корусанта. И на этот раз Империя не может никому помешать. Никто не контролирует карнавалы и фестивали. Не появляются солдаты, расстреливая парады или казня протестующих. Это всего лишь очередной знак того, что Империя действительно перестала существовать. Новая Республика демонстрирует полную противоположность Галактической Империи: она поощряет празднества, устраивает официальные увеселения и пышные зрелища. Повсюду, где проливает свой свет Новая Республика, возникает повод для радости.

День освобождения превращается в семидневный Фестиваль освобождения.

И конечно же — ребенок.

В день подписания акта о капитуляции на Чандриле у Леи Органы и Хана Соло рождается малыш. Собираются друзья и родные. Тут же начинают муссироваться слухи о тех, кто там был и кого не было. Некоторые уверяют, будто появился «золотой мальчик» Люк Скайуокер, а потом снова исчез, отправившись на какую-то таинственную миссию. Другие замечают, что его отсутствие выглядит подозрительно. Нет и второго пилота Соло, который, как поговаривают, наконец нашел свою семью на Кашии- ке. Рассказы о самих родах варьируются от драматических и полных случайностей до крайне зловещих — говорят даже, будто мучимая схватками Лея провела в родильной палате целых три дня. По другой версии, роды были быстрыми и безболезненными — ей просто потребовалось успокоиться и помедитировать, и все прошло гладко, как по маслу. Кто-то утверждает, что мальчик родился с копной черных волос, иные добавляют, будто у него сразу были все зубы, третьи же настаивают, что младенец ничем не отличается от других, иногда улыбается, иногда плачет и жмется к материнской груди, как все здоровые дети.

Точно известно следующее: малыша зовут Бен и у него фамилия отца, хотя Лея не стала менять свою девичью фамилию Органа.

Хан смотрит малышу в глаза.

«Это мой сын», — думает он.

Как, во имя всех звезд, такое могло случиться? Ну то есть он знает, как это случилось — звездной ночью под пологом эндорских деревьев. Но если смотреть шире, то Галактика — куда более странное место, чем он думал, если она позволила ему стать отцом.

Соло в одиночестве стоит посреди детской. Мальчик, Бен, вертится и агукает в круглом белом защитном пузыре, ставшем его колыбелью. Хан наклоняется над ним, скрестив руки и глядя на круглощекое личико и темные глаза малыша. Они смотрят друг на друга, и младенец радостно лопочет.

— Эй, — тихо говорит отец, пока Лея за стеной принимает душ. — Вся проклятая Галактика против нас, но мы с тобой пробьемся, малыш. Вряд ли я всегда буду хорошим папашей, — собственно, я вообще не знаю, какого сарлакка я тут делаю. Я и о себе-то едва могу позаботиться. Но я всегда буду направлять тебя в нужную сторону... даже если придется сделать несколько зигзагов, чтобы добраться до цели. Вот твой первый урок: поступать правильно порой вовсе не означает двигаться по прямой. Иногда приходится... — он берет малыша за руку и двигает ею, точно это плавающая туда-сюда рыбка, — вправо-влево, вверх-вниз. Только не выдавай маме, что я тебе такое сказал.

Бен начинает плакать. Кажется, будто разразился тропический ливень, — секунду назад малыш еще невинно смотрел на тебя, а потом — бум! Маленькое тельце напрягается, крошечные кулачки колотят по воздуху, белые

щечки наливаются красным. Звук, который он издает, напоминает штормовую сирену.

Соло морщится. Проклятие! Он оглядывается вокруг, словно ища спасения, и находит неподалеку маленькую игрушечную туку, которую прислал ему Лэндо. Хан берет игрушку и подбрасывает ее в воздух над малышом.

Эй, смотри. Кошечка. Кошечка пляшет. Пляшущая тука. Ну давай же, малыш, успокойся.

Поток слез не прекращается.

Взрыкнув, Хан озирается вокруг, пытаясь найти что- нибудь еще. Он уже собирается позвать Лею, но тут она сама появляется в дверях.

Он... ну, в общем, ты знаешь. Опять издает эти звуки.

Он плачет.

А, угу, точно. — Муж поднимает палец. — Но я не виноват!

Хан, — говорит Лея, подходя к нему. Из всей одежды на ней только полотенце. — Все в порядке. Он младенец, а младенцы плачут. Именно так они сообщают, что чего-то хотят.